Слава - Кертис Джек. Страница 36

– Он... – Лаура отвернулась, роясь в сумке, стоящей около кресла. Вдохнув из ингалятора, она сформулировала свой вопрос: – Он сделает это снова? – Она мысленно вернулась к телефонным звонкам.

– Да, почти наверное. Он будет продолжать, пока не остановится, хотя часто бывает так, что между убийствами проходит большой промежуток времени. Желание, побуждение – они на него влияют, но еще не вышли полностью из-под контроля. Смерть Джессики Мередит получила широкую огласку – жена члена парламента, бывшая фотомодель, привлекательная, богатая, модная; убийство в стиле Джека Потрошителя. Скоро все детали будут расписаны. Журналисты будут ходить толпами и мешать следствию. У газет какая-то неистребимая жажда на подобные вещи. Я подозреваю, что тот, кто это сделал, заляжет на некоторое время на дно.

– Когда он... – Она наклонила голову, и упавшие на лоб волосы почти скрыли ее лицо.

...На тебе сейчас это платье, Лаура, желтое платье?Она слышала этот голос, этот непрерывный шепот. Когда она думала о нем, а это было довольно часто, она словно ощущала прикосновение грязных рук. Он знает, как она выглядит и где живет. Он следил за ней, замечал, во что она одета. Это было похоже на кражу: ее обшарили, как какой-нибудь буфет. Он знает, как ее зовут, и это хуже всего.

– Ты что-то хотела сказать, – напомнил Дикон.

Она передумала и решила спросить о другом.

– Зачем он сделал это – выследил меня, позвонил мне? Как ты думаешь?

– Ради ощущения власти над другим человеком, скорее всего. Это ужасно, но еще ни о чем не говорит. Он не убивает мужчин, только женщин – пока что это так. Подумай сама: другие женщины были замужем. Так случилось, что ты жила в одной квартире с Кэйт. Он был у тебя в квартире, значит, имел доступ к тебе. Я имею в виду, – поспешил добавить Дикон, – номер телефона и адрес. У него была возможность порыться в твоих вещах. Я знаю, что эта мысль не из приятных, но, возможно, он смог описать тебя – одежду и все прочее – благодаря тому, что был там. Ты держишь в квартире свою фотографию?

Лаура кивнула.

– Он мог и не следить за тобой. Так обычно делают мошенники. Кто-то говорит, что следил за тобой и что на тебе было желтое платье. Если у тебя есть желтое платье и ты недавно надевала его, ты готова поверить ему. Не думаю, что этот маньяк испытал бы острые ощущения, звоня мужу Коклан или Мередит. – Дикон резко оборвал себя. – Хотя если бы позвонил, шума было бы выше крыши, особенно от лорда Коклан.

– Похоже, что полиция упорно закрывает глаза на все это? – Лаура поспешила сменить тему разговора.

– Возможно, – согласился Дикон, потом добавил: – Ты права, это так и есть. – Он заметил, что ее голос стал ломаться, как у больного, не желающего знать о симптомах болезни. Он подошел и мягко положил руки ей на голову, не решаясь сделать больше – объятия бы переполнили ее.

– О чем ты думаешь? – смысл ее вопроса был очевиден.

– Я буду с тобой, – ответил Дикон. Это было не то, что он хотел сказать, а то, что он чувствовал. Слова получили силу объятия, и Лаура заплакала.

По иронии судьбы ему выпало утешать ее именно так и именно в этот вечер. Спустя некоторое время ему пришлось сказать:

– Ты можешь побыть с кем-нибудь? Мне надо отлучиться.

Она вопросительно посмотрела на него.

– У меня встреча с человеком, на которого работает Вив.

– Со мной будет все в порядке. Если мне станет плохо, я поеду к друзьям. Где ты встречаешься с ним?

Открыв конверт, он ожидал, что она рассмеется, и оказался прав. Он тоже расхохотался, когда внутри пустого на вид конверта обнаружил билет. Жизнь полна сюрпризов.

– В Королевской опере, – сказал он.

Глава 23

Смеркалось. На городской стене были выставлены отрубленные головы с выпученными глазами и оскаленными в предсмертной усмешке зубами. Скоро будет казнен еще один человек – принц Персии, он тоже не отгадал три загадки принцессы Турандот. Благодаря этому она снова избежала свадьбы и очередному претенденту теперь грозит плаха.

Новый претендент, таинственный принц-инкогнито, взглянул на принцессу Турандот и влюбился с первого взгляда. Он принял ее вызов.

Дикон сидел на одном из лучших мест в театре – в первом ряду партера. Ещё до начала спектакля он исподтишка огляделся, но не заметил никого похожего на того человека, которого ждал. Слева, справа и сзади его окружали скучающие чиновники с женами, получившие билеты от компаний, которые были заинтересованы в их лояльности или в их деньгах. А может быть, во всем сразу.

После окончания первого акта, когда зажегся свет, Дикон снова огляделся, особенно внимательно присматриваясь к ложам по бокам сцены. Снова никого. Некоторые ложи были пусты, или зрители, сидящие в них, не были видны в глубине.

В буфете Дикон пробился сквозь толпу и купил себе стакан «Перрье», а потом прошел на балкон, выходящий на Боу-стрит. Не все бывает так просто. Он ждал, но никто к нему не подходил.

Принц по имени Калаф разгадал все три загадки. Принцесса томилась в тоске. Она мстила мужчинам за прапрабабушку, над честью которой надругались захватчики-варвары. Было довольно трудно поверить в такой исток ненависти Турандот к мужчинам: прапрабабушка жила довольно давно, однако на этом строился весь сюжет оперы. Какая-нибудь более приземленная причина показалась бы правдоподобней – например, отец, любивший дочь больше, чем допускается пределами разумного; но пьеса настаивала на древней вражде.

Турандот была дочерью китайского императора, и теперь, когда принц отгадал загадки, честь обязывала ее сдержать свое обещание и выйти за него замуж. А принц, хотя и был влюблен в нее, не желал воспользоваться своим преимуществом. Может быть, это был прирожденный игрок. Так или иначе, принц сказал Турандот, что если она узнает до утра его имя, то он освободит ее от данного ему обещания. Теперь уж она ломает голову над загадкой. В жизни все вращается по кругу. Через ряд от Дикона похрапывал седовласый человек с двойным подбородком, одетый в смокинг.

На сей раз, когда послушные женам чиновники увели их в буфет, Дикон остался в зале. Спящий толстяк чихнул и проснулся, разбуженный светом.

В одной из лож встал мужчина в темном костюме. Он оперся рукой о спинку стула и посмотрел прямо на Дикона. Зал пустел. Вентиляция оставляла желать лучшего, люди упарились и хотели пить. Дикон в свою очередь посмотрел на мужчину. В другой руке тот держал программку. Он слегка взмахнул ею, словно приглашая его подойти.

Дикон отсчитал номер ложи и прошел в нее через коридор мимо длинного ряда дверей. Кроме позвавшего его мужчины, там никого не было, но только одно кресло оставалось пустым. На двух остальных стояли еда, фужеры, бутылка «Дом Периньона» в ведерке со льдом.

– Эти бутерброды с копченой рыбой. Хотите шампанского?

– Я не пью. – Дикон сел в пустое кресло.

Человек с бутылкой в руках поднял брови и удивленно взглянул на Дикона.

– В самом деле? Это не пришло мне в голову. – Он казался смущенным, как гостеприимный хозяин, допустивший бестактность по отношению к гостю.

– Все в порядке. – Дикон взял бутерброд и откусил от него. – Вкусно, – похвалил он.

Человек поднялся и вышел из ложи. Секунд через десять он вернулся, налил себе шампанского и сел.

– Пуччини так и не закончил оперу. Вы знаете об этом?

Дикон покачал головой. Его собеседник и забавлял и раздражал одновременно.

– Он умер от рака горла – умер с незаконченной фактически партитурой в руках. Тосканини подготовил первое посмертное представление, начав с того места, где остановился Пуччини. И уже потом Франко Альфано закончил оперу по наброскам композитора.

Он смотрел не на Дикона, а куда-то вниз, в сторону сцены, закрытой тяжелым занавесом, словно с нетерпением ожидая начала последнего акта.

– С одной стороны, для него это – типичное произведение, а с другой – не совсем, – сказал он. – Как обычно, у Пуччини самое важное – это психология героини. Настоящая цель Калафа – привлечь наше внимание к одиночеству и горечи Турандот, вы согласны? Но все кончается счастливо, не так, как в «Богеме», или в «Тоске», или в «Баттерфляй». Хотя, – прервал он себя, – может быть, я порчу впечатление, рассказывая вам об этом? – Дикон не ответил, и он продолжал: – Многих не волнует Пуччини – the fin de siecle [14]и всякое такое. Конечно, он слушал Стравинского, в его музыке была страстность, искрометность и... болезненный интерес к прошлому. Всегда одно и то же. – В дверь постучали, но он никак не прореагировал. – Вы можете подумать, что здесь я буду особенно заметен. Черный в опере – да еще в Лондоне! В Америке все не так, там разрыв между культурами не бросается в глаза. – Он помолчал. – Хотелось бы мне знать...