Заколдуй меня - Кертис Джек. Страница 8

Он открыл глаза, приходя в себя после захлестнувшей его лавины чувств, и увидел над собой плоский живот, бедра, выпирающие ребра; все ее тело тянулось вверх, упругие груди приподнялись, руки были над головой, а лицо скрывала темнота. Казалось, она росла из него, словно дерево.

На какой-то момент туман в голове, вызванный ЛСД, рассеялся, и он увидел, что бабочки на шелковой ширме вовсе не порхают, а девушка над ним — тоже во власти наркотических галлюцинаций.

Из-за ширмы донесся смех, музыка, по потолку забегали блики. Он помнил, что на какой-то момент сознание совершенно прояснилось. А потом он снова поплыл, вырастая внутри девушки, словно разбухший корень, а она раскачивалась над ним, будто ствол с ветками — руками и ногами — и листьями — волосами.

У Паскью голова закружилась от воспоминаний. Он закрыл глаза, потом снова открыл, стараясь проанализировать свои ощущения. Кто была та девушка? «Марианна, — подумал он, — или Сюзанна. Да, наверное, Сью». Он подошел к окну и стал считать вспышки маяка, чтобы хоть немного успокоиться. Дошел до тридцатой и остановился. Взгляд застыл, губы безвольно опустились, будто он входил в состояние транса. Телефон позвонил три раза, прежде чем он услышал.

— Сэм? — говорили приглушенно, но не шепотом. Паскью напряженно старался узнать его. — Сэм...

— Ты посылал мне письмо? — это был не вопрос, скорее утверждение.

— Да, посылал.

— И что тебе нужно? Деньги?

— Деньги? — переспросили на другом конце провода. Поскольку слово произнесли шепотом, Паскью не понял до конца — то ли он своим вопросом оскорбил собеседника, то ли позабавил. — Нет, Сэм, не деньги мне нужны.

— Я знаком с тобой?

— У нас есть общий друг.

— Кто?

— Лори Косгров.

Паскью промолчал.

— Думаю, нам следует поговорить о Лори. О том, что с ней случилось.

— В каком плане? — произнес Паскью и тут же осознал, насколько напыщенно прозвучала эта фраза из адвокатского обихода.

Теперь уже стало ясно, что собеседник развеселился. Он тихонько усмехнулся, а потом сказал, пародируя Паскью:

— В каком плане? Ну, как бы это сказать... В плане вины за содеянное, вероятно. В плане раскаяния. В общем, следует подвести черту. И завершить это достойным образом.

— Достойным для кого?

— Для кого-о-о-о-о! — Голос снова передразнил его. — Ну, конечно же, для меня.

— Значит, речь все-таки идет о деньгах.

— Думай, как тебе угодно.

Было в голосе что-то знакомое, но Паскью никак не мог уловить, что именно. Нарочитая приглушенность обесцвечивала голос, делала его безликим. Паскью старался предугадать, выйдет ли из себя собеседник, если его хорошенько огорошить, и у него появилось искушение упомянуть о гибели Ника и посмотреть, что из этого получится. Но потом он решил, что идея не очень удачная — он лишится единственного своего преимущества. Пусть лучше незнакомец считает, что он в полном неведении.

— Так ты хочешь со мной встретиться? — Паскью постарался придать голосу выражение усталости и нетерпения.

— Да, конечно. Заскочишь ко мне? Я буду ждать.

Но Паскью решил заранее: он сам выберет место встречи, если она неизбежна. Где-нибудь на нейтральной территории. И он сказал:

— Через несколько домов от этого отеля есть бар. Встретимся там через полчаса. — Он быстро положил трубку, не дождавшись ответа, и так же быстро снова снял ее с рычага.

Если дело не в деньгах, то в чем же тогда? Он имеет дело с кем-то, знающим Лори Косгров... Паскью никогда никому не рассказывал об этой истории. Но в нее были вовлечены еще шесть человек. Кому еще они говорили о случившемся? Кто знал о «самом страшном»? Их мужья, жены, любовники, любовницы, дети, друзья, психиатры, священники?.. Дело не в деньгах... Но почему тогда Ник мертв?

Паскью посмотрел на телефон со снятой трубкой, плюхнулся на кровать и закрыл глаза. В темноте, образовавшейся за закрытыми веками, он увидел Лори, которая несла в подоле таблетки. Она уже успела опустошить все попавшиеся ей под руку бутылки. Драгоценная находка. Они стояли среди деревьев в теплую летнюю ночь — все семеро. Слышно было, как ветер шелестит листвой. Марианна Новак протянула руку к полевому биноклю.

— Дайте взглянуть!

Паскью помнил, насколько прояснилось восприятие в этот момент. Наркотики сделали сцену яркой, все происходило в замедленном темпе.

Он погрузился в непродолжительный сон, повернувшись лицом к тумбочке рядом с кроватью. Во сне Марианна вернула бинокль и сказала:

— Посмотрите...

Когда он навел фокус, шторы на окнах Лори были опущены. Потом они раздвинулись, как в театре, и Лори вновь показалась в окне с нарумяненными, припудренными щеками, веснушками вокруг носа, размером с пенни, и туго заплетенными косами. Полосатый передник она приподняла и держала под наклоном, чтобы видна была россыпь плиток шоколада. Она широко улыбалась, рассмешив Паскью. Проснувшись, он все еще смеялся. В комнате похолодало. Он почувствовал, что мышцы одеревенели, словно легкий ветерок, дующий с моря, пробрал его до костей. Телефон был виден с кровати, и Паскью поднялся, чтобы положить трубку.

И тут послышался голос:

— Сэм... Сэм...

Видимо, он так и не повесил трубку, и, когда Паскью взял свою с рычага, связь на линии возобновилась.

— Ты смеешься или рыдаешь, Сэм?

Значит, он подслушивал Паскью, когда тот спал и видел сны.

— Сэм... — Голос все нашептывал, напоминая сухой шелест — так шуршат на ветру опавшие листья.

Когда он зашел в бар, то вместе с барменом их стало четверо. Мужчина и женщина сидели в кабинке у окна, как путешественники в поезде, любующиеся чередой сменяющих друг друга пейзажей, но не видели ничего, кроме собственного отражения.

Паскью сел у стойки, чтобы находиться на виду. Он заказал виски и пиво, поставил по обе стороны от себя стаканы и повернулся к двери. Мучила жажда, и он выпил пиво двумя долгими глотками. Потом осушил стакан с виски, немного погодя заказал еще одну порцию и теперь уже пил не торопясь, не отрывая глаз от двери, опасаясь потерять свое преимущество.

Какая-то дикая музыка просачивалась сюда, словно дурной запах, перемежаясь с прерывистым жужжанием. Чуть позже он догадался, что этот звук издает сидящая у окна парочка. Во время разговора они смотрели только на собственное отражение в стекле, а не друг на друга, словно это было очень опасно.

— Это вы Сэм Паскью? — спросил бармен.

Сэм несколько неуклюже поставил стакан и рассмеялся. Он стал знаменитостью. Пользующийся широкой известностью Сэм Паскью забрел в один из баров прибрежного городка Лонгрока.

— У вас есть для меня письмо. — Это был не вопрос.

— У меня есть адрес, — ответил бармен. Он передал Паскью листок бумаги и объяснил дорогу.

— А кто оставил записку?

Бармен пожал плечами:

— Кто-то позвонил. Сказал, что не сможет прийти и что вы увидитесь позже.

— А как вы узнали, что это я?

Казалось, впервые во время беседы бармен проявил к нему интерес.

— Что-нибудь не так?

— Да нет, любопытно просто. Как вы догадались, что это я?

— Он сказал, что я вас не знаю.

Паскью не понял его.

Бармен жестом указал на бар и город за окнами.

— Всех остальных я знаю.

Паскью положил листок в карман и спросил:

— А почему вы не сказали об этом сразу, как только я вошел сюда?

— Он предупредил, что спешить не надо. Что сначала вы должны немного выпить.

— Вы хорошо его знаете? — спросил Паскью. — Моего друга?

— Не думаю. — Бармен медленно покачал головой. — Во всяком случае, голос его мне незнаком.

Луна в три четверти поблескивала из-за тонкого темного облачка. Паскью подождал, пока проедет автобус, перешел улицу и облокотился о дамбу, сомкнув кисти рук. Со стороны его можно было принять за молящегося. Футах в пятидесяти отсюда виднелась белая полоса — там волны с негромким шипением накатывались на берег.