Катарсис (СИ) - Аверин Евгений Анатольевич. Страница 5

— Граф. Очень приятно, граф, — усмехнулся я.

— Много наслышан о вашей персоне.

— Очень польщен.

— И имею приватный разговор.

— Вот как? А что со всей колодой не пожаловали?

— Понимаю иронию, но питал надежды на родственность душевных порывов.

— Уважаемый Валет, давайте сначала. Здесь, кроме нас никого нет.

— Что не отказали прямо у ворот, уже рад. А мы с вами схожи, Андрей Георгиевич, признайтесь в том хоть наедине.

— В чем это?

— Да уж в том. Если изволите, в средствах для достижения жизненных мечтаний.

— А эти мечтания у нас одинаковые?

— У меня проще будут. Мне много не надо. Саквояж денег, свой выезд, домишко в Москве да заведение на старости лет.

— Ближе к делу, как говорил Эдди Таккер.

— То, что вы положили бродяг на поле, так сила солому ломит. А она сейчас за вами. Только другие придут. Свято место пусто не бывает.

— Валет, — набычился я, — ты чего мне тут песни поешь? От кого пришел?

— Общество послало.

— Ты старший остался за босотой присматривать?

— Я.

— Так с этого и начни. Чем занимаешься?

— Всем. То там, то тут.

— Сейчас обратно пойдешь.

— Имею дело с документами, векселями, доверенностями. Как и ваши подопечные. Этого скрывать не будете, что многие из ваших, хм, знакомых паспорта получают на чужие имена?

— Как говорил один олигарх, «трудно отрицать очевидные вещи, поэтому я этого не отрицаю. Но и не подтверждаю». Впрочем, занятие ваше нужное, умственное. От меня что хотите?

— Договариваться. Вы нас не трогаете, мы вас.

— Эти условия были раньше. Сейчас другие. Вы ходите под нами. Долю малую в наш котел закидываете. Если хвостом вильнете, наказание одно. Сам знаешь, какое.

— А вы, правда, граф?

— Да еще какой! В банковских документах разбираешься?

— Превосходно.

— Тогда гляди, — я достаю банковские бумаги и показываю базовую сумму для выплаты процентов.

— Прекрасная работа. Я мало знаю людей, способных так мастерски подделать.

— Это не подделка. Я выпишу тебе чек, а ты его погасишь. И управляющего заодно спросишь обо мне. Через два часа приходи обратно, — я выписал чек на тысячу рублей, — это вам премия за разумное решение.

Через два часа Валет молча сидел у меня. До кофе не дотронулся.

— Но позвольте, — встрепенулся он от мыслей, — как такое возможно? Это крупнейшее состояние в России, размещенное на счете.

— Ваше решение, господин Валет.

— Я иду за вами. Даже если общество против.

— Вход рубль. А выхода нет. Подумайте.

— Я согласен.

— Деньги привлекли?

— Отнюдь. Размах поражает. После того, что мне шепнул управляющий, я чувствую себя в чудовищном спектакле, где все сговорились. И если вам удалось устроить такую аферу, то вы великий человек, кто бы вы не были.

— Только никто не должен знать об этом, — щурюсь я.

Мы договорились с Валетом. Он возглавляет преступный мир от нашего имени. Отчисляет долю и выполняет все указания. А их у меня немало. Кроме разработки мошеннических схем нужен сбор компромата на все ключевые фигуры из чиновников, богатых купцов и полицейских. И, конечно, исполнение неприятных заказов. Авторитет свой надо поддерживать. А в последнее время много случаев, когда люди просят защиту, а предоставить ее не всегда удобно. Нужны чужие люди, которые по голове дадут или припугнут. А уж мы разберемся, защитим или накажем.

Очень скоро случилось происшествие, которое определило мои моральные границы дозволенного. Утром мне нанес визит Валет.

— Такое дело, Ваше Сиятельство, — мнется он, — есть человечек. Уж не знаю, как сказать.

— Прямо говори. Как самому себе, — я сижу в халате с чашкой горячего шоколада.

— Если прямо, то один, простите, говнюк желает в компаньоны.

— Как вы его неласково. Вор или убийца?

— Воры народ простой. И я, хоть и слыву умным в своем деле, весьма простой. Подделать печати, подпись какую, это мы запросто. Сказку рассказать богатому валенку тоже можно. Так это все средства. Инструмент, так сказать. Вот возьмите обман. Да. На уши лапшу навешаем, будьте здоровы. Так ты не слушай. Или проверь. Или подумай головой, отчего к тебе подошли, а не к другому.

— Мне все ваши способы известны. Этот чем не угодил? — Перебиваю я.

— Все же договорю, — теребит ус Валет, — мы используем то, что есть в самом человеке, людские червоточинки. Жадность, глупость, самоуверенность и гордыню. За каждый грешок можно зацепиться, ежели с умом.

— А он?

— А он привносит.

— Это как?

— Да уж так. Делает то плохое, чего нет в действительности и не было. Грязью пачкает, интриги плетет. А когда человеку деться некуда, тогда счет и выставляет.

— Кто таков?

— Алоизий Вязутский.

— Поляк что ли? Пока я не понял, чем он плох.

— Да вот, намедни выкрал платочек у богатой дамочки, да шантажирует любовником. Та денежки дает за молчание. Или вот сынка одного чиновника, гимназиста, до петли довел за то, что папаня ихний отказались подписи ставить, где надо. Или любит офицерика молодого прославить так, что не принимают нигде. Общество, знаете ли, слухи любит. Прослывешь, так потом не отмоешься.

— А что ж офицерик его не пристрелит?

— Так не своими руками. Никто его и не знает.

— Грязно работает. И что с того? Не хочет под твое начало?

— Я не умею объяснить. Мне под начало такую мразь не нужно. Желаете, так сами поговорите. К тому же он хвалился, что и вас ославит при надобности.

— Даже так? Ну позови после обеда.

Ближе к вечеру передо мной толстенький, с узкими опухшими глазками, человечек. Заплывшие щеки трясутся, как у хомячка.

— Так вы и есть Алоизий Вязутский? — брезгливо разглядываю его.

— Именно так, Ваше Сиятельство.

— А почему Вязутский? Вы больше на татарина похожи, чем на поляка.

— Это личное! — слышны истерические нотки, — внешность обманчива.

— В вашем случае вполне справедлива. Впрочем, поясните, в чем ваша сила, а то мой ставленник затруднился в комментарии.

— Сила, это вы правильно выразились. Именно тайная сила и есть. Сила маленького человечка, которая делает его равным гигантам, — он патетически поднял руки.

— Как же можно сделать равным? Ведь они гиганты.

— Не скажите. Очень даже просто. Гиганта можно оценить. Да-да. Все имеет свою цену. И кто взял право ее ставить, тот и сильней. Самый мелкий лавочник сможет поставить цену на самом дорогом для человека. Свою цену. И человек ничего не сможет сделать. И никто ничего не может сделать. Все примут этот ценник. Какой бы он хороший бы ни был, а получит то клеймо, что я навешу.

— То есть, вы и есть тот самый оценщик, что клеймит души человеческие?

— Я, своего рода, экономист. Но вы поэтично высказываетесь. Так даже лучше звучит.

— И как это происходит?

— О, много тайных механизмов. Где-то пьяный сболтнул, где-то трезвому показалось. Мнение света и полусвета, дуэльные ситуации, дамские истории. Искусство, одним словом. Целая команда со мной работает. Есть газетчики, есть дворники, городские сумасшедшие, юродивые и нищие.

— А они зачем?

— А что вы сделаете безумной бабке, которая плетется за вами да вслед гадости орет про вас? А народ видит в ней указание свыше.

— И многим ли орет?

— У меня целая энциклопедия составлена. В ней кому надо ставлю плюсик, кому следует крестик. И нет человека.

— А что желаете от меня?

— Вы человек влиятельный, и вам нужно мнение. Оно может быть и хорошим. Вы же умный! Представьте, сколько возможностей для обольщения простого ума, если правильно дело поставить.

— Очень хорошо представляю, даже дух захватывает, — улыбнулся я, — сто рублей дам для начала. Но с условием. Завтра вы мне свою команду покажете. Хочу увидеть воочию.

— Это понимаю, — щеки экономиста затряслись при виде денег, — Увидите. В этом обману нет.