Бой на Калиновом мосту - народные сказки. Страница 68

Ходили в поле быки да коровы. Орон-Верный быка убил, с него кожу снял, сам в кожу залез. Прилетели вороны с вороненком, стали кожу клевать. Орон-Верный ухватил вороненка. Ворона кричит:

— Мил человек, отдай мне вороненочка!

— Принеси мне живой и мертвой воды, так отдам а нет, так голову скручу.

Налетело тут воронья внесметное множество. Покричали, поурчали, принесли мертвой и живой воды. Орон взял вороненка раздернул, спрыснул мертвой водой — стал вороненок цел, спрыснул живой водой — полетел вороненок в поднебесье.

— Верно, — говорит, — тут нет обмана.

Спрыснул Ивана-царевича мертвой водой — голова приросла. Спрыснул живой водой — встал Иван-царевич, отряхнулся':

— Фу-фу-фу, русский дух долго спал, да скоро на ножки встал.

— Кабы не я, дак и век бы проспал.

— А кабы не я — ты давно на виселице висел.

Ну, надо Ивану-царевичу коня. Вспрыснул его мертвой и живой водой. Конь встал, отряхнулся.

Тут они окрестились родными братьями и поехали искать Марфу Прекрасную — Золотую Грудь.

Вот доехали они до болота. В болоте стрит каменный дом. Они пошли по болоту ползунком да катком, а дом стоит, не вязнется. У окошка Марфа Прекрасная сидит. Кощея с Руси ждёт.

— Налетит Кощей Бессмертный, он вас съест.

Она взяла Орона мушкой обернула, а Ивана-царевича в сундук Запрятала.

— Ты спроси его, Марфа Прекрасная, в чем его смерть находится.

Вдруг гром гремит, град идет, Кощей Бессмертный летит. Прилетел, на лавку сёл:

— Фу-фу-фу, что-то в горнице русским духом пахнет.

— Летела с Руси сытая птица, уронила костку в трубу, из печи пахнет.

Марфа Прекрасная его напоила, накормила, спать повалила, стала в голове вшей искать. И стала спрашивать:

— Что, Кощей, где твоя смерть находится?

— А вон в голике под порогом.

Она вскочила:

— Надо голик в ящик спрятать.

— Глупая баба, кто это смерть в голике бросит — моя смерть на печи в коробке лежит.

Она вскочила:

— Надо коробок в сундук спрятать.

— Глупая баба, зря волосья дергать, кто смерть в коробке бросит? Моя смерть далеко лежит. Есть в море остров Буян, в острове погреб, в погребе ящик, в ящике заяц, в зайце яйцо — в том яйце моя смерть

А Иван-царевич все слышит. Ну, как он про смерть сказал, Марфа Прекрасная и говорит:

— Ты бы, миленький, на Русь слетал да принес бы мне русскую кухарку. Не могу я от вашей пищи.

Он собрался и полетел. А Иван-царевич и Орон-Верный отправились Кощея смерть искать.

Приехали к морю, дубья наломали, плоты связали, по волнам покатили. Стала поперек волны щука-рыба. Иван-царевич хотел её стрелить, Орон говорит:

— Не стреляй, Иван-царевич, щука-рыба нам сгодится.

Налетели на остров, пошли в гору. На дубе кречет сидит, вороненка ест. Хотел Иван-царевич его стрелить, а Орон-Верный говорит:

— Не стреляй, кречет нам сгодится.

Добрались до погреба. Стоят на погребе четыре дуба. Орон-Верный рвет дуб с ветками, Иван-царевич — с комелем. Вытащили ящик. Выпал из ящика заяц, побежал по горе — и ружье не возьмет. Налетел тут кречет, пал на зайца. Выпало из зайца яйцо. Взял Иван-царевич яйцо, в платок завернул. Сели на плот — поехали. Набежала волна, Иван-царевич покачнулся, яйцо в воду сронил. Стали на берегу печалиться. Выскочила щука-рыба, яйцо подала.

Ну, поехали. До болота доехали, а Кощей Бессмертный у смерти лежит. Взял Иван-царевич, яйцо разломил — Кощей и помер. Забрали они золото и Марфу Прекрасную — Золотую Грудь.

Марфа Прекрасная говорит:

— Надо этот дом огнем спалить.

Запалили они дом, и полезло оттуда гнусу разного. Они этот гнус в огонь заметали. И поехали в свое царство. А туда яга-баба пришла, все царство разорила, отца с матерью в темницу кинула, глаза выкопала. А сама как мать превратилась. И заповедь дала, кто из людей Ивану-царевичу расскажет, тот камнем станет.

Вот подъезжают они к своему царству. Тут ночь пала, они шатер раскинули и спать полегли. Иван-царевич с Марфой Прекрасной крепко спят, а Орон-Верный глаз не смыкает. Прилетели на шатер девицы-голубицы. Федора да Егора женки. Лапками перебирают, слезы утирают:

— Ах, Иван-царевич, едешь ты не к матери, а к яге-бабе, твоя мать, отец, родные братья в темнице сидят — глаза выкопаны. Яга-баба тебе подарочек направила — перву чашу с ядом изготовила.

Наутро встает Орон невеселый.

Иван-царевич говорит:

— Что ты невеселый ходишь? Или тебе невесты жалко, так ты спи одну ночь, а я другую.

— Не надо мне твоей невесты, а если будут тебе подарки давать, так ты мне отсули.

— Пускай тебе, — говорит.

Опять ночь ночевали. Налетели девицы-голубицы, ножками перебирают, слезы утирают:

— Эх, Иван-царевич, направила тебе яга-баба второй подарочек, вороной конь. То не конь, а змей, он тебя разорвет.

Орон-Верный наутро встает невесёлый:

— Что, Иван-царевич, отсули мне второй подарочек. Я тебя от смерти спас.

— Пусть тебе, — говорит.

На третью ночь прилетели девицы-голубицы, еле крылышки держат.

— Ах, Иван-царевич, назад вертайся, направила тебе яга-баба подарочек: золотую карету, жемчугом убрану, как сядешь, так тебя и сплюснет. А сказать никто не смеет; кто скажет, тот камнем встанет.

Утром Орон-Верный говорит:

— Иван-царевич, отсули мне ещё подарочек, я тебе невесту добыл.

— Ну, пусть тебе, — говорит.

Ну, приехали они в город, баба-яга вместо матери целуется, обнимается. Налила Ивану-царевичу чару сладким вином:

— Выпей, сыночек, на радости.

Иван-царевич только хлебнуть хотел, а Орон говорит:

— Ты ведь мне отсулил.

— И правда, царско слово не воротится. — Орон вино под лавку, а чару в карман, вино под лавкой половицу выело.

А баба-яга и говорит:

— Ты что ж это слуге да подарки даешь матери?

Ну, привели Ивану-царевичу вороного коня. Конь — что чудо: золотая грива.

— Ну, — говорит, — сынок, вот тебе конь направлен.

Иван-царевич любует коня, а Орон говорит:

— Ты мне отсулил.

Поднял палицу пятьдесят пудов и давай коня шелучить, убил до смерти. Ивану-царевичу коня жаль, а помалкивает. А баба-яга говорит:

— Что ты, сынок, надо мной издевку строишь, все матернины подарки слуге отдаешь?

Ну, подъехала карета золоченая, жемчугом шита, шелком крыта.

— Ну, садись, сынок, под венец ехать.

Иван-царевич только ступил, а Орон подскочил:

— Ты ведь мне отсулил.

Ивану-царевичу кареты жаль.

— Эх, какой ненасытный.

А Орон давай карету бить-ломать — в щепы разнёс.

Баба-яга ярится. Его погубить хочет. Вот вечером их спать повалила. А Орон-Верный караулить стал. Середь ночи идет яга-баба, две змеи несет. Орон-Верный меч схватил, змеям головы снес. А яга-баба и закричала:

— Ой, Иван-царевич, обнасилил слуга твою родную матушку!

Иван-царевич разгорячился:

— Ах ты, такой-сякой, я тебя от виселицы спас, я тебе и голову снесу.

— Постой, названый братец, дай слово сказать.

А яга-баба кричит:

— Не надо ему слово говорить, он над матерью твоей изгалялся.

— Нет, уж был он мне крестным братом — пусть перед смертью слово скажет.

— Это, Иван — царевич, не твоя мать, а яга-баба… — Сказал Орон-Верный, по колени камнем стал — …Твои родители и родны братья в темнице сидят и глаза выкопаны… — А Орон-Верный уж по грудь камнем стал. — …Хотел я, Иван-царевич, и тебя спасти, и сам жив остаться, да ты слугу верного, брата крестного, вешать повел.

Только он сказал и стал серым камнем. Тут Иван-царевич схватил бабу-ягу богатырской рукой — пополам разорвал. Ну, пошли они в темницу, вывели отца с матерью, родных братьев, девиц-голубиц. А у отца с матерью глаза выкопаны. Взял Иван-царевич живой воды и оживил им глаза. А Орона-Верного ни живая, мертвая вода не берет. Ну, Иван-царевич плачет, рыдает:

— Сгубил я брата названого Орона-Верного.

Взял он этот серый камешек и в свою спальну у изголовья поставил. Ну и зажили. Год живут. А Иван-царевич все по Орону скучает. И два живут. Вот ему Марфа Прекрасная сына родила. У парнишки золотые волосы, по ресничкам жемчужинки, под затылком светел месяц. А Иван-царевич все скучный. Вот ему раз сон снится. Открыл Орон-Верный каменные уста и говорит: