Чары тьмы - Керр Катарина. Страница 41

В последний раз выкрикивая имя Глина, люди выстроились за Рикином. Камлун улыбнулся ему в последний раз, затем Рикин поднял меч, который когда-то благословила Богиня, и прямо пошел в атаку на врага. Впервые он начал хохотать — холодно, как хохотала Гвенивер, словно Богиня позволила ему в эти последние минуты занять место своей жрицы.

Рикин чуть не упал, задев за труп лошади, и бросился на первого врага, который попался ему на пути. Он убил его один ударом, затем резко повернулся, чтобы встретить щиты с крылатыми драконами, собирающиеся вокруг. Рикин нанес удар, слабый и неловкий, развернулся и бросился на другого, потом ощутил укол металла на лице, такой резкий, что на мгновение подумал, не упал ли на него горящий кусок с крыши, но тут же почувствовал, как рот его наполняется теплой и соленой кровью. Когда Рикин пошатнулся, чей-то меч вонзился ему в бок. Он отбросил бесполезный щит, повернулся и убил человека, который ранил его. Рикин пошатнулся, снова сделал выпад, подавился кровью и рухнул на землю. Враги оставили его, решив, что он мертв, и побежали дальше.

Рикин с трудом поднялся на ноги, сделал несколько шагов и снова повалился. Огонь уже полз вниз по стенам внутри здания. Рикин встал на ноги и шатаясь отправился к Гвенивер, лежавшей внутри. Каждый шаг отдавался болью. Наконец он добрался до нее. Богиня оставила их обоих. Теперь Ей нет дела до них, поэтому Рикин рухнул на пол, протянул руки, обнял Гвенивер и успокоился навсегда, держа голову у нее на груди. Его последней мыслью была молитва к Богине. Он просил прощения за то, если что-то сделал неправильно.

Богиня оказалась милостива. Рикин умер от потери крови до того, как языки пламени охватили весь дом.

Невин находился в королевском шатре в лагере, когда услышал крики и стук копыт. Это означало, что армия вернулась. Он схватил плащ и выбежал под моросящий дождь на луг, где собралась толпа. Люди в суматохе спешивались. Невин протолкнулся сквозь толпу и нашел короля, передающего поводья денщику. Лицо Глина было покрыто щетиной и грязью, на щеке остался след крови другого человека, а в светлых волосах — черный пепел.

— Никого не осталось в живых, — сказал он. — Мы похоронили всех, кого смогли отыскать, но не нашли ни следа Гвенивер и Рикина. Ублюдки из Кантрейя сожгли дан. Скорее всего, они находились внутри здания. По крайней мере, у них был погребальный костер…

— Им бы это понравилось. Пусть будет так.

— Но мы перехватили боевой отряд Кантрейя на дороге — то, что от них осталось. Мы покончили с ними.

Невин кивнул, не доверяя голосу. Это понравилось бы Гвен больше всего. Король отвернулся и крикнул кому-то, чтобы к нему привели Албана. Парень был таким изможденным, что когда подходил к королю, его качало.

— Ты можешь для него что-нибудь сделать, Невин? — спросил Глин. — Я не хочу, чтобы он заболел после того, как проявил себя и доставил нам сообщение.

После похвалы самого короля Албан больше не мог сдерживаться. Он тряхнул головой и разрыдался. Когда Невин повел его в шатер, то сам с трудом сдерживал слезы. Это будет происходить снова и снова, напоминал он себе. Кто-то, кого ты любишь, будет умирать задолго до тебя. Хотел бы он проклясть свой горький вирд. А горше всего было осознавать, что винить во всем он должен только себя.

ИНТЕРЛЮДИЯ, 1063

В обширном королевстве Дэверри были только два места, которые посещали Западные, — Кернметон и дан Гвербин. Да и там они появлялись нечасто. Горожане с любопытством смотрели на представителей Народа, когда те заезжали к ним. Ребенку, который спрашивал об эльфийских ушах, говорили, что это дикое племя подстригает уши своим детям. А ребенку, который показывал пальцем на странные глаза с кошачьими зрачками, приказывали попридержать язык, не то ему тоже подстригут уши. Людям непросто было смотреть эльфам в глаза — такова одна из причин, по которой Народ считал людей хитрыми, изворотливыми, не достойными доверия. А люди, казалось, просто отказывались признавать, что эльфы слишком уж отличаются от них.

Поэтому Девабериэль совершенно не удивился, когда стражники у ворот дана Гвербин вначале уставились на него округлившимися глазами, а потом торопливо отвернулись. Избегали они смотреть и на Дженнантара и Калондериэля, сопровождавших его, зато неплохо разглядели двух вьючных лошадей, которые тянули повозку, и двенадцать лошадей без наездников.

— Вы приехали продавать лошадей? — спросил стражник. — Если так, то вам придется заплатить налоги.

— Нет. Я привел их в виде дани тьерине.

Хотя Дженнантар и Калондериэль раньше заезжали в Элдис, внутри города они никогда не были, и Девабериэль увидел, с каким укором они смотрят на грязные круглые дома и закопченные крыши. Их удивляли эти узкие, бессмысленно петляющие улочки. Сам Девабериэль тоже чувствовал себя неуютно от этой скученности. В человеческом городе просто невозможно смотреть вдаль. Куда бы ты ни глянул, все застроено, заставлено, загромождено.

— Надеюсь, мы здесь надолго не остаемся? — пробормотал Калондериэль.

— Нет. Если хочешь, можешь уехать сразу после того, как доставим лошадей в дан.

— О, нет. Я снова хочу увидеть Родри и Каллина. Каллина они встретили сразу же, потому что он стоял у открытых ворот дана, когда они тяжело дыша поднялись на гору. С громким приветственным криком он побежал им навстречу. Хотя Девабериэль много слышал о человеке, который считался лучшим мастером фехтования во всем Дэверри, он был не готов к представшему его глазам зрелищу. Каллин оказался значительно выше шести футов, широкоплечим и очень мускулистым. Старый шрам уродовал левую щеку, голубые глаза смотрели сурово и холодно и наводили на мысль о снежной буре. Они не стали теплее даже тогда, когда он улыбнулся и подал руку Калондериэлю.

— Это просто подарок богов, — сказал Каллин. — Счастлив снова видеть тебя.

— И я тоже, — ответил военачальник. — Мы привезли дань леди Ловиан и молодому Родри.

— Госпожа будет рада ее принять, — глаза Каллина стали еще мрачнее. — Но гвербрет Аберуина Райс прошлой осенью отправил Родри в ссылку.

— Что? — воскликнули все три эльфа одновременно.

— Именно так. Но проходите, проходите. Я расскажу вам всю историю за кружкой эля гостеприимной тьерин.

Когда они вели лошадей вверх в дан, Девабериэль чувствовал себя так, словно ему дали ногой в живот.

— А где же Родри сейчас? — спросил он.

— Едет долгой дорогой серебряного кинжала. Ты знаешь, что это означает?

— Знаю. О, боги, он может быть где угодно в этом жалком королевстве!

Когда они вошли во двор, к ним выбежали слуги и конюхи. Они восхищенно рассматривали лошадей. Эльфийская порода, известная в Дэверри, как западная охотничья, отличалась высотой от шестнадцати до восемнадцати ладоней, широкой грудной клеткой и изящной головой. Обычно эти кони были серыми, цвета оленьей кожи или чалыми, но иногда встречались особи сочного золотистого цвета, и эти ценились больше всего. Хотя Девабериэль привел золотую кобылу для своего сына, теперь он испытал искушение забрать ее назад. «Прекрати, — сказал он себе. — Я кое-чем обязан Ловве за то, что родила мне сына.»

Цокот копыт и крики очевидно вызвали любопытство самой Ловиан, потому что она вышла из броха и направилась к ним. На ней было платье из красного бардекианского шелка и накидка в клетку цветов ее клана — красного, белого и коричневого. Она двигалась легко и грациозно, как молодая девушка, но когда тьерина приблизилась, сердце Девабериэля сжалось: она постарела, ее лицо изрезали морщины, появилось много седых волос. Ловиан взглянула на Девабериэля и слегка напряглась, а затем ее лицо приняло равнодушное выражение, словно они никогда раньше не встречались. Теперь он вовсю бранил себя за то, что приехал. Ну почему он такой дурак? Ловиан ведь неудержимо старела в то время, как он сам все еще выглядел на двадцать. Это был один из тех редких случаев, когда он не мог найти, что сказать.