Рука и сердце Ее Высочества (СИ) - Франкон Аманда. Страница 23

Принцесса кивнула.

– Вор. Не самая достойная компания для принца, – задумчиво протянула Её Высочество, подпирая маленьким кулачком подбородок.

– Не просто вор! – всплеснул руками советник. – Такие метки, как у него, ставят тем, кто крал из казны, у Короля или его визирей!

Глава 12

Лучиана

Мысль о том, что человек из свиты Лайонэла мог оказаться виновным в краже, казалась абсурдной. Мы с Армандо ещё немного порасспрашивали советника, но он ничего толкового больше не сказал. Только сыпал возмущениями по поводу того, что ему приходится жить под одной крышей с варварами и преступниками.

Так что в свои покои я возвращалась в полной растерянности. Граф Наварро заверил меня, что в его распоряжении теперь отличные шпионы, которые вытянут из меченого правду, но это меня не успокоило. К смутной тревоге за собственную безопасность с недавних пор добавился ещё и лёгкий страх за здоровье и жизнь графа. Один раз его уже избили – и самое возмутительное, что ни я, ни он ничего не можем сделать. Но разумеется, после такого поступка кандидатуру вождя Бранна я больше не рассматриваю.

Вернувшись в тихое убежище собственной спальни, я тут же подошла к холсту. Широкие мазки масла – основа картины – очерчивали её общий силуэт. Понадобится ещё несколько дней, чтобы дополнить её деталями, и тогда деревья покроются листьями и хвоей, кабан ощетинился и обзаведётся клыками, а лицо героя обретёт вполне конкретные черты.

Я коснулась пальцами засохших неровностей краски, другой рукой потянулась к коробочке с кистями. При первом же взгляде на их изящную отделку стало и тоскливо, и тепло на душе одновременно. Грусть от осознания того, что забота графа обо мне – лишь дань вежливости, смешивалась с неясным, приятным волнением, которое теперь возникало каждый раз, когда я вспоминала об Армандо.

Всё ещё сжимая в руках одну из кистей – самую тонкую – я опустилась на низкую софу и глубоко вздохнула то ли от удивления, то ли от возмущения, когда постепенно начала понимать, что со мной происходит. Всё совсем не походило на описания в книгах, о «правдоподобии» которых так часто говорят: ни бабочек в животе, ни пожара в груди я не ощущала, лишь радость и печаль смешивались, сменяя одна другую, порождая невиданную прежде какофонию эмоций.

Из глубины чувств меня вырвала трель лютни. Я вздрогнула и оглянулась, но никого, кроме меня и пары горничных, в покоях не обнаружила. Однако нежный звук продолжала литься, и пойдя на него, я вскоре добралась до открытого окна. Стоило мне отодвинуть штору и выглянуть наружу, как снизу раздался мужской голос.

Сначала я отметила хорошо поставленный тенор, и только потом разглядела под пёстрой шляпой из перьев лицо Лайонэла, который уверенно распевал одну из знакомых мне серенад.

Отвори окошко, и мы снова будем вместе.

Я для тебя пишу стихи и песни.

Мы пойдём гулять, и лунная дорожка

Укажет путь мне и моей невесте.

Пошлость какая. И… что он только что спел? Какой ещё невесте?!

Я спустилась в холл первого этажа так быстро, как могла, быстрым шагом вышла из замка в сад и направилась в сторону принца, ярко-красный кафтан которого виднелся сквозь густую листву. Возмущение вытеснило все остальные чувства, но я не могла разразиться криками: во-первых, какую бы глупость Лайонел ни совершил, они всё ещё принц и его титул требует уважения, во-вторых, слуги и придворные, заинтересованные спектаклем, уже выглядывали в окна. С досадой я заметила графа Наварро, который с улыбкой, хоть и какой-то печальной, наблюдал за мной из своего кабинета на втором этаже.

– Ваше Высочество, извольте объясниться, – спокойно потребовала я, оказавшись на полянке под собственным окном.

Лайонел обернулся, взглянул в моё лицо и на миг ошеломленно замер. Видимо, рассчитывал увидеть на моём лице восхищенное обожание, а не гнев и раздражение.

Но надо отдать должное Его Высочеству – с эмоциями он справился быстро. Отвесил глубокий поклон, не столько из уважения ко мне, сколько из желания немного потянуть время, и лишь после этого ответил.

– Небольшая глупость влюблённого. Не думал, что она вас так расстроит, – с очаровательной улыбкой – вернее, её картинной пародией – произнёс Лайонэл.

Ох и права оказалась маменька, когда наказывала мне повнимательнее отнестись к тому, чтобы принцы усвоили наши обычаи.

– Я… могу понять ваши чувства, – как можно громче начала я, чтобы мои слова долетели до всех придворных, греющих уши в округе. – Но не мне напоминать вам, что вы прежде всего принц, а я – принцесса и будущая королева. Я ценю ваш… романтический настрой, однако впредь подбирайте тексты песен более осторожно. Чьей я буду невестой – решится после финального испытания и ни днём раньше.

Я выдохнула и огляделась. Эх, сплетен не избежать, но пусть лучше в историях, которые уже вечером разлетится по городу, я стану бессердечной стервой, которая отвергла красивые ухаживания, чем дурочкой, упавшей в объятья первого попавшегося красавца. Люди в любом случае осудят, так пусть сохранится хотя бы моя репутация непорочной, благочестивой девы.

– Прошу меня простить. В Базилии моё поведение сделало бы любой даме честь. Я забылся, – с очередным поклоном сказал принц, а потом один из его пажей поднёс мне букет цветов – ярко-красных роз, конечно же. – Дарю вам их в знак своего глубочайшего раскаяния.

И снова драматическая сцена, но не ради выражения сильных чувств, а для того, чтобы впечатлить меня и придворных.

Я с холодным кивком приняла цветы и, резко развернувшись, направилась обратно в замок, всем своим видом выражая спокойствие и равнодушие. Даже если бы Лайонэл и в самом деле нравился мне, показывать этот сейчас всё равно нельзя: переступив порог летней веранды, я заметила, как недобро смотрят на принца Бразилии Карим и Бранн, стоявшие в дальней части сада.

Отдав букет на попечение горничных, я поспешила скрыться в своих покоях прежде, чем придворные дамы успели нагнать меня. Их трескотню и восхищения нежной серенадой принца я слушать не хотела. И без них голова уже раскалывалась от многочисленных впечатлений дня.

Чтобы отвлечься, попыталась рисовать, и мне почти удалось успокоиться, выводя кистью мелкие детали, но вскоре я добралась до участка полотна, на котором надо изобразить лицо мужчины.

Рука дрогнула, кисть выпала из ослабевших пальцев. Горничная тут же подняла её и подала мне. Я кивнула ей и отложила инструмент – желание рисовать испарилось, стоило мне вспомнить о том, чье именно лицо я собиралась запечатлеть.

Может, нарисовать не Наварро, а кого-то другого? Впрочем, это будет не честно по отношению к графу. Не бросать же картину только из-за того, что её главный герой – Армандо?

Я выгнала горничных и опустилась на софу. Взглядом привычно побежала по длинным теням, которые бросало на ковёр закатное солнце. Тёмные полосы смешивались с цветочными узорами, искажались и преломлялись, перебираясь на резную мебель, и раньше наблюдение за ними успокаивало меня, но теперь, кажется, я вообще забыла, что такое покой.

Стоило расслабиться, как на ум приходила навязчивая мысль, которую я гнала уже несколько дней: неужели я влюбилась? Да не в кого-нибудь из принцев, а в графа?!

Армандо

Мы с Бранном еще вчера вечером договорились, что сегодня встретимся в старой части сада на закате.

Не то, чтобы я горел желанием ещё раз сражаться с варваром и отбивать его сильные атаки, но очень уж хотелось побеседовать с ним на счёт того кабана. Да и отказ от очередного спарринга мог быть воспринят знатью как трусость, а выставлять себя в дурном свете не только неприятно, но ещё и опасно для карьеры.

Бранн уже разминался на поляне, когда я добрался до полуразрушенной крепостной стены. Заметив меня, он оскалился – вроде бы добродушно, – и бросил мне затупленный тренировочный меч.