Пылающий лес - Кервуд Джеймс Оливер. Страница 25

Потом, отыскав начатое кружево с воткнутыми в него спицами, она села, и он опять залюбовался ее опущенными ресницами и блеском ее дивных волос.

— Меня привез Сен-Пьер, — спокойно заявила она как о чем-то само собой разумеющемся. — Он на берегу рассуждает о каких-то важных делах с Бэтизом. Я уверена, что и он зайдет сюда, чтобы пожелать вам доброй ночи. Он просил меня подождать его здесь.

Она подняла на него глаза, такие ясные и безмятежные, до такой степени далекие от всякого смущения, что он готов был поручиться жизнью, что она не подозревает о тех признаниях, которые сделал ему Сен-Пьер.

— Вы ничего не имеете против? Или, быть может, вам хотелось бы потушить огонь и лечь спать?

Он покачал головою.

— Нет, я рад вам! Я был чертовски одинок. И я подумал…

Он снова чуть не промахнулся. Ее близость волновала его еще сильнее, несмотря на приезд Сен-Пьера. Взгляд ее ясных и пристальных, но все же нежных, как бархат, глаз заставлял путаться его мысли и заплетаться язык.

— И что же вы думали, мсье Дэвид?

— Что вы не захотите меня больше видеть после моего разговора с Сен-Пьером. Он передал вам его?

— Он сказал мне, что вы держались хорошо, мсье Дэвид, и что вы понравились ему.

— А сказал он вам, что моя схватка с Бэтизом решена окончательно?

— Да.

Это одно слово было произнесено без всякого признака волнения и интереса, что совсем не совпадало с тем, что говорил ему Сен-Пьер. Глядя на нее сейчас, он с трудом мог поверить, что она умоляла своего мужа не допускать этой схватки и сильно волновалась.

— Я боялся, что вы будете возражать, — не удержался он. — Возможна что с моей стороны не очень любезно затевать такие вещи в присутствии женщины…

— Или женщин. — Она быстро взглянула на него и он заметил, как она прикусила свои хорошенькие губки, вновь склоняясь над своим вязанием. — Но, я не возражаю. Раз Сен-Пьер говорит, что это хорошо, значит, это хорошо.

Вся мягкость исчезла при этих словах с ее губ. Но только на мгновение. Когда же она поставила на стол свою корзинку и поднялась с места, то снова ему улыбнулась. Было что-то отчаянно смелое в ее глазах, что-то напомнившее ему то победное воодушевление, какое было на ее лице в ту ночь, когда они мчались через пороги.

— Завтра будет тяжелый день, мсье Дэвид! — сказала она тихо. — Бэтиз изобьет вас. Давайте же займемся сегодня чем-нибудь более приятным.

Никогда еще он не видел ее более сияющей, когда она подходила к пианино. Что все это значило, черт побери? Неужели Сен-Пьер просто дурачил его? Казалось, ее прямо радовала мысль, что Бэтиз наверняка победит его. Он стоял не трогаясь с места и ничего ей не отвечал. Она уже играла для него и раньше, как раз перед той волнующей прогулкой по лесу, которая кончилась тем, что он перенес ее на руках через ручей. Теперь из-под ее пальцев полились те же самые нежные звуки. Она тихонько что-то напевала про себя, и Дэвиду казалось, что она умышленно вызывает в нем воспоминания о том, что случилось до приезда Сен-Пьера. Он не зажег лампы над пианино, а ее темные глаза, улыбаясь, блестели ему в полумраке. Наконец она запела.

У нее был низкий и свободный голос, необработанный и слегка приглушенный, словно от страха за свою слабость, но такой восхитительно-нежный, что для Дэвида это явилось новым и еще более чудесным открытием. Много раз он слышал песню канадских гребцов, но никогда еще не производила она на него такого впечатления.

Гребите, братья, река быстра,

Впереди пороги, и ночь близка…

Когда она кончила, Дэвид не произнес ни слова, заглядевшись на ее головку. От тщетно пытался оторвать от нее свои глаза, еле сдерживаясь, чтобы не броситься к ней в безумном порыве. Но вот из-под ее пальцев полились другие звуки, и опять — случайно или намеренно? — эта новая песня больно задела его, напомнив ему о слабости его плоти, о преступности его желания — схватить ее в свои объятия. Она не подняла своих глаз и не взглянула на него, когда запела «Ave Maria». Казалось, она совсем позабыла о нем. Медлительные нежные звуки, трепещущие восторгом и любовью, вырывались из самой глубины души.

Они не слышали, как позади них открылась дверь. Это вошел Сен-Пьер и остановился, глядя на них с насмешливым любопытством в блестящих глазах, как будто еще хранивших отблеск огромных береговых костров. Его голос заставил вздрогнуть Карригана.

— Peste, ну и мрачная вы парочка! — загремел он. — Почему нет света в углу и зачем это похоронное пение, словно вы отгоняете дьявола, которого и в помине нет?

Дэвид чувствовал себя виноватым, но Сен-Пьер вовсе не хотел уколоть его и смеялся, глядя на них, словно то, что он видел, было милой и забавной шуткой.

— Поздний час и уютный уголок! Следовало бы петь любовные романсы или что-нибудь веселенькое, — воскликнул он, закрывая за собой дверь и подходя к ним. — Почему не «En roulant ma boule», моя милая Жанна? Ты знаешь, что это моя любимая.

Он внезапно остановился и, потрясая каюту своим громовым голосом, затянул удалую песенку:

Свежий вольный ветер дует,

En roulant ma boule!

Быстро я домчусь до милой,

Rouli, roulant, ma boule roulant!

Жена Сен-Пьера, поднявшись с места, вышла из полумрака на свет, и Дэвид с удивлением увидел, что она отвечает мужу смехом, зажимая двумя пальцами свои уши, чтобы не слышать его оглушительного голоса. Она нисколько не была смущена его неожиданным появлением, а скорее даже разделяла его веселье, хотя Дэвиду и показалось, что он уловил в ее лице какую-то принужденность. Он решил, что она хочет скрыть свое страдание под маской внешнего спокойствия.

Сен-Пьер подошел и, небрежно потрепав ее по плечу своей огромной ручищей, обратился к Дэвиду.

— Разве у нее не самый очаровательный голосок во всем мире, мсье? Таким голосом можно прямо погубить человека. Прав ли я, мсье Карриган? Приходилось вам слышать что-нибудь подобное?

— Чудесный голос, — согласился Дэвид.

— Отлично! Я счастлив, что вы соглашаетесь со мной. А теперь, cherie, спокойной ночи! Я должен возвращаться на плоты.

Тень досады пробежала по лицу Мари-Анны.

— Ты так торопишься?

— Тысяча чертей! Ты угадала, милый голосок! Я спешу к своим заботам, а ты…

— Я тоже пожелаю спокойной ночи мсье Карригану! — быстро перебила она его. — Ты, по крайней мере, проводишь меня до моей комнаты, Сен-Пьер.

Она протянула Дэвиду руку. В ней не заметно было никакой дрожи; теплая и нежная она лежала в его руке. И она не спешила ее отнять, глаза же смотрели на него с явной нежностью.

Дэвид молча стоял, пока они уходили. Затем он услышал в ночной темноте зычный голос Сен-Пьера. Слышал, как они прошли по палубе судна, а через полминуты уже знал, что Сен-Пьер садился в лодку. Наконец он уловил и удары весел.

Некоторое время стояла тишина, а потом из окутывавшего реку черного сумрака послышались громовые раскаты могучего голоса Сен-Пьера, затянувшего вольную песню гребцов — «En roulant ma boule».

Он слушал у открытого окна. Ему показалось, что издалека, с реки, где стояли гигантские плоты, раздалась ответная песня.

Глава XVIII

Медленно над дремучими лесами надвигалась гроза. Чем ближе она становилась, тем сильнее охватывала Карригана тревога. В последний раз донесся до него голос Сен-Пьера, затем на далеком берегу один за другим погасли костры и наступила полная тьма. Вдали послышался удар грома. Воздух становился удушливее; над речной ширью не раздавались уже крики ночных птиц; из густой чащи сосен и елей, где притаилась ночная жизнь в ожидании грозы, не доносилось ни звука, ни шороха. Дэвид потушил лампы и уселся у темного окна.

Это не было простой бессонницей. В нем каждый нерв стремился к действию, мозг лихорадочно работал, и, взволнованный до глубины души, он увидел наконец всю ужасную правду. Сен-Пьер не мог ее скрыть от него. Эти выводы казались ему невозможными, но они подтверждались всем тем, что он видел собственными глазами и слышал собственными ушами. Любовь Сен-Пьера к Мари-Анне Булэн была, во всяком случае, странной любовью; она походила больше на чисто отцовскую привязанность. Он ни разу не проявил себя как любовник или как глубоко любящий и ревнивый муж.