Великая русская революция. Воспоминания председателя Учредительного собрания. 1905-1920 - Чернов Виктор Михайлович. Страница 96

   Петроградский совет решил выбить у них почву из-под ног. Дождавшись восстановления спокойствия, он не только позволил, но сам организовал огромную демонстрацию с полной свободой выбора лозунгов. Большевистская организация жадно ухватилась за эту возможность. Люди шутили, что у большевиков больше знамен, чем демонстрантов. Но они добились своей цели. Огромное количество плакатов, требовавших удаления из правительства «десяти министров-капиталистов», производило сильное впечатление. Тут большевики были правы: участие в правительстве буржуазных министров не давало решить ни один насущный вопрос. Но большевистские демонстранты, которые требовали свободы для себя, одновременно покушались на свободу других, затевая кулачные драки и разрывая плакаты, призывавшие к доверию Временному правительству. Впрочем, таких плакатов на демонстрации почти не было. Большинство Совета защищало коалицию с буржуазией неохотно, словно неся на себе тяжелый крест. Хотя большевики частично отыгрались за недавнее поражение, все же оно заставило из соблюдать осторожность. Мятежный дух был чересчур силен, а вокруг находилось слишком много горючего материала. Кроме того, им грозила опасность исключения из Совета, а без защиты революционной демократии они оказались бы бессильными перед преследованиями правительства.

   1 июля состоялась Петроградская городская конференция большевиков. Подсчитав свои силы – 32 000 официальных членов, 2000 из которых были вооружены и входили в военную организацию, 4000 официальных «сочувствующих» и около 260 000 голосов на выборах в городскую думу, – они воспрянули духом. На третий день конференции появилась сенсационная новость: четыре кадетских министра вышли из Временного правительства, наступил правительственный кризис, ведутся переговоры о восстановлении коалиции с кадетами. Одним словом, «революция в опасности». Затем пришли два представителя пулеметного полка и возбужденно доложили: «Временное правительство боится, что его скинут; пора действовать». Один из руководителей конференции, Володарский, заявил, что «партия решила не принимать участия в происходящем, поэтому члены партии, имеющиеся в полку, должны подчиниться этому решению». Недовольные представители полка ушли. В 16.00 собрался Центральный комитет. Прибыли телеграммы с фронта о начале наступления, и комитет боялся, что уличные беспорядки дадут правительству повод обвинить большевиков в его возможной неудаче. Предпочтительнее было дождаться конца наступления, а затем получить свободу рук. Сталин предупредил бюро Центрального исполнительного комитета Советов о предложении пулеметчиков и о том, что делегаты полка отправились на фабрики с целью организовать демонстрацию. Тут большевики действовали заодно с большинством и в полном соответствии с предыдущими решениями Совета. В 17.00 городская конференция большевиков решила закончить работу и направить делегатов на все промышленные предприятия Петрограда, чтобы остановить рабочих. Однако демонстрация с самого начала была не столько рабочей, сколько солдатской. Согласно «Правде», «рабочие спрашивали: кто зовет нас на улицу? Никто не мог дать ясного ответа»¹³. Но местные большевики уже потеряли голову. На Путиловском заводе рабочие-большевики «выразили недовольство медлительностью Центрального комитета». В Московском полку «большевика, который выступал против демонстрации, назвали «ликвидатором» и не дали говорить». В 19.00 ко дворцу Кшесинской подошли два отряда солдат-демонстрантов. Члены большевистской военной организации Лашевич и Кураев пытались переубедить их, но были встречены криками «Долой!». Похожая сцена повторилась, когда ко дворцу подошла демонстрация рабочих¹⁴. Подвойский, Свердлов, Невский и другие пытались уговорить пулеметчиков удовлетвориться посылкой специальной делегации в Совет с требованием взять власть в свои руки и вернуться в казармы. Но «отношение к ораторам было столь враждебным, что многие пулеметчики, стремясь продемонстрировать свои чувства, взвели курки»¹⁵. «Все усилия военной организации, – доложил Подвойский, – оказались тщетными. Видимо, тут поработали другие силы».

   Что же это за таинственные силы? Несомненно, большую агитационную работу в пулеметном полку провели анархисты – те же самые элементы, которые пытались захватить типографию Березина и дачу Дурново. Они были выбиты оттуда военной силой после вооруженного сопротивления и ареста нескольких человек, в том числе кронштадтского матроса Железняка [Василия Железнякова. – Примеч. пер.], анархиста, впоследствии большевика, прославившегося тем, что он разогнал Учредительное собрание. Среди кронштадтских моряков распространился слух, что их товарищей арестовали и чуть ли не расстреляли. Некоторые злонамеренные элементы подговаривали их найти человека, отвечавшего за освобождение дачи Дурново (министра юстиции Переверзева) и линчевать его. Если его не удастся отыскать, то следует взять в заложники других министров. Перед зданием Совета они сделали попытку схватить Церетели, но тому удалось бежать. Рассчитывая на свою популярность, министр земледелия Чернов попытался переубедить их. Тогда те же злонамеренные элементы с помощью группы матросов схватили его и начали заталкивать в автомобиль, но не смогли этого сделать из-за вмешательства народа. Большевик Рязанов и левый эсер Камков, пытавшиеся освободить Чернова, были избиты. По требованию Совета прибыл Троцкий и добился освобождения Чернова. Позже Троцкий случайно встретил в тюрьме нескольких людей из тех, которые схватили Чернова; он утверждал, что это были обычные уголовники. Но в докладе Сталина на Шестом съезде большевиков этот случай был описан в идиллическом тоне; прозвучала знаменательная оговорка: «...до тех пор, пока мы не включим [вместо «исключим». – Примеч. пер.] выходки банд хулиганов и уголовников».

   Но одни уголовники не могли бы вызвать массовое неповиновение призывам Совета и даже большевиков. Позже авантюрист казачий атаман Дутов и его приспешники пытались сымпровизировать «большевистскую» демонстрацию, чтобы облегчить проведение корниловского мятежа. В конце концов, здесь было сделано практически то же самое. Выпускавшаяся Советом газета «Известия» еще до первой большевистской демонстрации опубликовала предупреждение: «По Петрограду ходят зловещие слухи о готовящейся демонстрации «черной сотни». В трактирах, чайных, на рынках можно услышать встревоженные разговоры о том, что на 23 апреля, день рождения бывшей императрицы, ныне арестованной, назначен погром. В общественных местах и дворах наиболее неустойчивым людям раздавали деньги»¹⁶. Позже большевики пытались доказать, что черносотенные элементы использовали демонстрации, проведенные 21 апреля за и против Милюкова, для своих собственных провокационных целей¹⁷. Несомненно, германские агенты тоже старались провоцировать и раздувать все внутренние волнения и беспорядки.

   Немалую роль в этих демонстрациях сыграли внезапно раздавшиеся неизвестно откуда провокационные выстрелы холостыми патронами. Возбужденная и неорганизованная толпа солдат ответила им беспорядочной панической стрельбой. Подвойский докладывал, что даже в рядах большевистских демонстрантов это едва не привело к бойне. В своем докладе Сталин высоко оценил дисциплину гренадерского полка, «в частности, тех батальонов, которые через свою организацию были наиболее близки нам [большевикам. – Примеч. авт.]». Он уточнил: «Когда пулеметчики поддались на провокацию и открыли огонь, гренадеры заявили, что будут стрелять в них, если те не остановятся».

   Все это типично для действий деклассированной толпы, «охлоса»: стихийность, насилие, эксцессы, хулиганство, преступность, провокации и, наконец, появление зловещих и таинственных сил, трудно определимых, но ощущаемых. Именно в это время начали выходить две газеты, «Маленькая газета» и «Живое слово», – боевые, дерзкие до нахальства, талантливые, использовавшие чисто большевистские способы полемики, рядившиеся в одежды социализма, под которыми скрывался разнузданный национализм. Сначала они льстили Керенскому, подбивая его стать революционным диктатором, но позже полностью отвергли его и начали называть «спасителем России» адмирала Колчака. Наружу рвался русский «гитлеризм» – демагогический, насквозь лицемерный и авантюристический «национал-социализм». Большевики (и частично анархисты) были обязаны покончить с ним, чтобы сохранить влияние на мятежную толпу, которой ничего не стоило одолеть столичный пролетариат, ныне психологически неустойчивый и размытый притоком чуждых элементов.