Война с готами. О постройках - Кесарийский Прокопий. Страница 10

6. Когда Петр узнал об этом, он стал оказывать еще большее давление на Теодата и не переставал пугать его. Теодат, охваченный страхом и как бы лишившись дара речи, все равно как если бы он сам был уже вместе с Гелимером взят в плен, тайно от всех остальных вступил с Петром в переговоры, и между ними был заключен договор, в силу которого Теодат уступает императору Юстиниану всю Сицилию и каждый год будет посылать ему золотой венец в триста фунтов весом и по первому его требованию три тысячи лучших готских воинов. Сам же Теодат не будет иметь права убивать кого бы то ни было из духовенства или сенаторов или конфисковывать в казну их имущество без согласия императора. Если кого-либо из своих подданных Теодат пожелает возвести в звание патриция или дать ему другой какой-либо сенатский ранг, то это он будет делать не лично, но будет просить императора давать его. При приветствиях в театрах или на гипподромах, или в других каких-либо местах, как это обычно делается римским народом, на первом месте должно возглашаться имя императора, а затем Теодата. Статуи из меди или из другого материала никогда не должны ставиться одному Теодату, но всегда обоим и ставиться таким образом: направо статуя императора, а по другую сторону, т.е. налево, Теодата [36]. Подписав на этих условиях договор, Теодат отправляет к императору посла.

Немного спустя беспокойство охватило душу этого человека; он впал в безграничный страх, мысли его мешались в ужасе от одного упоминания войны; ему казалось, что предстоит немедленная война, если только император в чем-либо не согласится с тем, о чем они договорились с Петром. Вновь вызвав к себе Петра, который был уже в Албании, как человек, желающий тайно посоветоваться, он стал допытываться у него, как он думает, будет ли император доволен их договором? Когда Петр сказал, что он предполагает, что да, он спросил: «А если ему это не понравится, что тогда будет?» Тогда Петр сказал: «Тогда тебе, светлейший, придется вести войну». «А разве это, милейший посол, справедливо?» — сказал Теодат. Тогда Петр, прервавши его, ответил: «А разве, дорогой мой, несправедливо для каждого выполнять со всем старанием стремления своей души?» «Что это значит?», — спросил Теодат. «А то, — ответил Петр, — что у тебя главнейшее стремление заниматься философией, а у императора Юстиниана — быть славным и могущественным. Разница в том, что тебе, человеку, преданному философии, и особенно последователю платоновской школы, быть виновником смерти людей, да еще в таком числе, вовсе не подобает; ведь ясно, что для тебя — это нечестие, если ты не будешь проводить жизнь так, чтобы быть совершенно свободным от всякого убийства; для Юстиниана же вовсе не недостойно стараться приобрести страну, издревле принадлежавшую управляемой им империи». Убежденный такими соображениями, Теодат согласился отказаться от власти в пользу императора Юстиниана, и в этом как он сам, так и его жена принесли клятву. Со своей стороны и Петр дал клятвенное обязательство, что он сообщит об этом решении только тогда, если увидит, что император не принял прежнего договора. И для заключения этого договора он послал с ним Рустика, одного из духовенства и человека ему наиболее [37] близкого, римлянина родом; им обоим он вручил также и письма.

Прибыв в Византию, Петр и Рустик, согласно поручению, данному им Теодатом, сообщили императору первые условия. Когда император решительно отказался принять этот договор, они предъявили ему те письма, которые были написаны впоследствии. Содержание их было таково: «Я не чужой в жизни дворца, так как я родился во дворце моего дяди и воспитан достойно своего происхождения; но я очень неопытен в деле войны и во всех тех волнениях, которые связаны с нею. С детства я был охвачен любовью к философским беседам и всегда занимался этой наукой; до сих пор мне удавалось оставаться очень далеко от военных бурь. Таким образом, менее всего прилично мне из-за стремления к царским почестям проводить жизнь среди опасностей, тогда как я могу окончательно избавиться и от того и от другого. Ни то, ни другое мне не доставляет удовольствия: первое, так как до тошноты выказываемый почет вызывает пресыщение ко всяким удовольствиям; второе же из-за отсутствия привычки приводит душу в смущение. Лично я, если бы у меня были имения с ежегодным доходом не меньше чем в тысяча двести фунтов золота, не так бы уж высоко поставил свое царское достоинство и тотчас же передал бы тебе власть над готами и италийцами. Лично я с большим удовольствием предпочел бы, не занимаясь никакой политикой, стать земледельцем, чем проводить жизнь в царских заботах, посылающих мне одни опасности за другими. Пошли же возможно скорее человека, которому бы я мог передать Италию и все государственные дела». Таково было содержание письма Теодата. Император, до крайности обрадованный, ответил ему следующее: «Давно уже по слухам я считал тебя человеком разумным, теперь же я убедился в этом на опыте, видя, что ты решил не кидаться очертя голову во все крайности войны. Некоторые уже испытали такую превратность судьбы, обманувшись в своих величайших надеждах. И ты никогда не раскаешься, что вместо [38] врагов ты сделал нас своими друзьями. Ты будешь иметь все то, что ты просишь от нас; кроме того, ты получишь все высшие звания в римском государстве. В данный момент я посылаю к тебе Афанасия и Петра, чтобы было положено твердое основание нашему взаимному договору. А вскоре прибудет к тебе и Велизарий, чтобы завершить все то, о чем мы с тобой договорились». Так император писал Теодату, он послал к нему Афанасия, брата Александра, который, как было сказано, был от нею раньше послом к Аталариху, и опять того же ритора Петра, о котором я упоминал выше, поручив им предоставить Теодату дворцовые имения, которые они называют «удельными» (patrimonium), сделать письменный договор и подтвердить его клятвами и для этого вызвать из Сицилии Велизария с тем, чтобы он, взяв в свое распоряжение дворец и всю Италию, держал бы их под своей охраной. А Велизарию он послал сообщение, чтобы он, будучи вызван Афанасием и Петром, поспешно прибыл к ним.

7. В то время как император действовал таким образом и его послы были отправлены в Италию, готы под начальством Азинания, Гриппа и других большим войском прибыли в Далмацию. Когда они близко подошли к Салонам, с ними встретился сын Мунда, Маврикий, вышедший с небольшим числом воинов не для битвы, а для разведки. Тем не менее произошла сильная схватка, в которой со стороны готов пали первые к храбрейшие, римляне же — почти все, вместе со своим предводителем Маврикием. Когда об этом услыхал Мунд, глубоко потрясенный таким несчастьем и охваченный сильным гневом, он тотчас же двинулся против неприятелей без всякого порядка. Произошел горячий бой, но можно сказать, что римляне одержали Кадмейскую победу. Очень многие из врагов здесь пали, остальные явно обратились в бегство, но Мунд, убивая и преследуя подряд, как придется, всех, совершенно неспособный сдерживаться вследствие горя о погибшем сыне, пал пораженный кем-то из бегущих; вследствие этого прекратилось преследование, и оба войска разошлись каждое на свое прежнее [39] место. Тогда римляне вспомнили и уразумели предсказание Сивиллы, которое, произносимое в прежнее время, им казалось какой-то несообразностью. Это предсказание говорило что когда будет захвачена Африка, то «мир погибнет с потомством». Но это предсказание говорило вовсе не об этом; предсказывая, что действительно Ливия вновь будет под властью римлян, оно предсказывало также и то, что погибнет и Мунд вместе с сыном. Оно звучало так: «Africa capta Mundus cum nato peribit». Так как латинское слово «Мунд» обозначает также и мир, вселенную, то все думали, что это предсказание касается мира. Но довольно об этом. В Салоны не вошло ни одно из вражеских войск. Римляне, оставшись совершенно без начальников, удалились домой, а готы, так как у них не осталось ни одного из храбрейших воинов, охваченные страхом, заняли в этой стране укрепленные замки; они не доверяли стенам Салон, тем более что жившие там римляне относились к ним не очень дружественно.