Бой на Калиновом мосту - народные сказки. Страница 50
Поехали три брата? стоит на дороге кроватка тисова и перинка пухова. Эти братья желают лечь и говорят брату: «Иван Быкович, надо нам бы отдохнуть на кроватку с устатку». — «Нет, братья, вы не слезайте с коней, я один соскочу, попробую ее». Братья сидят? он соскочил, тюкнул кроватку сабелькой, поперек пересек — баба летается поперек. Братья испужались. Едут вперед, стоит на дороге колодец, ключева вода и чарочка золота. «Нам бы надо напиться», — говорят братья. «Вы, братья, не слезайте, я один попробую». Опять соскочил с коня, колодец тюкнул — бабу поперек перерубил — вьется. Поехали прочь. Ехали, ехали, стоит кустик ракитовый, ягодки изюмовы. Иван Быкович соскочил с коня, хватил кустик — баба, поперек летается. Говорит братьям: «Ну? братья, вы теперь за мной держитесь, будет за нами велика погоня». Гнали, гнали, гнали, соскочил Иван Быкович к земле, припал ухом к земле? — звучит.
Нагоняет их баба Егабиха в ступе, подпирается пестом. На дороге стоит железна кузница, Иван Быкович, поднял у железной кузницы угол и заехали все с конями. Пригнала баба Егабиха, говорит кузнецу:
«Вот, кузнец, отдай Ивана Быковича, посади на язык — сглону». Кузнец, и говорит: «Я посажу на язык, ты, Егабиха, обскочи кругом эту кузницу, пролижи двери железны языком, посажу на язык». Егабиха обскочила кузницу, пролизала двери, кузнец схватил ей за язык клещами, а Иван Быкович выскочил и зачал ей железными прутьями дуть. Дул-дул-дул, Продул кожу и высунул прутья за кожу. Егабиха ему замолилась: «Иван Быкович, впредь таковой не буду, ради бога меня до смерти не застегай». Иван Быкович обернул Егабиху кобылой, сел и погнал. Гонял-гонял-гонял, кобыла вспотела, упарил.
Едет встречу старик на кобыле. «Ну, давай, Иван Быкович, со мной правдаться? (кто кого обгонит)». — «Давай, только положим залог: если я оправдаю, дак ты ко мне в услуженье поди с кобылой, совсем, а как ты меня оправдаешь, дак я тебе брата отдам с конем». Погнали правдаться. Старик Ивана Быковича оправдал. Вот Иван Быкович брата с конем старику отдал. Ивану Быковичу брата с конем стало жалко. Он задумал у старика брата воровать. Он как-нибудь брата у старика украл, а коня не может. Конь прикован на цепях; стал раскаивать [19], цепи забренчали, старик услышал, поймал? Ивана Быковича. «А ты вор, Иван Быкович, ты брата украл и коня хочешь украсть, я тебя виной не прощу. И тогда тебе виной прощу: ты сходи за тридевять морей, за тридевять земель по невесту себе, а братья у меня по ту пору будут».
Вот Иван Быкович пошел по невесту пешком, одинцо[20]. Шел-шел-шел, выскочил Ерышко-белый балахон, лоб залощил[21], глаза вытаращил: «Здравствуешь, Иван Быкович. Ну, примай меня в товарищи». — «Ты на что горазд?» — «А я горазд в ложке через море людей перевозить». Идут-идут-идут, выскочил Ерышко-белый балахон, лоб залощил, глаза вытаращил: «Здравствуешь, Иван Быкович». — «Здравствуй, Ерышко». — «Примай меня в товарищи». — «А ты на что горазд?» — «Я горазд свататься». — «Мне таких людей надо». Пошли трое, шли-шли-шли, выскочил Ерышко-белый балахон, лоб залощил, глаза вытаращил: «Здравствуешь, Иван Быкович». — «Здравствуй, Ерышко». — «Примай меня в товарищи». — «А ты на что горазд?»
— «А я горазд вино пить». — «Мне таких людей надо». Пошли. Шли-шли-шли, выскочила старушка, две ноги в одном лаптю, шавкает: «Ждражтвуешь, Иван Быкович, примни меня в товарищи». — «А ты на что горазда?» — «А я горазда сходить по невестино платье». Иван Быкович взял её в товарищи. Шли-шли-шли, ещё Ерышко выскочил. «Ты на что горазд?» — «Я горазд из ступы пестом стрелять». Взял и его.
Пришли к морю, Иван Быкович закричал: «Ну-ко ты, Ерышко, можешь людей через море в ложке перевозить?» Прибежал Ерышко, из кармана ложку выхватил, на воду ляпнул, сделался корабль. Сели и побежали за море. Через море перебежали, Иван Быкович посылает Ерышка того, который горазд свататься. Ерышко сватается, а царь говорит: «Я невесту отдам, если сколь у меня есть вина, все выпьете». Иван Быкович призвал Ерышка, который может вино пить. Посадили Ерышка за стол и стали подавать рюмочками да кумочками. [22] Ерышко говорит: «Что вы носите мне кумками? Носите ведерками». Стали ведерками носить; он за ту щеку ведро, за другу ведро, третьим попихнет, мало уйдет. У царя вина мало стало. Сватовщики все в одну сторону сватаются. Царь говорит: «Если сколь у меня хлеба есть — съедите, тогда отдам». Садится Ерышко хлеб есть. Ему подносят ломотками, он говорит: «Что мне ломотками носите, мне ковригами». Стали носить ковригами; он ковригу за одну щеку, другую за другую, третьей попихнет, мало уйдет. У царя хлеба мало стало, приел весь. Сватовщики все в одну сторону сватаются, царь говорит: «Если в три часа сходите за тридевять земель, за тридевять морей, подвенечно платье, тогда отдам невесту». — «Где ты, старушка?» — говорит Иван Быкович. Послали старуху, старуха побежала. Три часа подходит, старухи нет. Ерышко из ступы стрелял, старухе в саму […] застрелил. «Фу-фу-фу, проспала, проспала». Вскочила и побежала с платьем. Принесла платье. Царю делать нечего, веселым пирком и свадебкой — отдал дочерь. Обручили, повенчали, Иван Быкович стал отправляться за море, в свое место. Пошли на корабль, ложкой в карман положил. Пошли, стали Ерышки оставаться, и все остались.
Пришли к старику. Нажег он яму уголья горячих, положил через яму жердь. Приказывает Ивану, Быковичу через жердь перейти. «Ты шел с невестой дорогой, может, блуд сотворил; пройди через яму, тогда я тебя виной прощу». — «Нет, дедушко, ты сам попереди пойди, меня поучи». Старик через яму побежал, Иван Быкович жердь повернул, старик в яму в угольё и пал. Сожгли старика. Стал тут Иван Быкович жить да быть с братьями. Был у меня синь кафтан, я положил под кокору, не знаю под котору.
27. ФЁДОР БУРМАНОВ
Жил царь, у царя была дочь. Выходит царь на свой велик балкон, начал клик кликать, «дао бы от меня сходил в Вавилон-город, кто бы достал мне-ка царскую порфиду[23] и костыль. И я бы тому дал полжитья-полбытья и пол-именья, своего, и дочь в замуж, а после своя долга живота на царство посадил».
Идет по городу какой ли человек, пьяница, голь кабацкая, Федор Бурмаков. «Ах, ваше царско величество! Я бы сходил от вас в Вавилон-город, достал бы вам царску порфиду и костыль […] сряди мне-ка карапь, клади мне-ка хлеба, соли, вина, на три года». Срядил царь карапь, давал хлеба, соли и вина, давал ещё часть пороху, и Федор Бурмаков отплыл в море и приказывает своим рабочим бежать под глубникветер[24]. Бежат сколько много времени, а земли не видят. Скучно стало бежать и говорят: «Что же, Федор Бурмаков, сколько мы бежим, а земли не видно?» А он и говорит: «Давай, ребята, выкатим бочку, вам и будет веселее». Выкатили бочку, выпили вина, все стали веселы и говорят: «Давай, ребята, он бежит и мы бежим тут же куда ли, вместе».
После того видят впереди они горы белы, как молоко политы; подошли они под эти горы, под этими горами берега нету, выйти никак, лайды [25] нет, а в море якорной воды нету, глубь теменна, шеймы[26] не хватают. Стали ходить о эту землю о парусах, и нашли они вроде как ручеечек, у этого ручеечка есть носочек, лайды — человеку двумя ногами стать. Пристали к этому носочку к берегу. Федор Бурмаков взял железны храпы [27] и ручейком этим вышел на гору, закричал товарищу: «На, эти храпы возьми, за мной иди». Вышел другой на гору. С горы кричат: «Отойдите, ребята, от берега и распустите паруса, стойте о парусах, чтобы не в ту, не в другу вас не несло».
Пошел Федор Бурмаков с товарищем на гору, увидели Вавилон-город. Приходят ко городу, обтянулся вокруг города огненный змей, хвост-голова в воротах. Надо бы зайти в город, а зайти никак. Говорит Федор Бурмаков: «Змей, раздвинься!» Змей раздвинулся, из гортани хвост выпустил, Федор Бурмаков в. город прошел. Идет в церковь […] взял царску порфиду и костыль […] и вон пошел.