Дом с привидениями (антология) - Агеев Леонид. Страница 44
— Это что такое, парень? — быстрым шепотом спросил железнодорожник.
— Пойдемте отсюда, — попросил Мазин.
Железнодорожник потыкал пальцем в оранжевую массу. Икринки лопались с тихим шелестом. Он сосредоточенно понюхал палец. Мазин зажмурился. В голове гудело. Ослепительная белая искра горела внутри нее. Денеб. Альфа Лебедя. Донеслись странные каркающие звуки.
Он открыл глаза.
Стоя на четвереньках, содрогаясь всем телом, хлопая по траве растопыренными ладонями, железнодорожник выворачивал содержимое желудка.
Мазин подхватил его под мышки.
— Гадость!.. Гадость! — давясь слюной, прохрипел железнодорожник.
Оранжевая масса, набухая, переваливалась через край ящика. Шлепнулся один мокрый кусок, другой. Травинки вокруг них задвигались, на глазах вытягиваясь вверх.
Знакомый треск крыльев донесся из-за урн. Мазин выпустил железнодорожника. Тот мягко сел. По проходу между рядами урн, стуча хвостом, полз крокодил, покрытый крупной зеленой чешуей. Волочился желтый живот. Метались на спине алые перепончатые крылья. Голубые кукольные глаза неподвижно смотрели на Мазина.
— Мать моя женщина! — кашляя в прижатую ладонь, сказал железнодорожник.
Крокодил открыл пасть. Ребристое нёбо было черное, а язык коричневый и бархатистый.
6
— Идем быстрее. Неужели ты не можешь идти быстрее? — сказала Ольга.
— Слишком светло, я ничего не вижу, — сказал Мазин.
— Смотри изнутри.
— Это как?
— Боже мой, просто смотри изнутри.
— Я не могу.
— Ладно, я сейчас сделаю.
Она повернула его к себе. Ладони были жесткие, пластмассовые. Коснулась обоих висков — погрузила внутрь суставчатые пальцы. Что-то там умяла, исправляя. Натягивались и с тихой болью рвались какие-то нити. Свет изменился. Точно поставили фильтр. Вернулось зрение. Они шли по улице. Воздух сиял. Как над болотом, миллионами слабых искр переливался редкий солнечный туман. Мостовая поросла пепельной травой. Сплошь — низко поющим ковром. В летней тишине цепенели дворы, пустые и светлые, — колодцы без воды. Зияли черным нутром распахнутые окна. Мазин заглянул в первый этаж. Дохнуло горячим мазутом. Пола в квартире не было. Была трясина — коричневая вода, подернутая радужными бензиновыми хлопьями. Шкаф, диван и четыре стула, как при наводнении, ножками окунались в нее. Жирно булькало и сипело. Выходил газ. На ржавых обжигающих кочках блестели никелированные кустики брусники. Вытягивая из топи длинные ноги, гремя медными перьями, в проеме дверей появилась цапля, звонко щелкнула клювом, зашипела, вращая красный зрачок, замигала пленками. Мазин отшатнулся.
— Ну что ты останавливаешься? — нервно сказала Ольга. — Здесь нельзя останавливаться.
Потащила его за руку.
— Почему нельзя? — спросил Мазин.
— Боже мой, да иди же ты быстрее!
— Куда мы идем?
— Не бойся, все будет хорошо.
— Я не боюсь, но я хочу знать, — сказал Мазин.
Трава под ногами шептала басом — леденеющая, неземная. В покинутых дворах, в белизне пустынных улиц, на выпуклых широких перекрестках бесконечными вереницами стояли урны — светились деревянными щеками.
Ольга откинула ближайшую крышку.
— Ешь!
Выперла икра.
— Я не буду, — сказал Мазин.
— Ах, не спорь, пожалуйста!.. Делай, что тебе говорят…
Она зачерпнула оранжевую массу, ела с ладони, как кошка, жмуря нетерпеливые глаза. Икра была теплая и очень сладкая. Походила на мед. Таяла во рту. Легко закружилась голова. Мазин вдруг понял: это счастье. Как он раньше не догадывался. Настоящее счастье — вдыхать кисловатый запах, млеющим языком уминать вязкое податливое тесто, чувствовать на нёбе трепетное щекотание лопающихся икринок. Он заметил, что у других урн тоже стоят люди. У каждой по человеку. Откуда только взялись. Жуют — молча и сосредоточенно. Лица у них оранжевые от налипшей икры. Мерное чавканье роится в полуденном воздухе.
— Хватит, больше нельзя, — с сожалением сказала Ольга, облизав пальцы. Заторопила его: — Нас ждут…
— Хочу еще, — глухо, с набитым ртом, сказал Мазин.
— Захлебнемся в информации — пойдут сразу несколько текстов.
— Очень вкусно…
— Нет, — сказала Ольга. — Уже пора.
Посредине улицы, взявшись за руки, застыли шестеро мужчин без одежды. Тела их из дымчатого стекла просвечивали: переплетались нервы и сосуды.
— Не смотри, они не любят, — опустив голову, прошипела Ольга. — Что ты все время глазеешь?
— Кто это? — спросил Мазин.
— Они так думают, — ответила Ольга. — Общая нервная система. Да не смотри ты на них, ради бога…
Мужчины, будто почувствовав, медленно и синхронно повернули к ним головы — синеватый ореол мерцал над морщинистой, как грецкий орех, поверхностью каждого мозга.
— Вот видишь, — сказала Ольга. — Теперь они увяжутся. Но это не опасно, успеем…
Мужчины провожали их взглядами, пока головы двух задних не повернулись на сто восемьдесят градусов. Тогда вся группа, не расцепляясь, так же синхронно — шаг в шаг — тронулась за ними. Задние ступали пятками вперед, и сквозные лица их — зубы, уши, глаза, скрепленные невидимым каркасом, — висели над полупрозрачными лопатками.
— Идут, — сказал Мазин.
— Ничего, уже недолго, — сказала Ольга. — Только не оглядывайся ты, пожалуйста… И пошли быстрее. Не давай им коснуться. Ты как неживой, в самом деле…
— Я читал все твои мысли, — сказал Мазин.
— Ах, ерунда…
— Я действительно читал.
— Прибавь шагу. Держись за меня, можно провалиться, тут есть такие места…
— Ты меня обманываешь…
— Ах, ничего ты не понял. Это как звонок в квартиру. Один — второй — третий. Пришли гости. Тебя хотят видеть. Надо просто встать и отпереть дверь.
— А что за дверью?
— Откуда я знаю? Не останавливайся, вот бестолковый.
На перекрестке, зарывшись в траву, стоял автобус без колес. Стекла по всему борту были выбиты, бампер мятый, задняя дверца открыта.
— Уф… наконец-то, — сказала Ольга. — Забирайся.
— Зачем?
— Как все-таки с тобой трудно, — вздохнула она.
Мужчины, держась за руки, приближались: враз поднимут правые ноги, помедлят немного — опустят, поднимут левые. Прозрачные мышцы хрусталем высверкивали на солнце. Мазин поднялся по ступенькам. Дверь закрылась — одной створкой.
Внутри на облезших креслах сидели люди. Смотрели в окна. Как истуканы. Никто не шелохнулся. Лица были знакомые. Мазин увидел Серафиму: брошь под жилистым горлом, гладкие седые волосы. Она продолжала смотреть. Даже не шевеля губами, строго произнесла:
— Вы всегда опаздываете, Алексей.
Два места были свободны. Ольга быстро уселась.
Егоров, облокотившийся на половинку разломанного руля, сказал:
— Давай причаливай, сейчас поедем.
— Он же без колес, — сказал Мазин.
— Ну и что?
— Разве можно без колес?
— Еще как! — сказал Егоров.
Дал длинный гудок.
Автобус закачался, как на волнах. Вниз ушли придвинувшиеся вплотную стеклянные лица мужчин. Они летели. Повернулись гигантским кругом крыши как ломаная черепица, сеть улиц с темными точками урн. Накренилась и утонула под блистающими облаками зеленая карта Земли.
Ольга, глядя в окно, окаменела наподобие остальных.
— Послушай, я хочу тебя спросить, — в затылок ей сказал Мазин. — Эта… дверь… Она не может как-нибудь отвориться сама?
— Не отвлекайся, — сказала Ольга.
Егоров вдруг захохотал как сумасшедший.
— Только вперед!
Рулил быстро и беспорядочно — невпопад. Автобус швыряло зигзагами. Пассажиры вросли в кресла — пылинка не шевельнулась. Синий цвет неба истончился и лопнул. В пустой черноте зажглись звезды. Громадная луна, сквозя провалами “морей”, выплыла откуда-то справа — рукой достанешь.