22 июня, ровно в четыре утра (СИ) - Тарханов Влад. Страница 4

— Бойцам Поликарпову и Прыгоде объявляю благодарность за задержание нарушителя государственной границы СССР!

— Служим трудовому народу! — тут же отозвались бойцы. Говорили они, как и положено в секрете, тихо, на полутонах, но ответ прозвучал четко и где-то торжественно.

— Поликарпов, Прыгода, остаетесь на посту. Абрек поможете отконвоировать задержанного на заставу. Пришлю подкрепление, как дождь утихнет, проверьте берег, не нес ли гость какой груз, да сбросил где-то, закладку сделал, мало ли чего.

— Будет сделано! — ответил Поликарпов, который в секрете был за старшего.

Задержанный румын был невысок ростом, но крепыш, руки-ноги колесом, грудь бочонком, а вот Аркадий хоть и спортивный парень, но до богатырских статей не дотягивал. Крепкий, жилистый, это да, но горой мышц похвастать не мог. Сюда бы Прыгоду, вот тот — былинный богатырь: что рост, что в обхват, тащил бы он задержанного мужичка даже по скользкому лесу как по асфальту города Киева в летний вечер — быстро и надежно. Кроме богатырского роста, боец был ловок, смел, имел какую-то казацкую бесшабашность, хотя к казакам никакого отношения у его семьи не было. Они были крепостными, которых на Полтавщину продали из-под Звенигорода. После освобождения крестьян от крепостной зависимости и от земли, Прыгоды оставались на богатой Полтавщине. Небольшой хутор Пригожино стал их домом, потом началась Первая мировая, Прыгодам пообещали дать земли от соседей, немецких колонистов, которых, по приказу генерала Брусилова, выселили на Волгу. Но ничего так и не дали. Землю дали большевики. Младший сын в большой крестьянской семье, Василь рано ушел на завод в Полтаву, оттуда был призван в Красную армию и попал в пограничники. И пограничником он был хорошим.

К позиции секрета Аркадий добирался полчаса. Обратно дорога заняла полтора, даже немногим более. Не обошлось и без падений, так что на заставу группа в составе младшего политрука, овчарки Абрека и одного перебежчика заявилась не в самом опрятном виде. Ну, Абреку-то что, ч него, как с гуся вода. Сейчас в вольер, потом обсохнет, отряхнется, и готово. Ну, а видок у командира и перебежчика был такой себе. Аркадий коротко доложил командиру заставы о происшествии, получил приказ доставить задержанного в комендатуру, отправил наряд бойцов на позицию секрета, чтобы посмотрели, что там и как. Молодой политрук быстро переоделся в сухое, забрался в машину, полуторку, которую выделили ему по такому случаю на заставе, и вскоре был в расположении комендатуры.

Комендатура располагалась в большом доме, принадлежавшем ранее какому-то местному богачу, как сказали бы у нас баю, или кулаку-мироеду. В Бессарабии многие приняли приход Красной армии именно как освобождение. И не только от румын, которые были и родственниками, но слишком уж старшими братьями, высокомерными, не считавшими бессарабцев себе ровней. В первую очередь крестьянский люд, а Бессарабия была сплошь крестьянским краем, надеялся получить землю. Землю крестьянам дали. Смущало только обилие залетных руководителей, которые пили легкое молдавское вино, запивали его водкой, а потом, присмотревшись, стали наводить порядки. Почти что сразу с раздачей земли стали молдавских мужичков и «околхознивать». Партийные органы на местах вскоре получили планы агитационных и организационных мероприятий, контрольные проценты вовлечения в колхозы, но дело шло туго и больше на бумаге.

Любви к новому руководству эти дела не прибавляли, кое-кто начинал вспоминать как было хорошо при румынах, но и тотального сопротивления в Бессарабии советской власти не было, сюда направили людей более-менее толковых, понимающих, что массовые загоняловы в колхозы тут и сейчас вызовут массовые же протесты. Потому спешили не спеша, отчитывались, понимая, что цифры далеки от действительности, а там, где удавалось создать коллективные хозяйства, всю землю у крестьянина не забирали, оставляя каждому участок, достаточный на личный виноградник да небольшое приусадебное хозяйство. Понимали, что лиши молдаванина виноградника, получишь страшного врага. А пока молдаванин при винограде да при вине, он будет тих и покладист, и делай с ними все что хочешь. Из-за этого работа оперативного отдела пограничников была проще, чем на Западной Украине или в Прибалтике, но и сложнее одновременно — никто не рвался во враги, но никто не стремился помогать новой власти. Было какое-то тупое равнодушие, согласие со своей судьбой, а вот попытки как-то разговорить, привлечь, наталкивались на стену отчуждения, прикрытого откровенным непониманием. Молдаванин, попав к особисту, тут же делался непроходимым тупицей, каким он, конечно же, не был. Любой крестьянин, гагауз, молдаванин, румын, украинец или грек хорошо знает свою выгоду, если предложить ему что-то для него, крестьянина, по-настоящему выгодное, так все сообразит, по полочкам разложит, действовать начнет. А если предложить тебе нечего, то и разговаривать с тобою зачем?

С приходом погранцов дом богача, сбежавшего в Румынию, подлатали, укрепили расшатанный и местами разобранный населением забор, наладили охрану, в общем, сделали все как положено. Дежурный, узнав, что Аркадий ведет задержанного в особый отдел[1], пропустил их без единого слова. А уже через две минуты они оказались у дверей кабинета, занятого начальником особого отдела. Занимавший его Валдис Маруцкис был особистом от Бога. В годы революции воевал в латышских стрелках, и показал себя человеком честным, преданным и инициативным, так что ещё в Гражданскую был замечен и привлечен для работы в ВЧК, потом, когда отгремели крестьянские бунты, так и не разгоревшиеся российской Вандеей, работал в этой же структуре в тверской и Самарской губерниях, а позже, когда отгремела Гражданская, Маруцкис снова был направлен в армию, но уже не стрелком, а особистом. Карьеристом не был, умудрился во время чисток тридцатых уцелеть, а еще более удивляло то, что по должностям не поскакал, оставаясь начальником особого отдела скромной погранзаставы.

— Здравствуй, Аркадий! — тепло поздоровался Валдис. — Что там у тебя?

— Здравствуйте, Валдис Янович, вот, задержан при пересечении государственной границы. Назвался Мирчей Флорей. При задержании потребовал отвести себя в особый отдел.

— Так, так… Спасибо, будем беседовать… Ты пока отчёт составь, по форме, как, где, когда, обстоятельства, впрочем, ты в курсе.

К Маруцкису младший политрук вернулся примерно через полтора часа: успел доложиться коменданту, написал письменный отчет о задержании, забежал к хозяйственникам, а потом и сюда, в особый отдел. Главный особист выглядел уставшим и чем-то подавленным. На его круглом лице собралось такое количество морщин, какое собирается только при мучительном мыслительном процессе, всегда безмятежное и хладнокровное выражение сменилось состоянием крайней озабоченности. Валдис Янович был человеком на своем месте. Ничего лишнего, никакой политической истерики и поиска врагов там, где их быть не могло. Основное время этот круглоголовый латыш с выбритым до блеска черепом (под Котовского) и усиками под Ворошилова уделял работе с местным населением: создание агентурной сети с прицелом на соседей румын было приоритетом в его работе. Фактически он осуществлял в своей зоне ответственности разведывательную и контрразведывательную деятельность, и делал это со знанием дела.

— Аркадий! Принёс уже отчёт? Хорошо, присаживайся, я просмотрю.

Политрук уселся на крепкий табурет. Стул, такой же крепкий и основательный был в кабинете в единственном экземпляре, и его занимала крепкая тушка товарища начальника.

— И что мне с твоим перебежчиком делать? — вроде бы совершенно расстроенным голосом сообщил Маруцкис. — Пристрелил бы его при попытке к бегству, у меня бы голова не болела. — вяло пошутил особист.

— Так он не пытался сбежать, а что так? — осторожно поинтересовался Аркадий.

— Он говорит, что немцы в их селе отдали приказ о принудительном выселении на неделю всех гражданских лиц.

— На неделю? — Аркадий удивился.