Ухожу на задание… - Успенский Владимир Дмитриевич. Страница 13

— Нету пулемета. На всякий случай путь отхода наметь. Но только по команде. И чтобы без лихачества. На баяне потом поиграешь.

— Это делу не помеха, товарищ лейтенант. Ребята музыки требуют. А так вы не сомневайтесь. Я везучий. У маня старший брат всю войну па западе прошел — и нечего. И мы ночью из такого пекла выскочили…

— Ладно, везучий, давай к себе!

— Есть!

Проводив моряка взглядом, Крыгин добрался ползком до полуразбитого каменного дома. Встал возле окна. Отсюда видно было, как перебегают вдали согнутые фигурки. Японцы, укрываясь за постройками, сближались для атаки. Михаил еще раз окинул взглядом позицию и остался доволен. Очень удобное место. Пока его люди держат под огнем шоссе, японцам не пройти к берегу. Он поманежит тут самураев.

А наши тем временем закрепятся возле причалов.

Тревожило Крыгина только одно. Что с Николаем Ивановичем? Жив ли? Резиденция полковника Минодзумы близко, но разве туда прорвешься?! Продержаться бы, пока пойдет второй эшелон десанта…

Ах, черт! Японцы совсем рядом! Бегут из-за угла, выставив винтовки со штыками. Офицер крутит над головой сверкающим лезвием сабли:

— Банзай!

Ну, получи, гад! Крыгин бросил в окно гранату. Блеснуло пламя. Японский офицер медленно опустился на колени, со звоном ударились о камни мостовой самурайская сабля. Михаил вскинул автомат — и вдруг шатнулся от удара в грудь. Боли сперва не почувствовал, только тошноту. Скосил глаза: китель словно распорот ножом, тельняшка почернела от крови. Но дышать ничего, можно. Кажется, пуля прошла по касательной.

В проем окна со свистом влетали пули, грызла штукатурку на стене и на потолке. Обнаружили его японцы, били прицельным огнем. Волоча автомат, он выполз из дома и присоединялся к десантникам, лежавшим в кювете. Двое стреляли, третий перевязывал раненого. Еще один лежал, устремив в небо застывшие немигающие глаза.

— Слева смотри, слева! — услышал он голос сержанта Бахно. — Пулемет за тумбой!

Крыгин выстрелил несколько раз — пулемет не отвечал. Японцев не было видно. Опять отошли, что ли? Вероятно, они только прощупывали позиции, готовя решительную атаку. На перекрестке и на шоссе вспыхнуло несколько разрывов. Самураи били из пушки небольшого калибра или из гранатомета.

Боец обмотал грудь лейтенанта бинтом, но сделал это поспешно и неумело, кровь продолжали сочиться. Михаил ощущал, как покидают его силы.

После шестой или седьмой атаки Крыгина ранило третий раз. Он так ослаб, что едва выполз из кювета, чтобы осмотреться. Японцев они уложили порядочно. Самураи валялись на шоссе, на улице, на перекрестке. Но и наших теперь совсем мало. И нет патронов.

Следующую атаку отразить будет нечем. Японцы сомнут десантников, прорвутся в порт.

Полтора десятка молодых жизней… Как отвести людей? Надо ведь выносить раненых. А японцы пойдут по пятам, перестреляют бойцов на открытом месте… «Пойдут по пятам? Нет!»

Сам он уже не способен двигаться. Но он еще может стрелять!

— Бахно! Плоткин!

Оба появились, словно только и ждали его слов. У сержанта окровавленное лицо. Плоткин сильно прихрамывал.

— Ранен?

— Зацепило малость.

— Быстро все патроны собрать и сдать мне. У мертвых возьмите. Два автомата оставьте возле меня.

— Товарищ лейтенант!

— Молчать! Выполняй приказание!

— Товарищ лейтенант, я с вами! Вдвоем…

— Как тебя зовут?

— Костя, а что?

— Ты, друг Костя, давай к Филиппову. Который с баяном. Пусть берет раненых и отходит. Живо!

— Есть!

Сержант Бахно тяжело сопел, обшаривая сумки убитых. Вздрагивающими руками вставлял в автоматы заряженные диски.

— Ну? Все? — торопил Крыгин. — Сейчас опять полезут! Отходите!

Десантники один за другим исчезали среди дымящихся руин. Японцы сразу заметили их отход. Кинулись на перекресток, крича и стреляя. Крыгин, приподнявшись, выпустил по ним весь диск. Заставил залечь.

Вскочили опять — полоснул еще раз. Каждый выстрел больно отдавался в плече, и боль эта становилась все нестерпимее, проникала в каждую клеточку тела. Он боялся, что потеряет сознание. Еще бы продержаться несколько минут. Товарищи успеют отойти. Пятнадцать человек — пятнадцать жизней!

Опустел последний диск. В пистолете — ни одного патрона. Расстрелял вгорячах, даже для себя не оставил.

Неподалеку поблескивало лезвие офицерской сабли. Михаил подполз к ней, поднял. Клинок острый, если навалиться грудью… Нет, советский офицер должен до последней секунды…

Враги уже совсем близко. Они видят, что он один. Не стреляют, хотят захватить живым. Михаил, собрав все силы, поднялся на ноги, вскинул над головой саблю и шагнул к набегавшим японцам. Вид у него был грозный и страшный. Японцы шарахнулись в стороны. Прогремело несколько выстрелов.

Пепел развеян по ветру

Едва раздались в порту первые залпы, полковник Минодзума собрал у себя в кабинете сотрудников миссии. Полковник спокойно сидел в кресле, опираясь обеими руками на эфес сабли, стоявшей между ног. И эта сабля, с которой он появлялся лишь в самых исключительных случаях, и парадный мундир со всеми наградами, и торжественно-печальный голос Минодзумы — все подчеркивало необычность и важность происходящего.

— Господа, — сказал полковник, — военная обстановка складывается не в нашу пользу. Не исключена возможность, что нам придется оставить Сейсин. Но мы не можем допустить, чтобы материалы, которые хранят величайшие тайны, попали в руки русских. Поэтому приказываю немедленно сжечь все бумаги. До единого листа, до последнего клочка. Даю на это три часа. Потом все сотрудники должны покинуть Сейсин. Пункты сбора вам известны. Номер первый — в Гензане, номер второй — на Хоккайдо. — Минодзума умолк, внимательно посмотрел в лицо каждого, голос его зазвучал резче и строже: — Не забывайте, господа, одну истину. Для государства война может закончиться миром или поражением. Для нас с вами война не начиналась и прекратиться не может. Мы сражаемся на своем фронте до тех пор, пока дышим. Мы располагаем такими сведениями, которые будут нужны Японии и через год, и через десять лет. Помните свой долг, господа. До встречи.

Сотрудники, поклонившись полковнику, один за другим покинули кабинет. Остались лишь двое помощников Минодзумы — майор и капитан. Мускулистый, поджарый и плечистый майор с узким лбом и сильно развитой нижней челюстью был похож на боксера и еще на обезьяну. Вероятно, потому, что имел кривые ноги и слишком много волос. Они росли на шее, на кистях рук, даже пальцы были покрыты жестким рыжеватым пухом.

Капитан был значительно выше майора и мало походил лицом на типичного японца. Нос у него крючковатый, рот маленький, губы тонкие. Щель, а не рот. Полная противоположность респектабельному, с приятной улыбкой полковнику. Только руки у них имели нечто общее — были непропорционально большими.

Сам Минодзума предпочитал не присутствовать на допросах арестованных, тем более если они проводились в камере пыток. Допросами занимался капитан, он был непревзойденным специалистом по этой части.

Сейчас они работали молча, без слов понимая друг друга. Минодзума и майор доставали из сейфов папки пакеты передавали капитану, который жег бумаги в камине. Вот картотека командного состава флота. Схемы укреплений береговой обороны. Перечень кораблей и судов. Шифры.

Три последних черных пакета полковник Минодзума сжег своими руками. Здесь было самое главное: сведения об агентуре, работавшей в сопредельном государстве. Таким сведениям нет цены. Всегда найдутся люди, готовые заплатить за них огромную сумму…

— Пепел развеян по ветру, — печально произнес майор.

Длиннорукий капитан удивленно посмотрел на него.

Минодзума усмехнулся: помощнику, оказывается, знакома строчка старинных стихов!

Пепел — это надежно. Никто теперь не узнает самые сокровенные тайны, никто не распутает сеть, которую почти четверть века терпеливо и упорно плел Минодзума. Только один он помнит десятки фамилий, кличек, адресов, условных сигналов. Он годами тренировал свою память. И теперь все самое важное всегда с ним.