Гуль (СИ) - Кочеровский Артем. Страница 22

Гришу Копыльцева я нашел на Юго-Западе. Он работал на кладбище в двадцати километрах от города. Родственники и друзья умерших задавались вопросом: «Что же подвигло такого молодого и скромного паренька работать сторожем в столь мрачном и пугающем месте?». Гриша был вежлив и учтив. В силу своей скромности ни с кем никогда не спорил, а когда ему приносили взятки, желая подобрать покойным лучшее место, Гриша отказывался и отдавал место просто так. И ведь деньги ему были нужны. Девчонка с непропорционально большой попой, кажется, её звали Даша, гуляла с ним только из-за денег. Восемнадцатилетний сторож на кладбище, без образования, без вредных привычек, без перспектив и подростковой безбашенности, которой так хотелось семнадцатилетней выпускнице. Гришу она не бросала только потому, что он задаривал её подарками, водил по кино, клубам и кафе. Где он брал деньги: я не знал. Но уж точно ему столько не платили. А взятки Гриша не брал. Иногда очень хотелось, но страх — потерять столь сладкое место — перекрывал мимолетное желание.

Кладбище было его местом силы. Вокруг кружила смерть, покоились погребенные тела, каждый день привозили новых.

Гриша гулял по кладбищу по ночам. Он представлял себя кем-то. Я видел это, наблюдая из бинокля. Гриша расхаживал между оградками, что-то говорил и указывал руками. Он представлял себя владыкой этого загробного царства. Воображал, будто все они его подданные, и он может в любую секунду поднять их и повести на бой. Ещё Гриша любил разрывать старые могилы. Поросшие травой, с покосившимся и обрушившимися памятниками. Места, куда не приходили многие годы и вряд ли уже когда-нибудь придут. Он делал это с умом. Выбирал место за памятником и делал настоящий подкоп. Ему хватало сил — пробиться через слежавшуюся землю. Там он в свете налобного фонаря проламывал гнилые доски гроба и доставал кости. Хрен знает, что это за фетиш такой, но к старым костям Гриша питал особую слабость. Достав кости, он садился на краю своего подкопа и внимательно их рассматривал, а затем, не без явного стеснения, обгладывал их. Там и мяса-то уже дано не было, но он находил какие-то хрящи или что-то ещё. Одно время я думал, что Гриша этим и питается. Но его увлечение костьми было лишь хобби. Питался он по старинке. Его жертвами становились ютившиеся возле кладбища бомжи.

Когда пришло время, я съел третью железу. Голод только начал себя проявлять, и я бы запросто продержался ещё пару недель, но знал, что мне понадобятся силы. Железы их давали. Как обычная еда возвращала силы оголодавшим, так и железы восполняли мне силы и энергию.

Гриша гулял ночью по кладбищу, а я сидел, спрятавшись за фамильным надгробием супруг Ивановых. Ветер дул в мою сторону. В руках у меня была метровая железяка с пневматическим поршнем и стрелой — гарпун. Гуль подошёл ближе, я выстелил. Стрела пробила плечо и ощетинилась наконечником. Гуль рванул вперед, а я затормозил его, но не слишком резко, чтобы не порвать трос. Затем дёрнул и повалил его на спину. Протащил несколько метров по земле. Гуль рычал и пытался вскочить, но не мог поймать равновесие. Он брыкался и оставлял на земле ров. Хватался за оградки и памятники. Я дотащил гарпун до забора, сунул в металлическую решетку и поставил за ней в распорку. Гуль к тому времени вскочил, несколько раз дернулся, погнул крепление гарпуна и так сильно натянул трос, отчего тот жалобно загудел. Ещё немного и он либо порвет его, либо вырвет стрелу из плеча вместе с несколькими килограммами собственной плоти. Он испугался, а потому не сразу понял, что избавиться от стрелы можно проще. Он перехватил трос руками и укусил. Ему хватило три раза сомкнуть челюсти, чтобы уменьшить трос вдвое. Я подскочил через секунду, увернулся от его размашистого удара и засадил нож в голову. Гуль упал на колени. Из макушки в небо торчала коричневая рукоять. Он ударил ещё раз, но уже слишком слабо. Я поймал его руку, заломил за спину и опустил гуля мордой в землю. Прижал пяткой между лопаток и накинул через голову удавку. Свел руки до натяжения и затем дернул в разные стороны. Голова отделилась от туловища. Гуль Гриша Копыльцев подарил мне ещё три железы.

… … …

Демидова Маша убрала телефон от уха, обхватила его обеими руками и выставила перед собой. Улыбка чуть шире обычного расползлась на её лице. Но она тут же её убрала, сделалась строгой, зашагала по комнате. Восемь раз она измерила свою комнату от двери до окна, затем упала на кровать и прижала телефон к груди. Ещё более радостная улыбка пронзила её лицо. Она перевернулась на бок, уместила голову на подушку. Затем снова сделалась строгой, села на кровати уперлась торцом телефона в подбородок. Посидев так несколько минут, она вдруг встала, подошла к окну, разблокировала телефон. В списке контактов нашла нужный номер и занесла палец над кнопкой «Вызов». Постояв так с минуту, отвлекаясь на крики детворы во дворе, она резко опустила палец и приложила телефон к уху:

— Тимофей? Привет, это Маша… Демидова Маша! Да! Привет. Прости у тебя там что-то гремит… Тебе удобно сейчас говорить?

... … …

Гуль по кличке Ползучий с множественными сквозными дырками в груди стоял на коленях. Его одежды были разорваны в клочья, кожа от макушки до середины спины рассечена чуть скошенным ударом. Чёрная кровь струилась с него ручейками. Впитывалась в деревянный пол, просачивалась сквозь щели и стекала под гараж. Ноги Ползучего в семи местах были перетянуты пластиковыми хомутами. Левая рука, почти отсеченная, висела к земле, правой он беспорядочно щупал воздух. Я стоял, согнувшись и широко расставив ноги. Держал его шею и наблюдал, как вылезают из орбит его глаза.

Позвоночник хрустнул, гуль вывалил язык на бороду. Это было верным знаком: с секунды на секунду для Ползучего всё закончится. Я надавил ещё сильнее, и тогда у меня зазвонил телефон. Я достал его из кармана и посмотрел. Демидова? Маша?!

— Ч-ш-ш-ш! — шикнуш я на хрипящего Ползучего и поднял трубку. — Алло. Да… Да, я понял. Привет, Маша!

Ползучий выгнулся в спине и рванул в сторону. Меня пошатнуло, я сбил ногой ящик с инструментами.

— Гремит? — переспросил я и сдавил шею ещё сильнее. — Да я тут это… убираюсь в гараже! Ага. Удобно ли говорить? — я посмотрел на перекосившуюся морду Ползучего. — В принципе… Да, могу.

— Я вот, что хотела спросить. Тимофей, ты не мог бы?..

И тут Ползучий дотянулся свободной рукой до ящика с инструментами и схватил отвертку.

— ВОТ, СУ..!

— Что, прости? — спросила Маша.

— Ничего-ничего, продолжай. Я слушаю!

Опустив голову, я увидел торчащую в бедре отвёртку. Ублюдок засадил её на середину длинны и теперь елозил из стороны в стороны, расковыривая рану. Сука! Я прижал телефон ухом, и перехватил его руку. Одно ногой гуль уже был в могиле, но силы у него ещё оставались. Пришлось хорошенько напрячься, чтобы отвести его руку. Он продолжал давить, а я отвел острие отвертки чуть дальше. Наши руки замерли в силовой схватке.

— … что скажешь? — спросила Маша.

— Что скажу? Эм-м-м… Ну, что я скажу…, — я отвел его руку чуть дальше и перехватил за кисть. — Дай немного подумать…

Затем я резко расслабил руку, немного изменил направление движение отвертки и опустил голову Ползучего ниже. Со второй попытки Ползучий засадил отвертку себе в глаз. В черепной коробке хлопнуло, точно выпустили давление из шины. Ползучий дернулся и обмяк.

— Тимофей?

— А?! — я бросил тело гуля на пол. — Прости… Разбирался тут с одним здоровенным мешком мусора. Так, о чём ты спрашивала?

— Как на счет: встретиться завтра вечером в кафе?

— В кафе?!

— Или у тебя дела?

— Дела? — я обвел взглядом забрызганный кровью гараж, взял мачете с верстака и склонился над головой Ползучего. — Да какие тут дела! Раз и готово! Конечно, давай встретимся! Где и во сколько?

Глава 11. Это пизд*ц, но ты привыкнешь

— Черный чай, — официантка поставила передо мной чашку и ушла.

В кафе я не было давно. С тех самых пор, как любые более или менее массовые места стали напоминать шведский стол. Потом стало ещё хуже, а сейчас всё вернулось обратно. Я сидел на удобном диванчике, чувствовал себя отлично, вдыхал запах кофе и знал, что почувствую его вкус. Единственное из-за чего я переживал — это Маша. Она сидела передо мной загадочная и зажатая чуть больше обычного. Вертела в руках телефон, поглядывала на меня и виновато улыбалась.