Улыбнись мне, Артур Эдинброг - Крейн Антонина. Страница 7

Я проигнорировала ладонь Артура и поднялась сама. Тот недовольно поджал губы, но промолчал. А затем сказал:

– Наверное, ты устала и хочешь переодеться. Пойдем, я покажу тебе, где ты будешь жить.

– Долго и счастливо, я надеюсь? – пробормотала я.

– Нет. До конца июня.

Я вдруг почувствовала, что и впрямь чудовищно устала. Вообще плевать, что будет дальше. Просто хочется поспать. И в душ. Видимо, весь адреналин выветрился.

Разбираться, что тут происходит, буду завтра, с новыми силами. Может, на свежую голову это лучше получится.

Или, возможно, это и вовсе окажется сном. Предположим, что в последние дни я просто слишком увлеклась работой над онлайн-уроком о Босхе, и теперь мне снится всякая чудь. Уже хорошо, что не голые люди, пляшущие с маракасами наперевес внутри совы, как в «Саду земных наслаждений».

На прощание махнув Борису, я поплелась за Артуром к выходу. Бор вернул мне жест. Мастер Говерик снова шарахнулся от меня, как от прокажённой, но уже не так далеко, как утром, не на противоположную сторону комнаты. Привыкает, похоже.

У порога Артур обернулся. Тонкая неприятная улыбка плясала на его губах:

– Тронешь моего фамильяра – заживо закопаю, ясно? – очень тихо пообещал он Борису.

Тот отвернулся и промолчал.

8. Ваш вольер, мисс Виолетта

Вслед за Артуром я шагала по гулким коридорам университета.

Судя по всему, здание было старым – по-настоящему старым. Каменные стены потемнели, истёрлись и приобрели нежелательную для готики мягкость форм. У многих ангелов, стоящих в глубоких нишах, виднелись сколы на носах и пальцах.

А ещё у половины из них имелась примечательная особенность… Я остановилась, чтобы рассмотреть одну из этих скульптур подробнее.

– Что? – тотчас же оглянулся Эдинброг.

Он шествовал примерно в метре передо мной, прямой и молчаливый, и я, признаться, уже думала, что он обо мне забыл. Но нет, смотрите-ка. На страже имущества.

– Ваши ангелы. Они улыбаются, – задумчиво протянула я.

Это действительно было так: скульптура стояла, наклонив голову набок, кокетливо расправив крылья, приподняв руку в благословении и растянув губы весёлой скобкой.

Она жутко напоминала «Улыбку Реймса» – фигуру с Реймсского собора, которая была покалечена в годы Первой мировой войны, получив строительной балкой по макушке.

Тот прискорбный факт, что статуя лишилась головы, в итоге пошёл ей на пользу: голову отреставрировали, и ангел вдруг стал знаменит, сначала как символ антифашистской пропаганды, а потом – просто сам по себе.

Потому что теперь не только учёные, но и общественность пригляделись к нему и поняли: чёрт, да он улыбается! Да ещё и так озорно!..

Тогда как нормальным средневековым ангелам не пристало радоваться. Чай, не в сказке живут. У нас на земле таких улыбчивых можно чуть ли не по пальцам рук сосчитать. В Средневековье это были первые робкие ростки возрожденческого гуманизма.

А тут – целый ряд улыбак в одном-единственном университете. Интересно у них развивался мир, наверное. Похож на наш, да не совсем.

Я рассказала Артуру о Реймсе.

Эдинброг выслушал мое объяснение с неожиданно цепким любопытством. Потом подошёл и встал рядом, тоже смотря на скульптуру. Потом растерянно хмыкнул.

– Что? – на сей раз спросила я.

– Я живу в Форване уже пять лет, но никогда не замечал, что они улыбаются, – сказал он. – Ужас какой. Ты весьма наблюдательна. Ты сама скульптор? Там, у себя?

– Нет. Я преподаю историю искусств.

– Но почему не скульптор? Разве создавать своё не интереснее, чем описывать чужое?

– Всё интересно по-своему, – деликатно возразила я. – Я умею и рисовать, и работать с глиной и мрамором, но в целом мне познание ближе, чем созидание. Во всяком случае, сейчас… Тебе тоже, наверное? Раз ты лучший студент и всё такое.

Артур почему-то неожиданно помрачнел… Потом неопределённо пожал плечом и ещё раз скользнул взглядом по ангелу:

– Это важная деталь – про улыбки. Спасибо. Учту её.

– Ух ты, ты умеешь говорить «спасибо»?

– Случайно вырвалось, – он вновь натянул свою равнодушную маску. – Идём дальше.

Вскоре мы оказались в спальном крыле Форвана. Здесь было поуютнее: пушистые ковры, вытертые в центре усердно топчущимися студентами; разноцветные гобелены на стенах; на лампах – абажуры, придающие их свету тёплый оранжевый оттенок.

Я вдруг поняла, что все, кого нам довелось встретить по пути, – мужского пола. Причём смотрели они на меня очень удивлённо, некоторые и вовсе застывали столбами. Чей-то фамильяр – огромный чёрный пёс – тихо зарычал при моём появлении.

Я спросила Артура о причине подобной гендерной ситуации. Артур сказал, что мы в мужском флигеле. Я спросила, с какой это радости мы в мужском флигеле, если я очевидно девушка. Артур сказал, что я заблуждаюсь: с юридической точки зрения я фамильяр.

– А фамильяры живут со своими хозяевами.

Я встала как вкопанная.

– Я не собираюсь с тобой спать.

Парочка мимо проходящих студентов сдавленно хихикнула в рукава.

– У тебя будет своё место. Не переживай, – отрезал Артур.

– Приготовленное с расчётом на тигра? Что это? Коврик? Пуфик?

– Вольер.

– Вольер?! – Я задохнулась. – Ты издеваешься? О нет, пожалуйста, скажи мне, что ты издеваешься!..

Эдинброг посмотрел на меня взглядом задолбанного в край человека. И молча открыл дверь в спальню, к которой мы уже успели прийти.

Чёрт, там действительно был вольер.

Чёрт.

9. Хтыщ!

Впрочем, им комната не ограничивалась.

Спальня Артура оказалась неприлично, невероятно большой. Здесь приятно пахло дубом и сандалом. Cтены были обшиты деревом, потолок украшала синяя геометрическая роспись. Два больших арочных окна зашторены, кровать – скрыта под тёмно-зелёным балдахином. Кроме всей этой роскоши, ещё в комнате расположились пузатый комод, трюмо, массивный стол и хрустальный шар на подставке.

Мало какой из земных университетов может похвастаться такими спальнями для студентов.

В комнате было ещё две двери. На одной красовалась латунная табличка с изображением ванны. Табличка со второй двери была сорвана – только и остались две неаккуратные дырки.

Артур заметил мой интерес и тотчас встал так, что закрыл мне обзор на эту дверь:

– Это моя территория. Тебе запрещено туда заходить, – ледяным тоном оповестил он.

Взгляд при этих словах у него стал такой, что сразу понятно – парень готовился в дрессировщики.

– Хтыщ! – сказала я, имитируя звук хлыста. А потом фыркнула и отвернулась.

Передо мной снова воссияла неизбежная она.

Клетка.

Огромная. Под неё выделили добрую треть покоев. Железные прутья чуть светятся – тоже магия? Внутри – какая-то непонятная фигня типа матраса с бортиками, ассортимент мисочек и гора мячиков. Большие котики тоже любят играть.

– Ну что ж… Капец! – заключила я по итогу осмотра. Потом решительно направилась обратно в коридор: – Я тогда в лазарете посплю, спасибо.

– Ты не можешь, – Артур покачал головой.

– Ещё как могу.

– Ты не переживёшь эту ночь, если меня не будет рядом.

Моя рука застыла на дверной ручке.

– Почему?

– Таковы последствия ритуала.

– О’кей, – флегматично отозвалась я. – Тогда вместе идём в лазарет, на соседние койки.

– Тоже не вариант, – Артур туго сплёл руки на груди. – Сегодня ночью тебя ждёт что-то вроде ломки. Адаптации. Та моя сила, что уже находится в тебе, пробудится и потребует выхода. Ты будешь как лунатик: сознание спит, а тело действует. До утра я должен быть рядом и… – он нахмурился. – И подпитывать тебя. Мы называем это правом первой ночи.