Бродяги Дхармы - Керуак Джек. Страница 27

На следующий день произошел странный случай, подтверждающий, что чудесные видения сообщили мне истинную силу. Пять дней мучили мою матушку кашель и насморк, наконец разболелось горло, да так, что кашлять стало больно, и я начал бояться за нее. Я решил впасть в глубокий транс и загипнотизировать самого себя, постоянно повторяя: «Все пусто и бодрствует», дабы найти причину маминой болезни и способ излечения. Тут же перед закрытыми глазами моими явилось видение: бутылка из-под бренди, которая оказалась лекарством – согревающим растиранием, а сверху, точно в кино, постепенно замаячила четкая картинка: белые цветочки, круглые, с маленькими лепестками. Я немедленно поднялся, дело было в полночь, мама кашляла в постели, взял несколько ваз с цветами, собранными сестрой неделю назад, и вынес на улицу. Потом нашел в аптечке согревающее растирание и велел матери натереть им шею. На другой же день кашля как не бывало. Позже, когда я уже отбыл автостопом на запад, знакомая медсестра, услышав эту историю, сказала: «Да, похоже, что это аллергия на цветы». Во время этого видения и последующих действий я четко осознавал, что люди заболевают, используя физические возможности наказать самих себя, благодаря саморегулирующейся природе – от Бога, или от Будды, или от Аллаха, называй Бога как угодно, так что все получается автоматически. Это было первое и последнее сотворенное мною «чудо», так как я боялся развить в себе чрезмерный суетный интерес к подобным вещам и, кроме того, несколько опасался ответственности.

Все домашние узнали о моем видении и о том, что я сделал, но как-то не обратили на это особого внимания, да и сам я, впрочем, тоже. И правильно. Я был теперь невероятно богат, супер-мириад-триллионер трансцендентальною милостью Самапатти, благодаря хорошей скромной карме, а может быть, за то, что сжалился над собакой и простил людей. Но я знал, что теперь я наследую блаженство, и что последний страшный грех – это добродетельность.

А посему пора заткнуться, выйти на трассу и ехать к Джефи. «Don't let the blues make you bad», как поет Фрэнк Синатра. В последнюю лесную ночь, накануне выхода на трассу, я услышал слово «звездность», как-то соотносимое с тем, что вещи созданы не чтобы исчезнуть, а чтобы бодрствовать в величайшей чистоте своей истинности и звездности. Я понял, что делать нечего, ибо ничто никогда не происходило и не произойдет, все вещи – пустой свет. Итак, в полном вооружении, с рюкзаком, я отправился в путь, поцеловав на прощанье матушку. Пять долларов отдала она за починку моих старых ботинок – к ним приделали новые резиновые подошвы, толстые, рифленые, так что я был готов к летней работе в горах. Наш старый знакомый из деревенского магазинчика, Бадди Том, сам по по себе замечательный тип, отвез меня на шоссе 64, мы помахали друг другу, и начался мой трехтысячемильный стоп обратно в Калифорнию. На следующее Рождество приеду опять.

22

А в это время Джефи ждал меня в своей хижинке в Корте-Мадера, штат Калифорния. Шон Монахан дал ему приют в этом деревянном домике за рядом кипарисов, на крутом травянистом холме, поросшем сосной и эвкалиптом, позади главного дома, в котором жил сам Шон. Много лет назад старик построил хижину, чтобы умереть в ней. Она была сработана на совесть. Меня пригласили туда жить – сколько захочу, бесплатно. Сколько-то лет хижина простояла в запустении, пока зять Шона, славный молодой плотник Уайти Джонс, не привел ее в жилой вид: обшил холстом деревянные стены, сложил крепкую печку, поставил керосиновую лампу – но никогда не жил там, так как работал за городом. Так что въехал туда Джефи, чтобы завершить учение в добром одиночестве. Каждому, кто хотел зайти к нему в гости, приходилось преодолевать крутой подъем. Пол устилали плетеные травяные циновки; он писал мне: «Сижу, курю трубку, пью чай и слушаю, как ветер хлещет тонкими эвкалиптовыми плетьми и гудит в кипарисах». Он собирался пробыть там до 15 мая – дата его отплытия в Японию по приглашению американского фонда, где ему предстояло жить в монастыре и обучаться у мастера. «А пока что, – писал Джефи, – приезжай разделить со мной жилище отшельника, вино, воскресных девочек, вкусную еду и тепло очага. Монахан даст заработать – повалим несколько стволов и будем пилить и рубить их на дрова, обучу тебя лесорубному делу».

Зимой Джефи ездил автостопом на родину, на северо-запад, через заснеженный Портленд вверх к голубым ледникам, оттуда в северный Вашингтон к приятелю на ферму в долине Нуксак, где провел неделю в лесной избушке и полазил по окрестным горам. Такие слова, как «Нуксак» или «Национальный парк Маунт-Бейкер», отзывались во мне великолепным хрустальным видением: льды, снега, сосны, дальний Север моей детской мечты… Пока что, однако, я стоял на жаркой апрельской трассе в Северной Каролине, ожидая первой машины. Очень скоро подобрал меня студентик и довез до провинциального городка Нэшвилла, где я полчаса жарился на солнце, пока не застопил молчаливого, но добродушного морского офицера – до самого Гринвилла, Южная Каролина. После невероятного покоя всей той зимы и ранней весны, ночевок на веранде и отдыха в лесах, автостоп давался труднее, чем когда-либо, это был сущий ад. Три мили прошагал я по Гринвиллу под палящим солнцем, запутавшись в лабиринте улиц в поисках выхода на трассу, по пути попалось что-то вроде кузницы, где вкалывали черные потные мужики, все в угольной пыли, волна жара обдала меня, и я зарыдал: «Опять я в аду!»

Но начался дождь, несколько пересадок – и я уже в мокрой ночной Джорджии, сижу отдыхаю на рюкзаке под уличным навесом у старой скобяной лавки, попиваю винцо. Выпил полпинты, дождь, ночь, стопа нет. Пришлось останавливать «Грейхаунд». На нем доехал до Гэйнсвилла, там я надеялся поспать у железнодорожных путей, но до них оказалась еще миля, а на сортировочной, только я собрался заночевать, появилась местная бригада стрелочников, и меня заметили; пришлось отступать на пустую площадку возле путей, но тут крутилась полицейская машина с прожектором (может, им стрелочники сказали, а может, и нет), так что я плюнул, тем более комары, вернулся в город и стал ждать машин в ярком свете возле закусочных в центре, полиция прекрасно меня видела, поэтому не искала и не беспокоилась.

Стопа нет, начался рассвет; пошел в гостиницу, выспался в четырехдолларовой комнате, побрился и хорошенько отдохнул. Но опять, опять это чувство бездомности, незащищенности, совсем как по дороге домой, на Рождество.

Единственное, чем оставалось гордиться – новые резиновые подошвы да хорошо упакованный рюкзак. Наутро, позавтракав в унылом ресторанчике с вертящимися на потолке вентиляторами и массой мух, я вышел на знойную трассу, поймал грузовик до Флауэри Бранч, штат Джорджия, на нескольких местных машинах пересек Атланту, там в городишке под названием Стоунволл подобрал меня здоровенный толстый южанин в широкополой шляпе, от него разило виски, он постоянно травил байки и при этом машина то и дело вылетала на мягкие обочины, вздымая тучи пыли, так что, не дождавшись места назначения, я взмолился о пощаде, мол, сойти хочу, есть хочу.

– А чего, парень, вместе пожрем да поедем. – Он был пьян и гнал очень быстро.

– Но мне надо в уборную, – сказал я замирающим голосом. Приключение мне не понравилось, я решил: «К черту автостоп. На автобус до Эль Пасо денег хватит, а там товарняки Южно-тихоокеанской дороги, в десять раз спокойнее».

Так хотелось поскорее оказаться в Эль Пасо, Техас: юго-запад, сухо, синее небо, бескрайняя пустыня – где хочешь, там и спи, никакой полиции. Решено: надо срочно выбираться с юга, из этой нескончаемой Джорджии.

В четыре пришел автобус, и среди ночи мы прибыли в Бирмингем, штат Алабама; на скамейке в ожидании следующего автобуса я пытался прикорнуть, сложив руки, на своем рюкзаке, но то и дело просыпался и видел бледные привидения американских автостанций: струйкой дыма проплыла мимо какая-то женщина, я был уверен, что ее-то уж точно не существует. На лице – убежденность в собственной реальности… На моем, очевидно, тоже. Вскоре после Бирмингема – Луизиана, потом нефтяные прииски восточного Техаса, Даллас, целый день в переполненном солдатами автобусе по бескрайним техасским просторам, наконец, к полуночи, Эль Пасо. Я страшно измучился и единственное, чего хотел – это спать. Но в гостиницу не пошел, надо было экономить деньги, а вместо этого взвалил на спину рюкзак и отправился прямиком к станции, чтобы где-нибудь позади путей расстелить спальный мешок. Той самой ночью осуществил я свою мечту, из-за которой и обзаводился снаряжением.