Берия, последний рыцарь Сталина - Прудникова Елена Анатольевна. Страница 34

Ужасы ГУЛАГа

Главное управление лагерей придумал не Берия и не Ежов. Это нововведение относится еще ко временам Менжинского, а именно к 1930 году. ГУЛАГ был создан тогда, когда в нем появилась необходимость.

Откуда же эта необходимость взялась? На 1 января 1930 года число содержавшихся в лагерях, колониях и тюрьмах, было невелико – всего 179 тысяч человек. Да и потом их количество росло не слишком-то быстро: к 1 января 1931 года – 212 тысяч, еще через год – чуть меньше 269 тысяч. Для такой огромной страны это вообще не цифра, и вполне хватило бы Главного тюремного управления, незачем создавать отдельную контору.

Собственно говоря, ГУЛАГ начинался как ведомство для управления не лагерями, а спецпоселениями, или трудпоселениями, в которые отправляли кулаков в ходе коллективизации. На 1 января 1932 года в них числилось 1317 тысяч человек. Это была экономическая работа, отличавшаяся от работы по исполнению наказаний (так это звучит в современной терминологии). Именно ради этих поселков и создавалось новое управление.

Однажды созданное, оно продолжало существовать, вбирая в себя лагеря, и скоро превратилось в значительную экономическую силу. Заключенных на тот момент было не так много, как говорят: около полутора миллионов в самый пик существования ГУЛАГа – не намного больше, чем теперь в России, при примерном равенстве численности населения. (Ай-ай-ай, что же это получается: у нас сейчас тоже репрессии?)

К началу массового притока людей, осужденных в 1937 году, лагеря, естественно, оказались не готовы. Пока расследовались и слушались дела, пока выносились приговоры, пока заключенных готовили к этапу – в общем, пик заполнения лагерей пришелся на 1938 год. Отсюда и пик смертности, которая в 1938 году составила около 90 тысяч человек, или примерно 8 % всех заключенных. Кстати, многочисленные авторы, рассказывая в своих воспоминаниях об ужасах голода, невероятной скученности, имеют в виду именно начало своего заключения.

Естественно, так и должно быть. Ведь волна репрессий не была никем запланирована, все получилось спонтанно. Стало быть, никто и не предупреждал Управление лагерей о том, что надо приготовить дополнительные места, позаботиться о дополнительном снабжении. Чекистское начальство в пьяном угаре запустило, развалило всю работу – всю, кроме поиска «заговорщиков», и о таких приземленных вещах, как существование заключенных после вынесения приговора, уже не думало. А сотрудники лагерей, работающие еще со времен Ягоды, разгильдяи, алкаши и коррупционеры, не смогли справиться с чрезвычайной ситуацией, а то и просто махнули рукой: чего их беречь, контриков-то? Чем больше передохнет, тем воздух чище! Особенно пострадали дальние лагеря на севере и востоке, оторванные от Большой Земли, – 8 % смертности, это ведь «в среднем», а в реальности же… куда-нибудь на Каму или в Среднюю Азию продовольствие можно завезти и в разгар зимы, а на Колыму как завезешь, если так нет другого сообщения, кроме как по морю?

Вот только Берия тут ни при чем! Как раз наоборот: после его прихода в наркомат смертность в лагерях снизилась более чем в два раза и держалась на таком уровне до самого начала войны. Правда, все равно она была примерно в два раза выше, нежели в среднем по стране. Но, во-первых, данные в среднем по стране – это все равно что знаменитая «средняя температура по больнице». В дальних суровых районах, где и были расположены лагеря, смертность всегда была выше, чем в более благоприятных местах. Пневмонией на Баме и на Колыме болели не только зеки, но и вольные, а медикаментов равно не хватало ни для тех, ни для других. Хотя, надо полагать, непривычные к суровому климату и тяжелому труду горожане платили ей большую дань, а также больше калечились на производстве. Но сие вовсе не результат работы той «системы уничтожения», что описана в многочисленных мемуарах.

Теперь насчет лагерного голода. Как обстояло дело с пайками?

И снова цифры. [30] До войны на одного заключенного в день полагалось 670 г ржаной и пшеничной муки, 56 г крупы, 280 г овощей, 14, 3 г мяса, 78 г рыбы, 8 г сахара, 8 г жиров. Мука – это, естественно, хлеб. Учитывая припек, хлеба на день выходило примерно 800 г. Что такое 56 г крупы – любой может провести эксперимент, отмерив означенное количество и сварив кашу. Остальные цифры переведем в месячные, более привычные нормы потребления. Умножив все данные на тридцать, получим: 8,5 кг овощей, примерно полкило мяса, 2,5 кг рыбы, 250 г сахара, 250 г жиров в месяц. Иными словами, основу питания составлял хлеб, крупа и овощи. Ну и плюс подсобное хозяйство, лагерный ларек, какие-то посылки…

Не санаторий, конечно. Но и не Освенцим. Иначе и быть не могло – ведь эти люди должны были не просто существовать, а работать, причем работать продуктивно. Во время войны, например, на рабочую карточку на Урале, где с продовольствием было не так уж плохо, выдавали те же 800 г хлеба, и люди на таком пайке не только жили, но и по 12 часов в смену работали на производстве. А на Урале в войну голода не было! Голод был в Ленинграде – 250 г хлеба на рабочую карточку. И ленинградцы тоже работали!

С медицинским обслуживанием в лагерях было не хуже, чем на воле. Даже авторы мемуаров вспоминают, что во всех мало-мальски крупных лагерных пунктах был хотя бы фельдшер, а то и врач. Имелись и больницы – кстати, об организации этих самых больниц много пишет Варлам Шаламов, который сам работал фельдшером. В лагерях один врач приходился на 750 заключенных, тогда как в той же Грузии – один на 806 человек. По довоенным данным, общее число коек в больницах было 35 тысяч. Кроме того, в лагпунктах имелось 519 амбулаторий и 2174 фельдшерских пункта. Хуже было с медикаментами, но с медикаментами в отдаленных районах было плохо и на воле… Плохо и сейчас.

Рабочий день в лагерях был длиннее, чем на свободе, хотя и короче, чем за двадцать пять лет до того на абсолютном большинстве российских фабрик. Длился он 10 часов, без выходных, за исключением общегосударственных праздников. Работать обязаны были все, кроме нетрудоспособных. А нетрудоспособных в 1940 году насчитывалось 73 тысячи человек – около 5 % всех заключенных. Их содержание обходилось в 144 рубля в месяц.

…Конечно, везде было по-разному. Во-первых, тюрьма – не воля. А во-вторых, все зависело от бессовестности начальников лагерей и прочих власть имущих. Учитывая, кого туда посылали, особой совестливости от них ждать не приходилось и, чем дальше от начальства, тем более ярким махровым цветом цвели воровство и произвол. Но той вседозволенности, что при Ежове, уже не было. Вот бы что опубликовать – текучесть кадров среди персонала тюрем и лагерей! Сколько снято, сколько посажено, сколько расстреляно и за что именно.

Для пресечения злоупотреблений был придуман простой, но гениальный ход. Обычно письма заключенных сдавались в незапечатанном виде и проверялись лагерной цензурой. Но письма, адресованные наркому внутренних дел, Генеральному прокурору, «всесоюзному старосте» Калинину, членам Политбюро и, само собой, Сталину, должны были быть запечатаны, и лагерному начальству категорически, под страхом уголовного наказания, запрещалось их вскрывать. Так что зеки всегда имели возможность пожаловаться, если в их содержании был непорядок.

Какой-то результат это, безусловно, давало. Могли, конечно, наплевать на все запреты и продолжать перлюстрацию. Но тут были свои опасности. Во-первых, заключенные переводились из лагеря в лагерь, и не было никакой гарантии, что с нового места не уйдет жалоба в центр. А во-вторых, в НКВД, как и позднее в КГБ, зело была развита система доносительства. Она, конечно, не достигала уровня иных творческих союзов, однако была достаточно сильна, чтобы начальник лагеря трижды подумал: а стоит ли нарушать закон?