Война с готами. О постройках - Кесарийский Прокопий. Страница 84

15. В Византии после Хозрова Исдигусн, ведя переговоры с императором Юстинианом о мире, потратил на это много времени. После долгих споров в конце концов они договорились о том, чтобы во владениях того и другого властителя [64] было установлено пятилетнее перемирие, и чтобы за это время, взаимно обмениваясь посольствами и безбоязненно передавая друг другу сообщения, они устранили наконец разногласия относительно Лазики и Сарацин. Они договорились, что за это пятилетнее перемирие персы получат от римлян двадцать центенарий золота (две тысячи фунтов) и еще других шесть центенарий за те восемнадцать месяцев, которые протекли после первого перемирия до того времени, когда оба они взаимно отправили друг к другу послов. На этих условиях, говорили персы, будет возможно вести переговоры о перемирии. Эти двадцать центенарий Исдигусн хотел получить и увезти с собой туг же, но император сначала хотел давать каждый год по четыре центенария с той целью, чтобы иметь залог в том, что Хозров не нарушит договора. Но в конце концов римляне выплатили немедленно всю условленную сумму, чтобы не показалось, что они каждый год платят дань персам. Обычно люди больше стыдятся позорных слов, чем поступков. Был у персов некий Берсабус, как его называли, человек очень знатный и очень большой друг царя Хозрова. Некогда он потерпел поражение в Армении от Валериана и был им взят в плен; Валериан тотчас же отправил его в Византию к императору. Долгое время он находился здесь под стражей. Хозров был готов заплатить за него большие деньги, чтобы видеть Берсабуса вернувшимся в пределы Персии. И вот теперь, когда Исдигусна попросил за него, император Юстиниан отпустил этого человека. Этот посол говорил императору, что за это он убедит Хозрова увести из Лазики персидское войско. Так было заключено между римлянами и персами это пятилетнее перемирие на двадцать пятом году единодержавного правления императора Юстиниана. Многие римляне были очень недовольны этим миром. Справедливы ли были эти упреки, или неосновательны, как это бывает у подданных, я этого сказать не могу.

Говорили, что этот договор был заключен, когда власть персов над Лазикой была особенно крепка. Сделало это было [65] с той целью, чтобы в течение этих пяти лет никто не мог тревожить, и чтобы они могли все это время, ничего не боясь и не неся никаких трудов, занимать лучшие земли Колхиды. Поэтому, как говорили, в дальнейшем римляне не смогут во веки веков никакими силами выгнать их отсюда, а для персов оттуда будет легкий доступ к самой Византии. Обращая на это внимание, многие сердились и полные негодования недоумевали, почему все это сделано. И то, что для персов, по мнению многих, издавна было предметом особых вожделений, но чего, казалось, им не удастся добиться ни войной, ни другим каким-либо способом (я имею в виду то, чтобы заставить римлян платить ежегодно налоги и сделать их своими данниками), теперь под видом перемирия они весьма прочно закрепили за собой такое положение. Ведь Хозров в сущности наложил на римлян ежегодную дань в четыре центенария, чего явно он искони домогался; теперь под благовидным предлогом за одиннадцать лет и шесть месяцев он получил сорок шесть центенариев под видом перемирия, заменив слово «дань» словами «мирное условие». А тем временем он продолжал производить насилия и вести войну в Лазике, как было сказано. Римляне уже не надеялись на то, что в дальнейшем они каким-либо способом смогут скинуть с себя это бремя, и чувствовали себя уже в неприкрытом виде данниками персов. Таково было тут настроение. Исдигусна же, нагруженный деньгами, как никогда еще ни один посол, и став одним из богатейших людей среди персов, отправился домой; император Юстиниан, оказав ему величайшие почести, отпустил его, одарив огромными дарами. Из всех послов один этот не находился под надзором; и сам он и те варвары, которые следовали за ним в очень большом числе, имели полное право встречаться и беседовать с кем угодно и ходить повсюду по городу, покупать и продавать, что заблагорассудится, составлять контракты и заниматься торговыми сделками вполне безопасно, как будто в своем собственном городе, причем никто из римлян не [66] сопровождал их и не считал нужным, как бывало прежде, наблюдать за ними.

В это время случилось нечто такое, чего никогда, насколько мы знаем, раньше не бывало. Была уже осень, жара же и духота на удивление всем стояла такая, как будто была середина лета, так что всюду распустилось, как будто действительно весною, огромное количество роз, ничем не отличающихся от обычных. Деревья почти все принесли второй урожай плодов, и на виноградных лозах вновь появились гроздья, хотя немного дней назад был уже закончен сбор винограда. На основании этого люди, опытные в толковании таких явлений, предсказывали, что произойдет нечто неожиданное и важное; одни из них говорили хорошее, другие же наоборот — плохое. Я лично считаю, что это произошло по той причине, что в большей степени, чем обыкновенно, дули южные ветры, и поэтому в стране получилась в нарушение обычной погоды большая жара, неестественная для этого времени года. Если же это, как говорят такие предсказатели, и знаменует что-либо, чему суждено совершиться сверх всякого ожидания, то лучше всего мы это узнаем из последующего.

16. В то время как у римлян и у персов шли в Византии переговоры, вот что случилось в стране лазов. Царь лазов Губаз был на стороне римлян, так как он знал, что ему за то, что он принял участие в заговоре на жизнь Хозрова грозила смерть, как я об этом рассказывал в предыдущих книгах (II, гл. 29, § 2). Но из других лазов большинство относилось плохо к римлянам, терпя большие насилия от римских воинов; особенно они были раздражены против начальников войска. Поэтому большинство их склонялось на сторону мидян, не потому, чтобы они были восхищены персами, но потому, что они стремились при их содействии избавиться от власти римлян, предпочитая из бед те, которых еще не было. Был в числе лазов человек не последний по известности, по имени Феофобий. Он самым тайным образом [67] вступил в переговоры с Мермероесом и соглашался сдать ему Уфимерей. Мермероес, воспламеняя его великими надеждами, побуждал его на это дело, твердо пообещав, что он будет одним из самых близких друзей царя Хозрова, а у персов на памятниках на вечные времена будет записан за это благодеяние, а затем, прибавил он, «за это ты будешь велик и славой, и богатством; и могуществом». Окрыленный всем этим, Феофобий еще горячее принялся за дело. В это время у римлян и у лазов не было никакой свободы сношений; напротив, персы с полной свободой ходили по всем этим местам, а из римлян и лазов одни скрывались у реки Фазиса, а другие прятались, захватив Археополь или какое-либо другое укрепление в этой местности. Сам Губаз, царь лазов, мог быть покойным, только держась на вершинах гор. Поэтому Феофобий без большого труда смог исполнить данное Мермероесу обещание. Придя в укрепление, он стал говорить лазам и римлянам, находившимся здесь в гарнизоне, что все войско римлян погибло, что все дело царя Губаза и окружающих его лазов проиграно, что вся Колхида стоит на стороне персов и что ни у римлян, ни у Губаза нет ни малейшей надежды вернуть себе власть над этой страной. До сих нор, говорил он, все военные действия вел один только Мермероес, приведя с собой семьдесят тысяч отборных персидских воинов и имея большое количество варваров сабиров; теперь же пришел сюда и сам царь Хозров с несказанным войском, только что соединился с ними, так что в дальнейшем не хватит для такого войска всей земли колхов. Такими чудесными рассказами Феофобий поверг в великий страх тех, кто занимал эту крепость в качестве гарнизона, и они не знали, что им делать. Они стали умолять его, во имя бога его отцов, заклиная его, чтобы он, насколько у него есть силы, помог им в их теперешнем положении. Он им обещал, что согласен принести от Хозрова твердые обещания личной безопасности, но с тем, что они сдадут персам крепость. Когда люди согласились на это, он тотчас ушел и, вновь явившись к [68] Мермероесу, все передал ему. Мермероес, отобрав из персов людей самых известных и выдающихся по храбрости, отправился вместе с ними в Уфимерей с тем, чтобы, дав твердые обещания находящимся там в гарнизоне относительно их имущества и личной безопасности, занять эту крепость. Так персы овладели укреплением Уфимереем и вполне закрепили за собой власть над страной лазов. И не только одну страну лазов подчинили себе персы, но и Скимнию и Сванию, и таким образом для римлян и для царя лазов все эти места от Мохерезиса вплоть до Иберии в силу этого стали недоступны. Отражать врагов и удерживать их наступление уже не могли ни римляне, ни лазы, так как они не решались ни спуститься с гор, ни выйти из укреплений и сделать на врагов нападение.