Старая дорога - Кервуд Джеймс Оливер. Страница 25

Домик поселенцев уже близко. Еще несколько минут — и всему конец. А там пойдут годы, в течение которых он будет вспоминать эту ночь. Как ошибся брат Альфонсо! Она презирает, ненавидит его. Но не в силах будет отнять у него этой минуты, когда он в темноте шлепал по грязи и по воде, держа ее в своих объятиях. Она узнает правду — завтра, сегодня, может быть… В ее глазах он будет немногим лучше Ивана Хурда…

Вот изгородь, калитка; он толкнул ее и, задыхаясь, почти захлебываясь от дождя, дошел до спасительного коттеджа. Дверь не была заперта, и, открыв ее, он громко крикнул, что разбудить обитателей домика.

Вошел он смело. С ним произошла удивительная перемена. Теперь, когда все кончено, он не станет прятаться. Было бы трусостью предоставить разоблачение Гаспару.

Комната была слабо освещена. Он остановился посредине со своей ношей на руках. Антуанетта с головы до ног завернута в одеяло. Вода потоками лила с них и быстро собиралась в лужицы у ног, на чисто выскобленном полу. Из соседней комнаты, широко раскрыв от удивления глаза, смотрели на них мужчина и женщина в длинных, до пят, ночных рубахах.

Клифтон молчал. Положение сейчас выяснится, и он предоставит девушке рассказать, что произошло. У стены стоял старый диван, на который он и опустил ее. Он прежде всего увидал ее маленькие голые ножки. Потом насквозь промокшее одеяло спустилось, открывая ее голову и плечи и одну белую, обнаженную и дрожавшую руку. Мокрые локоны ее плотно легли вдоль щек и по плечам. Клифтону хотелось упасть к ее ногам. Но он стоял неподвижно, и свет лампы падал прямо на него. Она улыбалась, стараясь отнестись юмористически к такому нелепому приключению. Но вдруг увидала его, и в глазах ее сразу отразился ужас и недоумение.

— Вы! — задыхаясь, крикнула она.

Она спрятала обнаженную руку. Пальцы ее вцепились в мокрое одеяло, натягивая его. Если бы взгляды могли убивать, Клифтон пал бы мертвым. Он в этом не сомневался.

Он попятился к дверям, слегка склонившись. Лицо его было мертвенно-бледно. Он сознавал, что для него все кончено. Глаза и губы, которые он так недавно целовал, проклинали его, хотя после первого вырвавшегося у нее восклицания Антуанетта Сент-Ив не произнесла больше 4 ни слова.

— Прощайте, мадемуазель, — сказал он.

Буря и мрак встретили его, когда он захлопнул за собой дверь. Очутившись снова на дороге, он вспомнил о брате Альфонсо и подумал, что теперь он сам узнал, каково человеку, в чьем сердце угасла надежда, чья душа умерла.

И все же он улыбался, ибо не было на земле или на небе силы, которая могла бы отнять у него воспоминание о теплом, нежном прикосновении этих губ.

Глава XIX

Ветер утих. Ливень перешел в теплый дождик. Потом небо стало светлеть, очищаться, запели петухи на фермах, забрезжил рассвет.

В лагере большая палатка вскоре была поднята и установлена, и Клифтон окончательно сговорился с Гаспаром Сент-Ив.

— Мадемуазель и вам придется пробыть в этих краях не меньше двух недель. Я буду действовать в районе Мистассини. Ровно через двадцать дней от сегодняшнего дня я встречусь с вами в Сен-Фелисьене и помогу вам свести счеты с Аяксом Трапье.

Его решительный тон не допускал возражений, и Сент-Ив заметил происшедшую в нем перемену.

— Пора приступать к делу, — добавил Клифтон в пояснение. — Если Жанно со своим гидропланом в Робервале, я к ночи буду в нашем главном штабе на берегу Мистассини.

Брат Альфонсо не появлялся, и Клифтон оставил для него запечатанное письмо. Потом поболтал немного с Джо, потрепал его по плечу, как взрослого, после чего поднял и поцеловал в веснушчатую мордочку.

— Скажешь мадемуазель Антуанетте, что я жалею… ужасно жалею, — шепнул он.

Еще не рассвело окончательно, когда он входил в Метабетчуан. Он разбудил Трамблэ, и они вдвоем разыскали человека, у которого был наемный автомобиль. Небо подернулось уже розовым, когда они выехали на дорогу, направлявшуюся на северо-запад.

Солнце поднималось, все оживало вокруг. Первобытная простота здешней жизни, красота только что омывшейся дождем природы — все это веяло на Клифтона таким миром и покоем, что их, он это чувствовал, не могли бы вытравить из души его никакие мучения, физические или моральные.

Здесь не было толпы. Домики поселенцев были разбросаны редко и отделялись друг от друга большими лугами, долинами и холмами; а селения, в одну линию вытянувшиеся у дороги, напоминали редкие старинные гравюры, вдруг ожившие. Порой казалось, что автомобиль, с его шумом и запахом газа, оскверняет эти места.

Клифтон не застал Жанно в Робервале, но в полдень отходила лодка в Перибонку, а в четыре часа в тот же день Самуэль Шапделэн вез его в тележке лугами, поросшими голубикой, и ужинал он уже в главном депо Компании, на берегу Мистассини.

Он сам удивлялся перемене, какая произошла с ним за этот день. Образ Антуанетты Сент-Ив и мысль о ней не покидали его ни на минуту, но в то же время, в области подсознательной, начиналась здоровая реакция. Он по крайней мере убеждал себя в этом. Линия поведения в будущем в отношении ее для него ясна. Он, вероятно, никогда больше не увидит мадемуазель Сент-Ив. Он не утешал себя сомнительными соображениями, а принимал как факт то, что благодаря своему образу действий упал в глазах Антуанетты очень низко; она, надо думать, презирает его не меньше даже, чем презирает Ивана Хурда.

Эта мысль причиняла ему боль, от которой он не пытался освободиться, и в то же время разжигала в нем потребность действовать, готовиться к приближающемуся моменту решительной схватки с Иваном Хурдом. Теперь он имел двоякую цель: он должен очистить себя в глазах презиравшей его девушки и в то же время отомстить за отца.

Боолдьюк, заведующий базой на Мистассини, приготовил к его приезду целую кучу карт, отчетов, информационных сведений. Они дополнили нарисованную в Квебеке Денисом картину, и Клифтон с Боолдьюком просидели далеко за полночь, разбираясь в них. Хурдовские ставленники еще с июля приступили к работе, и к настоящему времени у них было готово семнадцать лагерей. Глубокие складки залегли на топорном лице Эжена Боолдьюка, когда он на карте указывал Клифтону их расположение. А на прошлой неделе брат его, Делфис Боолдьюк, в самом лесу, как хорек, следивший за происходящим, обнаружил, что все эти лагеря соединены телефоном с главной базой Хурда. Дело невиданное. С какой целью?

— Компания не станет тратить деньги ради развлечения своих рабочих, — говорил Боолдьюк. — Лагеря рассчитаны на триста человек, и благодаря телефону в любое время дня или ночи эти триста человек могут быть двинуты, по желанию Хурда, в любое место. Вот для чего проведен телефон.

Мало того. Начиная с озера святого Иоанна, на протяжении шестидесяти миль, Хурду и им приходилось пользоваться одной и той же дорогой, и братья Боолдьюки пересчитали буквально всех, отправлявшихся на работу к Хурду. Прошло сто четырнадцать человек, а в лесах было свыше двухсот пятидесяти. Отсюда следовало, что Хурд, с какими-то темными намерениями, посылает людей через горы и окольными путями. Он собирает армию и скрывает ее силы от противника.

С этой целью границы его охраняются патрулями, и без письменного разрешения никто туда проникнуть не может. Делфису приходилось собирать сведения по ночам. Северным путем люди Хурда получили огромное количество материалов: тонны динамита, целые обозы продовольствия. Тридцать лошадей работают в лагерях и на дорогах, из них шесть упряжек, раньше занятых здесь.

По сравнению с тем, что делалось у Хурда, лагеря Лаврентьевского общества казались положительно вымершими. В лесу у них не больше сорока двух человек, считая лесничих и шестерых инженеров. Среди ста четырнадцати человек Хурда было по крайней мере сорок прежних рабочих лаврентьевских лагерей. А те, которые доставлялись через горы, были чужаки, частью французы, частью американцы из штатов Онтарио и Мэн. Народ бедовый.

Эжен не скрывал своей тревоги. Он сомневался, чтобы ко времени снегопада им удалось собрать и сотню людей, а у Хурда к тому времени будет до пятисот. В каком же положении застанет их весенний сплав?