Великая русская революция. Воспоминания председателя Учредительного собрания. 1905-1920 - Чернов Виктор Михайлович. Страница 36

   Русскую армию развал охватил раньше, чем другие армии, и никакая «быстрая демобилизация» не могла ей помочь. В этом вся суть: «эксперименты над армией», которые якобы проводила революция и особенно Временное правительство, забыв об азах военной науки, тут совершенно ни при чем.

   Люди, пишущие о войне (и в том числе старые офицеры с дореволюционным стажем вроде генерала Деникина) пытаются доказать, что армию разложила революция. При этом они вынуждены закрывать глаза на вопиющие факты, свидетельствующие, что армия разложилась еще до революции. «Перед революцией были один-два случая, когда отдельные части отказывались повиноваться; эти выступления были сурово подавлены». Вот единственная дань, которую генерал Деникин отдает неприятной правде.

   В переписке военного министра Сухомлинова с первым начальником штаба ставки генералом Янушкевичем картина выглядит куда более серьезной. В ноябре 1914 г., когда война шла уже третий месяц, Янушкевич с тревогой докладывает, что на Северо-западном фронте «Рузский и его помощники внезапно потеряли веру в свои части», что «нездоровые настроения растут» и с ними «ничего нельзя сделать». В декабре его тревога становится еще сильнее:

   Именно тогда началась трагедия русской армии. Внезапно у артиллерии кончились снаряды. В тылу солдаты упражнялись с палками вместо винтовок. Даже на передовой батальоны должны были дожидаться, когда на поле боя можно будет собрать оружие мертвых. «У меня волосы встают дыбом, – писал Янушкевич, – при мысли о том, что нам придется подчиниться Вильгельму из-за недостатка патронов и винтовок».

   Кроме того, мы располагаем военным дневником генерала Куропаткина. Еще в декабре 1914 г. он замечает: «Все они мечтают о мире и воюют не слишком хорошо... Были ужасные случаи: некоторые батальоны, вместо того чтобы контратаковать, шли к немецким окопам и поднимали оружие в знак сдачи. Они устали от тягот войны». В следующем году он пишет: «С передовой приходят самые неприятные вести. Винить нижние чины не приходится, но обращает на себя внимание легкость, с которой они сдаются в плен... Недостаток патронов и боеприпасов и явное превосходство врага заставляют трусов сдаваться в плен, иногда целыми частями».

   Командир специального жандармского корпуса генерал Джунковский 13 февраля 1915 г. докладывал ставке, что два эскадрона немецкой кавалерии вызвали «неописуемую панику» в рядах 56-й пехотной дивизии во время ее отступления к Вержболову: «Первыми обратились в бегство офицеры, солдаты устремились за ними; некоторые скрылись в окрестных полях, другие без сопротивления сдались в плен; горстка спешившихся немцев (сорок человек, в основном мальчики) отвела их в зал ожидания третьего класса и заперла там до утра».

   Значит ли это, что «человеческий материал» русской армии был низкого качества? Ничего подобного. Мнения пруссаков о русских солдатах, собранные в начале войны генералом Головиным, не оставляют на этот счет никаких сомнений⁵. Русские – «от природы хорошие солдаты», «смелые, упрямые, привыкшие к местности»; у них отличные стрелки и артиллеристы; если таких солдат хорошо снабжать, их упорное сопротивление способно вымотать даже лучшие германские корпуса вроде знаменитого 17-го Макензена; солдаты последнего, «ранее всегда демонстрировавшие необычайную храбрость», теперь «теряют воинский дух всего через несколько часов боя». То же самое говорили командиры 71-й бригады, 5-го гренадерского полка, 128-го полка и другие. «Перед ними открылся настоящий ад», «впереди бушевал ураган огня», «поднялась невидимая огненная стена», «вскоре полк доложил, что он измотан». Впечатления от боя были «ошеломляющие», чудеса храбрости казались бесполезными, «самые дисциплинированные полки из Восточной Пруссии охватила паника». Даже когда в первый период войны немцы одерживали победы, винить в этом русских солдат не приходилось. «Поле боя, усеянное трупами русских, показывает, как велики были их потери и как храбро они сражались»⁶. Чтобы довести таких солдат до полной деморализации, понадобилась целая череда поражений, вызвавшая ощущение безнадежности.

   Что было причиной поражений? Стратегия. Русское высшее командование сразу же допустило роковую и непоправимую ошибку. Оно начало наступление, «к которому была готова только одна треть армии», как человек, который «вместо удара кулаком тычет соперника каждым пальцем по очереди». Эти стратегически невежественные, авантюрные действия принесли в жертву цвет довоенной армии, который должен был составить костяк двух других третей; резервисты, предоставленные самим себе, потеряли значительную часть своей потенциальной ценности. «Философия стратегии, основанная на простой формуле «марш вперед», устаревшие данные о противнике, согласно которым наши силы составляли по отношению к немецким 76:70, а фактически это соотношение составляло 15:24», и еще целая серия подобных «стратегических преступлений» заставили «кампанию 1914 года войти в историю по числу стратегических ошибок военного плана»⁷.

   О кампании 1915 г. и говорить нечего. Во время буквального избиения русской армии, у которой кончились боеприпасы, Морис Палеолог кощунственно говорил об «очень ценном сотрудничестве» русских с союзниками, так как русская армия ценой величайшего самопожертвования отвлекла на себя пятьдесят два вражеских корпуса. Для чего? Чтобы «на Западном фронте» все было «без перемен», чтобы там без конца переходил из рук в руки какой-то домик паромщика, ставший знаменитым на весь мир.

   «Борьба, – пишет Палеолог, – ведется с энергией, достойной высочайшей похвалы. Каждая битва превращается для русских в чудовищное избиение... Русские люди безропотно терпят такие ужасные жертвы».

   Но всякому терпению приходит конец. Затем вспыхивает слепой и бессмысленный гнев.

   1916 г. ознаменован новым русским наступлением из последних сил, продиктованным желанием сделать Восточный фронт не наковальней, а молотом. Снабжение армии улучшилось за счет усилий всей страны. Но результат оказался тем же. Чему же тут удивляться, если сам Родзянко был вынужден признать: «Как ни странно, в 1916 г. брожение в армии началось после победоносных битв, ибо возникло убеждение, что все сверхчеловеческие усилия и жертвы бойцов оказывались бесполезными из-за глупых и неудачных приказов».

   О состоянии армии можно безошибочно судить по числу дезертиров.

   Военный министр генерал Сухомлинов постоянно обращал внимание ставки на угрожающий рост дезертирства. «Продолжают прибывать сведения о целых шайках рядовых, бродящих в тылу армии. Генерал-майор Болотов лично наблюдал случаи мародерства; из частей бежало такое количество народу, что в непосредственном тылу армии можно сформировать столько же частей».

   Во время последних месяцев царского режима на узловых железнодорожных станциях пришлось создать специальные части военной полиции. За каждого пойманного дезертира причиталась награда: за рядового – 7 копеек, за унтер-офицера – 9 копеек, за подпрапорщика – 11 копеек, прапорщика – 14 копеек и за подпоручика – 25 копеек. До смешного низкие расценки объяснялись обилием жертв. Было подсчитано, что к началу 1917 г. количество дезертиров в России составляло полтора миллиона человек.

   Посетив фронт в начале 1915 г., Гучков вернулся с обескураживающей новостью, что солдаты голодают, что в артиллерии полный кризис, а «нехватка пехоты, особенно офицеров, колоссальна». К концу 1915 г. он сделал краткий обзор первого этапа войны. Россия начала войну с пятью миллионами солдат и уже потеряла четыре миллиона; из 6000 полевых орудий потеряно 2000, к которым следует прибавить 2000 крепостных пушек. На поле боя офицеры проявляли чудеса героизма, но «наверху дела обстояли плохо». Рядовые «начали войну с энтузиазмом, но теперь устали и потеряли веру в победу из-за бесконечных отступлений».