У последней границы - Кервуд Джеймс Оливер. Страница 21

Алан подошел к ней. Это была спокойная миловидная молоденькая женщина. Она с серьезным видом улыбнулась Улафу и подала руку Алану. Когда она услышала, что произошло на «Номе», ее голубые глаза расширились от ужаса. Алан покинул всех троих и вернулся к берегу.

Когда он ушел, швед, набивая трубку, высказал свое предположение, что эта девушка, тело которой море никогда не прибьет к берегу, была для Алана Холта всем на свете.

В этот день он и Улаф обшарили берег на протяжении многих миль, между тем как Санди Мак-Кормик в легком баркасе обыскал острова на восток и на юг. Он был парень себе на уме и с шотландской предприимчивостью заключил выгодную сделку. В десятке хижин он рассказал подробности несчастного случая и предложил вознаграждение в пятьсот долларов тому, кто найдет тело девушки. Таким образом, еще до наступления ночи около двадцати мужчин и мальчиков и с десяток женщин отправились на поиски тела.

— И помните, — говорил Санди каждому из них, — существует возможность, что ее прибьет к берегу в ближайшие три дня, если ее только вообще прибьет.

Когда наступили сумерки первого дня, Алан оказался в десяти милях от хижины. Он был теперь один, так как Улаф Эриксен взял противоположное направление. Тот человек, который сейчас наблюдал, как заходящее солнце погружается на западе в море, между тем как золотистые склоны гор отражали его величие, нисколько не походил на прежнего Алана Холта. Казалось, что он перенес тяжелую болезнь; и от родной земли медленно поднималось в его душу и тело новое понимание жизни. Лицо его носило более мягкое выражение, чем раньше, хотя на нем было написано отчаяние. Жесткие складки вокруг рта — знак непреклонной воли — сгладились, а глаза больше не пытались скрывать печали. Что-то такое в его манерах говорило о внутреннем огне, сжигавшем его.

Когда Алан возвратился, уже начали сгущаться сумерки. С каждой милей обратного пути в нем нарастало то, что пришло к нему через смерть, что никогда уже не могло покинуть его. Сознавая эту перемену в самом себе, он, казалось, слышал, как мягкий трепет ночи нашептывал ему: море никогда не возвращает своих мертвецов.

В полночь, когда он вернулся в хижину, Улаф и Санди Мак-Кормик с женой были уже там. Алан чувствовал сильное утомление, которое он объяснил семимесячным пребыванием в Штатах, изнежившим и его. Он не стал расспрашивать о результатах поисков. Он знал и так. Глаза женщины все сказали ему в ту минуту, когда она показалась в дверях; он уловил в ее лице почти материнскую жалость.

Кофе и ужин были поданы на стол, и Алан заставил себя есть. Санди сообщил, что им было сделано за день, а Улаф пыхтел трубкой и пытался непринужденно говорить о том, что завтра будет прекрасная погода. Никто не упоминал имени Мэри Стэндиш.

Алан чувствовал напряженное состояние всех присутствующих и знал, что причиной тому был он. Поэтому, покончив с ужином, он зажег трубку и заговорил с Элен Мак-Кормик о величии гор, расположенных вдоль реки Айяк, и о том, как она должна быть счастлива, живя в этом маленьком райском уголке. Он уловил в ее глазах кое-что такое, чего она не высказывала: место было слишком уж пустынное для женщины, не имевшей детей. Алан, улыбаясь, заговорил с Санди о детях. Они непременно должны иметь детей, целую кучу! Санди покраснел, а Улаф громко расхохотался. Но лицо женщины не покрылось румянцем и хранило то же серьезное выражение; только глаза выдали ее, когда она пристальным взглядом, словно умоляя о пощаде, посмотрела на мужа.

— Мы строим новую хижину, — сказал Санди, — и там будет две комнаты, специально для ребят.

Гордость звучала в его голосе, когда он делал вид, будто зажигает Уже раскуренную трубку, и гордость была в его глазах, когда он взглянул на свою молодую жену.

Несколько секунд спустя Элен Мак-Кормик проворно прикрыла передником какой-то предмет, лежавший на маленьком столе около Двери, через которую должен был пройти Алан в отведенную ему комнату. Улаф подмигнул ему, но Алан ничего не видел. Он знал только одно: здесь жила настоящая любовь и здесь должны быть дети. Раньше такая мысль просто не могла прийти ему в голову.

На следующее утро поиски возобновились. Санди вытащил грубую карту некоторых скрытых уголков на восточном берегу, куда течением всегда выбрасывало обломки кораблей после кораблекрушения. Алан вместе с Улафом, снова сидевшим за рулем «Нордена», отправились вдоль берега. Только к закату солнца они вернулись. В тишине чудесного вечера, когда горы навевают покой на душу, Улаф решил, что настало время открыть то, что было у него на уме. Сначала он заговорил о дьявольских шутках вод Аляски, о странных, непонятных ему силах, таившихся в глубине ее вод, о том, как он однажды уронил в море бочонок и неделю спустя наткнулся на него, когда его уже уносило течением в сторону Японии, Он особенно подчеркнул исключительное непостоянство и переменчивость встречных нижних течений.

Потом Улаф резко перешел к сути дела. Лучше будет, если тело Мэри Стэндиш никогда не прибьет к берегу. Пройдут дни, а возможно и недели — если это вообще когда-нибудь случится, — и Алан уже не сможет узнать девушку. Лучшее место вечного успокоения — это глубина моря. Он так и сказал, что морское дно — это «желанное место мирного успокоения». В своем стремлении облегчить горе Алана, он — начал описывать весь этот ужас: во что может превратиться тело, выброшенное на берег, после многих дней пребывания в воде.

Алан почувствовал желание стукнуть его кулаком и заставить замолчать. Он очень обрадовался, завидев Мак-Кормика.

Санди поджидал их, когда они вброд шли от баркаса до берега. Что-то необычайное можно было прочесть в его лице — так, по крайней мере, показалось Алану, — и на одно мгновение его сердце замерло. Но шотландец отрицательно покачал головой и подошел к Улафу Эриксену. Алан не заметил взгляда, которым те обменялись между собой. Он направился к хижине, а когда он вышел, Элен Мак-Кормик взяла его за руку. Никогда еще она этого не делала. В глазах молодой женщины светился огонь, которого Алан не видел вчера; ее щеки пылали; когда она заговорила, в ее голосе послышались новые странные нотки. Казалось, она с трудом сдерживает свое возбуждение.

— Вы… вы не нашли ее? — спросила она.

— Нет. — Голос Алана звучал устало и даже как-то старчески. — Думаете вы, что я когда-нибудь найду ее?

— Не такой, как вы предполагаете, — спокойно ответила Элен. — Такой она никогда не вернется к вам.

Она, очевидно, делала невероятные усилия над собой.

— Вы… вы многое дали бы, чтобы вернуть ее, мистер Холт?

Вопрос звучал по-детски абсурдно, и Элен, как ребенок, смотрела на Алана в этот момент. Он заставил себя улыбнуться.

— Конечно. Я отдал бы все, что у меня есть.

— Вы… вы… любили ее?

Ее голос дрожал. Казалось весьма странным, что она задает такие вопросы. Но эти расспросы не причиняли боли Алану. Не женское любопытство было причиной тому, просто успокоительно-мягкий голос молодой женщины доставлял ему удовольствие. Он прежде не отдавал себе отчета в том, как жаждал он ответить на этот вопрос, — не только самому себе, но и кому-нибудь другому… и вслух.

— Да. Любил.

Его почти изумило собственное признание. Такая откровенность была странной при всяких обстоятельствах, а тем более после такого короткого знакомства. Алан не прибавил ни слова, хотя в лице и в глазах Элен Мак-Кормик светилось какое-то трепетное ожидание.

Он прошел в маленькую комнату, служившую ему спальней, и вернулся с вещами. Саквояж, в котором находилось имущество Мэри Стэндиш, он передал Элен. Теперь вопрос шел о деле, и он старался говорить деловым тоном:

— В саквояже ее вещи. Я взял их из каюты. Если после моего отъезда вы найдете ее, они вам пригодятся. Вы, конечно, меня понимаете. А если не найдете, сохраните их для меня. Когда-нибудь я вернусь.

Ему, очевидно, нелегко было давать эти простые наставления. Алан продолжал:

— Я не собираюсь больше задерживаться здесь. В Кордове я оставлю чек, с предписанием выдать его вашему мужу, если она будет найдена. Если вы ее найдете, позаботьтесь сами о ней. Вы это сделаете, миссис Мак-Кормик?