Одиночка - Гросс Эндрю. Страница 25

На этот раз она посмотрела ему в глаза. Он впервые упомянул о своей участи и разозлился на себя, потому что почувствовал, как это их разъединило. Она сделала ход конем, игра продолжилась. Лео посмотрел на молодого солдата. Ему было года двадцать два или двадцать три, он был рядовым, и для него охранять жену начальника было блатной работенкой, благодаря которой он мог держаться подальше от всего того «веселья», что происходило в лагере. Немец смотрел не на него, а сквозь, безучастно прищурившись, и Лео не мог не думать о том, скольких его товарищей по лагерю тот лишил жизни. О том, как он разряжал обойму люгера в затылок стоявшего на коленях человека. Или забивал насмерть дубинкой. Или запирал засов на двери «душевой» и посмеивался вместе со своими дружками, пока изнутри доносились крики и мольбы о пощаде. Может, даже ставил пару марок на то, сколько времени они там продержатся. Три минуты? Пять? Восемь?

Наверное, она прочитала его мысли.

— Рядовой, позовите, пожалуйста, Гедду, — попросила она. — Горничную.

— Слушаюсь, фрау Акерманн, — рядовой, щелкнув каблуками, удалился.

Она взяла ферзя и занесла руку на G6, пытаясь объявить шах его королю. Но задержалась, так и не поставив фигуру, и посмотрела на него.

— Я знаю, о чем вы думаете. О чем думал бы любой на вашем месте. Но я не чудовище, каким вы меня, наверное, представляете, Лео. Я изучала экономику в Лейпцигском университете. Когда я познакомилась с Куртом, он был студентом юридического факультета. Таким целеустремленным и решительным, — сказала она. — На юную девушку это производило впечатление…

Какое впечатление? — подумал Лео. Силы? Власти? Он поднял глаза. Она просто буравила его взглядом. И Лео не отвел глаз.

— Только потому что я здесь, что я с… — она опять запнулась, не в силах произнести его имя. — С ним. Это не значит, что я одобряю…

Одобряет что? Ад, происходивший тут же рядом, за воротами, денно и нощно? Ад, за которым надзирал ее муж? Впервые Лео разглядел в ее глазах то, что казалось печалью. Какая-то ранимость проступила вдруг наружу из глубин ее сердца. Казалось, она говорила: Я не знаю, сколько я еще смогу спасать тебя, Лео. Ты ведь понимаешь, что это не может продолжаться вечно…

— Да, фрау Акерманн, — только и смог выдавить Лео. Он взглянул ей в глаза, как бы говоря, что все понимает. Затем перевел взгляд на фигуру, которую она так и не поставила на доску. — Ваш ферзь, фрау…

— Да, конечно, ферзь, — она выбрала именно ту клетку, которую ожидал Лео. — Шах.

В этот момент вошла горничная.

— Гедда, принесите, пожалуйста, фруктов и пирожных.

— Сейчас, фрау Акерманн.

— И, пожалуйста, не забудьте…

Она не успела договорить, потому что на крыльце раздались шаги.

— Кто это? — она обернулась, явно занервничав.

Входная дверь открылась. Сердце Лео прекратило биться.

Лагеркоммандант вернулся домой со службы.

Он встал к ним лицом и снял фуражку. Темные волосы зачесаны назад. Темные глаза и волевая челюсть.

— Курт… — Фрау Акерманн поднялась, нервно одергивая платье.

— Грета, — он улыбнулся жене, но тон его был бесстрастным.

Затем взгляд Акерманна упал на Лео. Тяжелый, как каменная плита. И улыбка — на сей раз ледяная, обжигающая, словно ветер, который задувает в открытую дверь в зимнюю ночь. Он продолжал смотреть на заключенного целую вечность. Лео показалось, что в комнате даже стало темнее.

— Я вижу, у тебя посетитель.

Лео уставился в пол.

— Мы уже заканчивали… — произнесла Грета. — У нас тут размены…

— В таком случае, разумеется… — сказал он, не сводя с Лео глаз, в которых читалось: продолжайте.

Лео окаменел и был не в состоянии удержать фигуру. Он не понимал, что ему делать. Встать в присутствии начальника лагеря, в его гостиной и, ни много ни мало, в компании его жены? Или грохнуться на колени? Но он не мог даже вдохнуть. Поэтому он остался на месте. В горле пересохло.

— Не торопитесь, дорогая, — лагеркоммандант расстегнул верхнюю пуговицу кителя и прошел вглубь дома. Его сапоги гремели по деревянному полу. — Гедда!

— Прошу прощения, — выговорила фрау Акерманн. Она все еще стояла, краска отлила от ее лица. — Я ждала его позже. Боюсь, нам лучше продолжить в другой раз. — Ее щеки вспыхнули, и когда она посмотрела на Лео, он увидел на ее лице смесь сожаления и страха.

— Разумеется, фрау Акерманн, — Лео поднялся вслед за ней. Он принялся было расставлять фигуры по местам. Он был уверен, что это была их последняя игра. Больше его не пригласят.

— Не надо, прошу вас, — фрау Акерманн протянула руку, чтобы остановить его. — На следующей неделе мы продолжим.

Глава 21

Шестью месяцами ранее

Лос-Аламос, штат Нью-Мексико

Высокий нескладный мужчина, одетый в клетчатый пиджак и коричневую шляпу, приблизился к покрытому пылью седану, только что проделавшему полуторачасовой путь от Санта-Фе.

Навстречу ему из машины вылез человек с редеющей седой шевелюрой, покатыми плечами, высоким лбом и печальными глубоко посаженными глазами.

— Бор, — Роберт Оппенгеймер обнял знаменитого датского физика, прибывшего в самый охраняемый в мире научно-исследовательский центр. Здесь работали десятки выдающихся физиков, химиков и математиков, собранных по всему миру для участия в секретном Манхэттенском проекте.

— Роберт, — датчанин тепло пожал руку американцу. В свои пятьдесят восемь Нильс Бор входил в число самых авторитетных физиков-теоретиков в мире, он считался основателем квантовой теории. Перед войной Копенгагенские конференции собирали ведущих ученых в этой области под крышей его университета.

— Надеюсь, эта поездка была легче, чем марш-бросок до Лондона? — пошутил Оппенгеймер, похлопав датчанина по плечу.

Когда началась война, Бор и его семья оставались на родине, в Дании, уверенные в том, что нацисты не посмеют тронуть светило мировой величины, лауреата Нобелевской премии 1922 года. Однако Бор упорно не желал сотрудничать с оккупантами. Три месяца назад, в сентябре, ему сообщили, что его собираются арестовать и отправить в лагерь из-за еврейского происхождения его матери. Для человека его возраста арест был равносилен смертному приговору. В ту ночь Бор и его жена с одним чемоданом на двоих сели в лодку и, лавируя между минами и немецкими патрулями, под покровом ночи бежали через пролив Эресунн в нейтральную Швецию. Два месяца спустя, с парашютом за спиной и буквально теряя сознание от недостатка кислорода, самый знаменитый физик планеты летел в отсеке для бомб на борту британского бомбардировщика, перевозившего почту из Стокгольма в Лондон. После подобного головокружительного побега поездка на форде по петляющей автостраде до сверхсекретной базы в горах Сангре-де-Кристо могла быть приравнена к прогулке по побережью.

— Несопоставимо, если честно, — любезно ответил датчанин.

— Ну, мы все очень рады вашему приезду, — признался Оппенгеймер. — Я полагаю, вас тут ждут встречи со многими старыми друзьями.

Час спустя они собрались за обедом в коттедже Оппенгеймера: Ричард Фейнман, Ганс Бете и великий Энрико Ферми, сидя у камина, рассказывали Нильсу Бору о своих последних достижениях. Бора всегда волновало, каковы будут глобальные последствия создания подобного разрушительного оружия. За стейком он слушал коллег, пытаясь подавить восхищение теоретика достигнутыми ими успехами и чувство нарастающей тревоги. Они действительно делали реальностью то, что еще пару лет назад было предметом абстрактных рассуждений за бокалом коньяка после окончания научной конференции.

Теперь самой большой проблемой было отделение урана-235 от более тяжелого, но более распространенного изотопа — урана-238, в количествах, достаточных для возникновения необходимой серии цепных реакций.

И сделать это надо было как можно скорее — времени оставалось все меньше.