Во все Имперские ТОМ 12. Финал (СИ) - Беренцев Альберт. Страница 18

Голова у меня кружилась, я едва мог волочить ноги, мой кашель грянул в пещере, как грозовой гром.

Прокашлявшись, я тяжко оперся спиной о стену. Потом начал сползать вниз, на пол пещеры, на холодный камень...

— Именем Отца Либератора — Нагибин, выходи! — услышал я голос снаружи.

Орал какой-то мужик, явно в громкоговоритель.

Похоже, что карательный отряд казаков и радикальных масонов наконец прибыл по мою душу. А нанаец-то не соврал, надо было выслушать парня...

— Нагибин, выходи! — потребовал голос, — Умри, как мужчина!

Я хлебнул коньяку, подавил приступ рвоты, потом зашарил в карманах в поисках пилюль.

Но пилюль не было. Тупо кончились. Такое бывает, если жрать их горстями целый месяц.

Так...

— Нагибин, выходи! — провизжал в громкоговоритель Мухожуков, графа явно схватили и теперь заставляли вести со мной переговоры, — Они знают, что ты там!

Ну знают, и знают. Мне-то что до их знания?

Орать что-то в ответ у меня просто не было сил. Да отсюда и не докричишься, от этого подземного зала до входа в пещеру метров двести.

Я наконец-то нашарил в кармане халата пилюлю — последнюю, завалявшуюся...

Пещера донесла до меня звуки — глухие мужские голоса и ругань. Казаки явно ввалились внутрь моей берлоги, причем открыто, они даже не скрывались. Видимо, узнали от Мухожукова, что я совсем плох.

Я сожрал пилюлю, запил коньяком, во рту растекся пилюльный химический привкус. А внутри меня вдруг нечто ухнуло и оборвалось.

Я ощутил вонь моего халата, он явно горел. Опустив глаза, я увидел, как в районе грудины из меня рвется огонь — настоящий рыжий пламень...

А вот теперь, похоже, всё.

Я доигрался. Мой Древосток просто сгорел, в самом буквальном смысле, не выдержал интенсивной эксплуатации.

Моя грудина вдруг просто разорвалась, оттуда хлынули потоки огня, как из огнемета, мои черные обугленные ребра вылезли наружу, пробив халат...

Я дико заорал.

А через миг все закончилось.

***

3 ноября 2022 года

Великий Земшарный Союз,

Санкт-Петербург,

Центральное управление Охранного Отделения,

Морг следственного департамента

13:27

В помещении, куда вошел канцлер Чуйкин, сильно пахло реагентами, а еще было жарко — за стеной располагалась печь, где жгли трупы.

Но сейчас оттуда из-за стены слышались страшные крики, вперемешку с матерщиной и молитвами. Это было странно, трупы вроде таких звуков издавать не должны...

В этом кабинете рядом с крематорием был только стол, а больше ничего — тут даже окна отсутствовали. На столе сейчас стояли две банки, а в банках в формалине помещались человеческие головы.

Чуйкин быстро кивнул Шефу Охранного Отделения генералу Палачевскому, а потом склонился над столом и уставился на банки.

Голова в первой банке была чисто выбрита, а глядела удивленно. Глаза у неё распухли, так что напоминали лягушачьи.

Голова во второй банке была гораздо более жуткой — она оскалилась в странной усмешке, а её глаза смотрели яростно. Щеки этой головы заросли какой-то паршой, а подбородок — жидкой бородкой. Волосы на голове были спутанными, а на лбу располагался какой-то странный костяной нарост.

Шеи обеих голов были самым аккуратным образом обрезаны и зашиты, абсолютно симметрично. Пожалуй, вот эти шейные отрезы, да еще размеры самих голов, и цвета глаз и волос были единственным, что было у голов общего. В остальном же требовалось присмотреться, чтобы понять, что перед тобой головы близнецов, слишком уж разным было выражение лиц, да и вторая голова напоминала какого-то бомжа, а не аристо...

— Верно, — констатировал Чуйкин, — Первый — Александр Нагибин, Крокодил. Второй — его брат Пётр. Отличная работа, друг.

Палачевский отвесил поясной поклон.

Голову Александра Нагибина замариновали почти два месяца назад, сейчас её доставили сюда, просто чтобы Чуйкин мог сравнить её со свежей башкой Петра Нагибина и засвидетельствовать смерть брата Крокодила.

И Чуйкин засвидетельствовал. Хотя он, конечно, и был в курсе, что на самом деле головы перепутаны. Первый был Петей, а второй — Александром. Просто два месяца назад братья поменялись телами, отсюда и возникла путаница.

Чуйкин знал это от покойной Тани Нагибиной, девушку казнили еще неделю назад, Либератор заподозрил её в измене, и Таня не пережила допроса с пристрастием.

Но она говорила Чуйкину, еще два месяца назад, что в Гренландии погиб Петя, а не Саша...

И все эти два месяца Чуйкин надеялся, что Крокодил жив, что у него есть план. Но голова Крокодила сейчас стояла на столе в банке, рядом с его головой его брата. А у заформалиненной головы никаких планов быть не может по определению. Крокодил был мертв.

Погибли все Нагибины, их род прервался.

И последняя надежда ушла вместе с ними. Чуйкин бы впал в отчаяние, но он и так жил в отчаянии всю свою жизнь, так что впадать ему больше было некуда.

Он верно служил Либератору канцлером, но он надеялся, что настанет день, когда он сможет расправиться с чудовищем...

И он саботировал все приказы Либератора, какие только мог. Чуйкин знал, что другие радикальные масоны регулярно доносят бате о делах Чуйкина, но Либератор все еще считал Чуйкина своим любимым учеником, а после того, как в Гренландии убили Крокодила, батя стал доверять Чуйкину еще больше.

И Чуйкин не мог отказаться от своего канцлерства — по двум причинам. Во-первых, пока канцлер он — есть надежда, что рано или поздно он найдет способ убить Либератора, благо, доступ к монстру у него был. А во-вторых, любой другой канцлер будет убивать и пытать еще больше. Чуйкин уничтожал людей сотнями тысяч, а другой радикальный масон в его должности будет делать это миллионами.

А население планеты за два месяца уже и так уже сократилось на треть...

По крайней мере, так Чуйкин думал до того, как увидел голову Крокодила в банке, так он рассуждал до того, как узрел, что герой мертв.

Теперь же последняя надежда на успех погибла. Без Крокодила ему не справится с Либератором...

— Наградите убийц Петра Нагибина усиленным пищевым пайком, на месяц, — распорядился Чуйкин.

Палачевский отвесил очередной поклон.

Это была серьезная награда, планета была объята голодом. Либератор фактически запретил продавать и даже производить еду без его разрешения, так что жратва теперь была только по карточкам, и только в крупных городах, куда по приказу Либератора согнали все выжившее население.

— Банки в Кунсткамеру, — приказал Чуйкин, — Батя желает, чтобы школьников водили глядеть на голову Крокодила и его братца. Дабы дети узрели МОЩЬ Либератора, спасителя Солнца и мира от Крокодила.

— Будет сделано, канцлер, — Палачевский вновь согнулся в три погибели.

Крики в крематории за стеной тем временем не затихали...

— Это у вас мертвецы так орут? — поинтересовался Чуйкин.

— Хе-хе, почти, — Палачевский захихикал, — Пока живые, но скоро станут мертвецами. Это бывшие офицеры Охранки, канцлер.

— Чего? Разве офицеры Охранки теперь не служат бате?

— Не все, — Палаческий развеселился еще больше, — Это бывшие члены оперативной группы по борьбе с радикальными масонами, канцлер. То есть те, кто боролись с нами. Их батя отказался брать на службу. Ублюдки просто сбежали, всей своей оперативной группой, вместе с семьями. Но мы их поймали, и теперь по приказу бати жжем их в крематории. Заживо, вместе с их женами, мужьями и детишками. Потому и кричат, суки. Они получают справедливое возмездие за свои дела!

Чуйкину показалось, что он действительно слышит за стенкой как будто детский плач...

— Офицеров всех расстрелять, — приказал Чуйкин, — А их семьи перевезти в «Кресты». Я потом с ними разберусь. А печь крематория — для мертвых, а не для живых.

— Эм, у меня приказ лично бати... — растерялся Палачевский.