Аламейк: Стрела Судьбы (СИ) - Саммерс Анабелла. Страница 3
. Детям разрешено не носить обувь, в целях экономии, что им доставляет огромную радость (но опять же, не Тигре, так как он считает, что это невоспитанно, грубо и по-деревенски). Каждый сам стирает свою одежду и отвечает за мелкую починку. Естественно в поле мы работаем не в той же самой одежде, что ходим в свободное время.
У каждой семьи есть секретная одежда, в которой мы красуемся только перед зеркалом. Потому что ни в коем случае нельзя вызвать в ком-либо чувства зависти. Лет десять назад я нашла в подвале старую куртку из неизвестной мне ткани и отнесла ее маме. Она очень обрадовалась и сказала, что не видела этой куртки много лет. Это куртка одной из моих прародительниц и сделана она из джинсы. На рукавах куртки есть нашивки с надписями POP и WOW, а на нагрудном кармане, словно золотыми нитками, вышита стрела. Теперь же эта куртка мне как раз, немного велика в плечах, но отлично сидит.
И я все равно никогда не смогу ее надеть нигде, кроме дома. Я знаю, что у многих семей есть такая одежда, например, у Брены, моей хорошей подруги дома есть удивительная обувь, которая называется "кеды". Эта обувь даже подходит ей по размеру, подумать только! А у Скалы, нашего общего друга, дома есть мужская рубашка в синюю клетку и пара разноцветных футболок. Но мы все одинаковы, никто не лучше или хуже. Поэтому эти вещи просто остаются висеть в шкафу на самых лучших вешалках, как напоминание о тех восхитительных жизнях, что возможно были у людей до нас.
За обучение ответственны несколько людей из разных семей, но в строгом порядке всё держат Менторы. С годами, мои уставшие от нудных уроков друзья стали задаваться вопросом: «Зачем нам нужна школа с множеством различных дисциплин, если, по сути, мы просто выживаем?». С какой-то стороны, они правы. Читать учебники по химии или высшей математике совершенно бессмысленно, если ты не сможешь применить эти знания на практике. Нам хватило бы научиться читать, писать и считать для жизни в поселении. Но я все равно бы не смогла пройти мимо того изобилия книг, которые у нас есть.
Мне все равно, что читать. Даже если я не буду понимать большей части текста, диковинные слова, типа "синхрофазотрон" или "метаболическое изменение", я все равно продолжу чтение и запомню эти ничего не значащие для меня фразы. Единственной вещью, которая всегда меня смущала, является отсутствие книг по истории. По какой-либо вообще истории. Любой. Любого государства. Вы спросите, откуда я вообще взяла это понятие, но в художественной литературе оно упоминается постоянно. Да большинство книг вообще написано на основе происходивших когда-то событий! Почему же у нас нет таких книг?
Школа находится в деревянной пристройке к зданию библиотеки. И пусть она не выглядит также величественно, зато она очень теплая и, что самое важное, не приходится далеко носить учебники. Обычный урок проходит так: в течение часа мы читаем главу из учебника и делаем пометки карандашом на листах. Учебников на всех не хватает, поэтому часто мы читаем тексты втроем, а иногда вчетвером. После прочтения нам дается полчаса на краткое воспроизведение прочитанного на тех же листах (с обратной стороны). После чего мы отдыхаем полчаса и идем на другую дисциплину. В школах мы учимся с шести до восемнадцати лет. До пятнадцати дети вынуждены слушать всего по одной дисциплине каждый день, без выходных, конечно. С пятнадцати лет дети мучаются от двух или даже трех разных предметов в день. А потом идут работать.
В центре площади – нашей гордости и услады для глаз, вымощенной утонченными бетонными плитами с надписями предположительно на латыни (у нас есть книги на латыни, но нет ни словарей, ни учебников), обрамленными брусчаткой, высится самое высокое здание в городе – библиотека. Здание выглядит, как собор в романском стиле с башенкой и единственно верными часами.
Чудовищно толстые резные двери как бы утоплены в множество возвышающихся арок. Вход также охраняют шесть колонн, в камень которых, казалось бы, заточены шесть смиренно принявших свою судьбу существ: длинноволосый юноша с рыбьим хвостом, сложивший крылья ящер, в позе сторожевого пса, стоящий на дыбах конь с рогом, худой мужчина с острыми ушами, закутавшийся в плащ, крылатая девушка, лицо которой скрывает капюшон мантии и удивительной красоты птица, которая кажется самой живой из всех них
. На массивных скульптурах умелыми руками загадочных мастеров из такого туманного прошлого были высечены самые мелкие детали, например, чешуя и узоры на крыльях. Возможно, эти изваяния чувствуют себя живее живых. Они так выглядят.
Библиотека всегда была порталом в другие миры. В те, которые я бы хотела, могли быть за нашими границами. И тут, наверное, следует немного рассказать об этих самых границах. На площади стоят палатки-прилавки, на которых та или иная семья выставляет свои труды. Здесь мы можем обмениваться товарами, ведь у нас нет денег: они нам не нужны.
Допустим, твоя футболка очень быстро пришла в негодность при довольно-таки таинственных обстоятельствах (так Тони пытался достать нам немного яблок и свалился с одной из яблонь: родителям мы сказали, что произошел небольшой инцидент на рыбалке), ты можешь приобрести новую взамен на игрушку, которую сделал сам или на толстую тетрадь. Вокруг площади стоят те самые серые трёхэтажки, унылой крепостью охраняющие нашу башню. Сразу за небольшими воротами находится озеро, обрамленное по правую сторону частью полей. Обширные поля увенчивает аккуратный небольшой лесок
. На пустошах поля в рассыпную построены отдельные домики. Два из них находятся на небольших пригорках, с которых открывается волшебный вид почти на всё поселение. А домики эти – из каменной кладки, с резными ставнями и соломенными крышами, открыты для жителей двадцать четыре часа семь дней в неделю. Мы не чувствуем себя хуже, оттого, что живем в «глыбах». У всего есть свои преимущества.
Теперь вы более или менее представляете мой мир. Но самое странное – не вся наша жизнь. А то, что мы не видим ничего за тем лесом, полями или пригорком. Как только кто-либо из нас пытается достичь конца поля или конца леса, то понимает, что топчется на месте: туман как бы застилает путь, пелена предстаёт перед глазами, а ты понимаешь, что не сдвинулся ни на шаг. И нет ни одной такой точки во всем городе N, в которой при попытке уйти, тебя бы не настигало чувство... фрустрации. Именно так. И да, я знаю значение этого слова.
Мне кажется, что скоро встанет солнце. Поэтому я постараюсь предельно кратко рассказать об еще одной, немаловажной части нашего существования. Семья Спленов. Вероятно, вы уже поняли, что я не описала ...грязь и смерть. По другую сторону от полей и прочих прелестей природы, на приличном расстоянии от площади находится мусорная яма, скрытая толстым железным забором. Сплены старшие ежедневно сжигают весь мусор, который мы собираем. В основном это остатки от еды и следствия уборки, старая трава и отходы производства.
В подвале библиотеки находится склеп. Звучит весьма прозаично, но иначе тут не скажешь. Нам негде хоронить умерших, поэтому мы их... кажется так, кремируем. Ну, не мы, а Сплены. Пепел хранится в склепе в глиняных урнах. На деревянных полках, висящих в многочисленные ряды, хранятся сотни таких урн. Мы не заходим туда намеренно, мы не разговариваем с усопшими, как это странно описывается в книгах. Члены семьи спускаются в эту мертвецки холодную камеру только чтобы оставить там урну с прахом на веки вечные. Я была там два раза.
Урны бабушки и дедушки стоят рядом. Словно это было вчера: помню ту нереально низкую температуру, от которой изо рта идет пар, от которой кажется, что не только ты сам, но и все твое нутро покрывается все более толстой коркой мертвого льда. Мы храним запасы в более холодных местах, подвалах. Но этот склеп никогда нельзя было назвать подвалом. По выражению «адский холод» я бы скорее назвала это место адом. Если таковой имеется.
Я не знаю другой жизни. Я знаю упоминания других жизней, чьи-то слова, чьи-то мысли, чьи-то желания и мечты. А еще я знаю свои собственные. Как бы сильно мне не хотелось узнать правду о поселении, я все же никогда не буду готова потерять свой мир. Все то, что я имею сейчас.