Нарушенная клятва (ЛП) - Ларк Софи. Страница 61

Несса отнесла наши подарки к столу, а теперь опустилась на свое место рядом с Миколашем, прямо позади меня. До этого момента Мико молчал и хмурился, его бледное лицо и белокурые волосы резко контрастировали с черным костюмом. Когда Несса садится рядом с ним, выражение его лица полностью меняется. Его резкие черты смягчаются в улыбку, а в льдисто-голубых глазах появляется свет, и теперь он почти не похож на прежнего человека. Теперь он кажется почти доступным, а не таким, что может убить всех нас. Он поднимает одну сильно татуированную руку, чтобы убрать прядь волос за ухо Нессы. Своим голосом с акцентом он говорит:

— Ты выглядишь потрясающе, moja mała baletnica⁷.

Через проход я вижу высокого, подтянутого чернокожего мужчину в смокинге цвета морской волны. Он сидит со стройной светловолосой женщиной, между ними сидит Генри. Очевидно, это Яфеу Соломон, отец-дипломат Симоны, и его жена Элоиза. Генри — девятилетний сын Симоны и Данте. Он выглядит гораздо выше девяти лет, с головой, покрытой мягкими темными кудрями, и нежным выражением лица. Он спокойно собирает кубик Рубика, ожидая начала церемонии. Позади Генри стоит симпатичная молодая женщина, которая, как я полагаю, является воспитателем и няней Генри. Очевидно, ее пригласили потому, что она близка с Симоной, а не потому, что Генри нуждается в присмотре.

Мои родители входят следом, занимая место позади Соломонов, потому что со стороны Данте больше нет места. Мама сжимает мое плечо по пути к своему месту. Она навещала меня в больнице каждый день, хотя я говорила ей, что в этом нет необходимости. Она приносила мне одежду, туалетные принадлежности, книги и журналы, бразильские орехи, сухофрукты и шоколад. Она приносила угощения и для Рэйлана, пока не осталось места, чтобы сесть.

Я думаю, мои родители чувствуют себя виноватыми за дядю Орана, хотя они ни в чем не виноваты. Забавно, что я держала на них обиду, когда чувствовала, что Каллум — их наследник, а Несса — их любимица… все это улетучилось в те мгновения, когда я лежала, умирая, на ковре. В последние несколько секунд перед тем, как я ушла в себя, я не чувствовала ни гнева, ни обиды. Я думала про себя: Меня любили. Я сожалела лишь о том, что не проявила достаточно сильной любви в ответ.

Последним прибыл младший брат Галло, Себастьян. Он здесь один, без пары. Он самый высокий из Галло, выше даже Данте. Он ходит с долговязой грацией, наконец-то избавившись от постоянной хромоты, которая мучила его после того, как мой брат разбил ему колено. Лицо у него мрачное, под глазами темные тени.

Я не очень хорошо знаю Себастьяна. Я знаю, что раньше он был звездой баскетбола и мечтал играть профессионально. Это моя семья положила конец этим мечтам. Гриффины и Галло заключили перемирие, и с тех пор Себастьян никогда не выказывал обиды на нас. Но я не могу представить, что где-то глубоко внутри него не горит чувство обиды.

У него не было никакого интереса к мафиозной жизни. Его медленно втягивали в нее насилие и конфликты последних нескольких лет. Я знаю, что он застрелил одного из людей Миколаша, возможно, первого человека, которого он когда-либо убил. Интересно, гложет ли его это? Или это было неизбежным шагом. Судьба, которой всегда было суждено найти его, так или иначе.

Я знаю только, что сегодня он не выглядит счастливым. Он сидит позади моих родителей, отдельно от членов своей семьи.

Виолончелист делает паузу, и начинает звучать другая песня, светлая и обнадеживающая:

First Day of my Life — Bright Eyes

Я смотрю на проход, где стоят Симона и Данте, рука об руку. Симона высокая, стройная, как богиня, на фоне ее строгого белого платья. Я уверена, что любой дизайнер в стране с радостью предоставил бы ей свое самое показное или возмутительное платье. Вместо этого платье Симоны простое до крайности: без украшений, без плеч, облегающее фигуру, которую называют самой совершенной в мире. На ее плоском животе нет и намека на ребенка, которого она носит, хотя я уверена, что его существование, один из факторов, заставляющих Данте выглядеть счастливее, чем я когда-либо его видела.

Данте не может оторвать глаз от Симоны. Он такой массивный и грубый, что обычно выглядит устрашающе в любой одежде, даже в смокинге. Но сегодня красота Симоны излучает такую силу, что даже Данте выглядит благородно. Он выглядит, как единственный мужчина в мире, который мог бы заслужить такую красоту.

Они вместе идут к алтарю, а затем становятся лицом друг к другу под аркой. Генри встает между ними, выглядя застенчиво, но счастливо. Кольца у него в кармане, и он достает их еще до того, как Энцо Галло встает, чтобы провести церемонию.

— Добро пожаловать, друзья и семья, — говорит он. — Я не думаю, что какой-либо союз ожидался с таким нетерпением. И я знаю, что ни одна пара не любила друг друга с большей силой. Данте, не хочешь ли ты произнести свои клятвы?

Данте берет обе руки Симоны в свои. Его массивные пальцы поглощают ее тонкие руки так, что их совсем не видно со стороны.

— Симона, — говорит он. — Я полюбил тебя с того момента, как увидел твое лицо. Я знаю, это прозвучит поверхностно, ведь я говорю с самой великолепной женщиной в мире. Но я обещаю, что в твоем лице я увидел твою храбрость, твой ум и твою доброту. Как только ты заговорила со мной, как будто открылась дверь в твой разум. Я увидел целую вселенную творчества и ума. Такой взгляд на вещи, о котором я даже не подозревал. И я захотел войти в эту дверь. Я хотел жить в твоем мире. Ты оказала на меня такое влияние, что я никогда тебя не забывал. Все время, пока мы были в разлуке, я постоянно думал о тебе. Я мечтал о тебе. Я тосковал по тебе. То, что ты снова в моих объятиях, приносит мне радость, которую я не могу выразить. Реальная ты в сотни раз лучше, чем то, что я себе представлял.

Он делает паузу и смотрит вниз на своего сына. Он кладет свою тяжелую руку на плечо Генри.

— Спасибо, Симона, что вернулась ко мне. Спасибо, что привела нашего сына. Спасибо, что вырастила его. Генри, ты хороший человек. Я так горжусь тобой.

Я никогда не слышала, чтобы Данте говорил так, открыто и честно. Он всегда держит свои чувства крепко запертыми. По крайней мере, так было до того, как Симона вернулась в его жизнь.

Это оказывает на меня такое влияние, какого я никогда не ожидала.

Я начинаю испытывать эмоции.

Я никогда не плакала на людях, ни разу в жизни. Я точно не плакала на свадьбе. Но внезапно мои глаза стали горячими, а лицо застыло.

— Я буду любить тебя каждую минуту своей жизни, — говорит Данте. — Я буду лелеять и защищать тебя. Все, что ты захочешь, я достану для тебя. Я буду твоим лучшим другом и союзником. Я сделаю твою жизнь лучше, всегда, и никогда хуже.

Симона плачет, слезы серебрятся на ее раскрасневшихся щеках. Она так прекрасна, что на нее трудно даже смотреть. Она светится от счастья, озаренная им.

— Данте, ты для меня все, — говорит она. — Мое сердце и моя душа. Мое счастье и моя надежная гавань. Жизнь без тебя была одинокой и горькой. Единственное, что приносило мне радость — это Генри, наш сын. Он — частичка нас с тобой, лучшее, что мы когда-либо сотворили. Я люблю его за то, какой он и за то, как он напоминает мне о тебе.

— Я обещаю выбирать тебя до конца наших дней. Выбрать тебя, а не страх или эгоизм. Вместо амбиций или других забот. Я обещаю никогда больше не подводить тебя. Всегда быть рядом с тобой. Я обещаю подарить тебе все радости, которые может предложить эта жизнь. Ты самый невероятный мужчина, которого я когда-либо знала, и я обещаю быть женой, которую ты заслуживаешь.

— Мне так повезло сегодня. Я самый счастливый человек в мире.

Она тоже кладет руку на плечо Генри, все еще глядя в лицо Данте.

Я хочу посмотреть на Рэйлана, но не могу. Я знаю, что сейчас заплачу, и не хочу, чтобы он это видел.

Слезы отчасти из-за Данте и Симоны, я очень, очень рада за них.

Но это также слезы страдания, потому что я понимаю, что люблю Рэйлана. Я действительно, действительно люблю его. И это пугает меня.