Ростки силы (СИ) - Муха Руслан. Страница 41

Через полчаса мастер Эрион принес чернила и кучу игл разных размеров. Сначала я было хотел сделать отверстие в игле, чтобы получить что-то вроде медицинской иглы, но при первой же попытке отказался от этой затеи. Разрушением убрать полость из иглы оказалось невероятно сложно: или я ее полностью разрушал, или она ломалась. Это слишком тонкая, практически ювелирна работа, чтобы по-быстрому такое смастерить.

Хаген понял, что я пытаюсь сделать и тогда сказал:

— Чернила ведь жидкость, можно попробовать через небольшой надрез их туда залить с помощью водной грани.

Я кивнул, и как я сам сразу не догадался?

— Да, такой способ будет куда проще, — согласился я и приступил.

Дальше началась наша почти что хирургическая операция. Мы надрезали нежити на радужке глаза, и я, тоненькой струйкой начал заливать туда чернила. Действовать приходилось осторожно, вводить по капле, формировать чернила в пределах радужки — одно неверное движение, и они могли расползтись по всем глазу. И все же у меня неплохо получалось, я капал, формировал гранью воды, буквально создавая новую радужку. Где-то расплывалось, но было не слишком заметно, и я успевал поправить.

Все это длилось довольно долго. Хаген в какой-то момент, усевшись на полу и прислонившись головой к стене, уснул, а Эрион продолжал следить и помогать. Наконец, уже к рассвету мы закончили.

Тогда я разбудил Хага и мы начали собираться. Нужно было уехать поскорее, оставлять нежить одного надолго было не слишком безопасно. В любой миг к нему мог нагрянуть кто-нибудь из гвардейцев.

Напоследок, прежде чем уйти, я как следует подморозил Тобарда, вернуться же мне сюда предстояло через час.

После мы с Хагеном вернулись в покои, в которых якобы ночевали, и вышли в коридор. У дверей Неспящего никого не было, а вот у соседних покоев стояли гвардейцы, видимо, это и были комнаты герцогини Линетт.

Мы прошли мимо, никакого интереса у гвардейцев мы не вызвали, но стоило пройти пару метров, как позади послышался скрип дверных петель и из комнаты показалось осунувшееся, грустное личико Линетт. Она словно бы караулила нас за дверью.

— Некро-мастер, — она явно обращалась ко мне.

— Да, ваша светлость, — приветственно улыбнулся я ей и поклонился.

— Вы уже уезжаете? Ведь еще так рано, — в ее голосе послышалось сожаление.

— Да, нам уже пора, — сказал вежливо я. — Лучше отправиться сейчас, пока солнце невысоко.

Она грустно улыбнулась, кивнула, кажется, она хотела еще что-то сказать и даже подалась вперед, желая выйти из дверного проема, но гвардеец ее тут же остановил:

— Вам лучше вернуться в покои, ваша светлость, — настойчиво произнес он.

Линетт затравленно посмотрела на него, затем смущенно глянула на меня, выдавила вымученную улыбку и печально произнесла:

— Была рада знакомству, Теодор Фел.

— И я, ваша светлость.

Она кивнула, снова тоскливо улыбнулась и вернулась в комнату.

Как только мы отошли и скрылись за поворотом коридора, Хаген усмехнулся:

— Это что такое было, Тео? Ты очаровал герцогиню Линетт?

— Нет, не думаю, что я ее очаровал. По-твоему, это было похоже на флирт? Я думаю, что ей нужна помощь.

— Нет, — строго произнес Хаген, — не вздумай в это вмешиваться. Она невеста императора.

— Я и не собирался вмешиваться, просто жаль ее. Ей явно приходится несладко. Не представляю, что там с ней делают, но думаю, ничего хорошего.

Хаген нахмурился, какое-то время молчал, затем сказал:

— Ты уверен, что справишься с делом? Твоя рана еще свежа, и ты потерял много сил. Это опасно.

— А разве у нас есть выбор? Ты, Хаг, даже если возьмешь силы из жизненного запаса, тоже вряд ли сможешь это провернуть. Или... или ты уже взял эти силы?

Хаген не ответил, отвел глаза, но ответ и не нужен был, понятно, что он взял резервные силы. И зачем в таком случае геройствовать? Но Хаген больше не продолжал эту тему, видимо, в итоге все же согласившись, что я прав.

Мы вышли из поместья, было еще очень рано, но во дворе уже суетилась прислуга, стояли на постах стражники.

Мы забрали наших лошадей из графской конюшни и уже было собирались покинуть поместье, как к конюшне вдруг подлетела молоденькая служанка, едва не столкнувшись со мной.

— Мастер Фел, вы вчера обронили, — нерешительно улыбнулась она и протянула мне белый шелковый платок, сложенный в четыре раз.

В легком недоумении я взял платок, хотя это явно был не мой. Я вообще платков не носил, да еще и шелковых. Внутри платка что-то было, кажется, свернутый лист бумаги. Я почувствовал на себе чей-то пристальный взгляд сверху, поднял голову и столкнулся взглядами с Линетт, которая стояла в окне своей комнаты и, по всей видимости, все это время наблюдала за нами.

Я ей растерянно улыбнулся, а она коснулась своей груди, а затем переместила руку ко лбу — этот жест значил что-то вроде прощания, но так обычно прощались на выходе из храма Манушермы и если дословно, этот жест означал: «Моя вера всегда со мной».

Хаген проследил за этим всем и недовольно покачал головой. Я не стал перед ним разворачивать платок, а спрятал в карман. И на этом мы покинули поместье Скаргардов, а вскоре и Кей-Диуар. Но уже через полчаса мне предстояло сюда вернуться.

Глава 17

С мастером Эрионом мы договорились встретиться на перекрестке и до встречи у нас еще оставалось время, поэтому было решено выкопать наш тайник. Деньги предстояло забрать Хагену, а себе забрать проклятый артефакт. После стычки с Неспящим я и вовсе решил, что теперь стану с ним расставаться только в самых крайних случаях.

Как только мы отъехали подальше от Кей-Диуар, я специально немного отстал от Хагена и достал письмо из шелкового платка.

От конверта повеяло легким запахом мяты и вишни. Сам конверт крест-накрест был перевязан розовой шелковой лентой. Это было очень похоже на любовное письмо, вот только его содержание оказалось без единого намека на романтику:

«Уважаемый мастер Фел, решиться вам написать было очень сложно, и все же я это сделала, пусть и рискуя своей безопасностью и остатками свободы. Очень прошу, прежде чем вы прочтете дальше, не говорите о том, что я вам написала никому, а после прочтения сожгите письмо и развейте пепел. Вчера я узнала ваш секрет и не выдала вас. Надеюсь, и вы не выдадите меня. Но если вы боитесь, что ж, я это пойму, все бояться гнева императора. И если все так — не читайте, а просто сожгите и забудьте об этом навеки».

Дальше письмо заканчивалось, а продолжение было под загнутым краем с обратной стороны. Я перевернул и продолжил читать:

«Что ж, раз вы читаете дальше, значит, я в вас не ошиблась, вы по-настоящему храбрый и хороший человек. Вчера во время допроса вы спросили, все ли у меня в порядке. Этот ваш поступок тронул меня до глубины души, потому что уже давно ко мне никто не относился с добротой. Вот уже долгие годы никому нет до меня дела, никто меня не считает человеком. Я лишь инструмент для допроса и утроба для наследника империи. Я не стану писать обо всех ужасах, которые я пережила, как и не стану пытаться вызвать в вас сочувствие. Я просто попрошу об одном — помогите мне сбежать. Возможно это мой единственный шанс на спасение, а вы — моя последняя надежда. Но если вы не поможете, что ж, и это я пойму. Но знайте, моя жизнь настолько невыносима, что лучше уж и вовсе не жить».

Последнюю строчку я прочел дважды, а затем сжег письмо вместе с конвертом и платком и развеял пепел, как того и просила герцогиня.

Что думать об этом, честно говоря, я не знал. Да и мысли были весьма противоречивые. С одной стороны, Линетт и впрямь было жаль, ясно, что она в буквальном смысле находиться в плену у Ворлиара. И, наверное, только поистине невыносимое отчаянье могло толкнуть ее на подобный поступок — написать первому встречному и буквально умолять о помощи. Но с другой — эти ее последние слова про самоубийство — больше смахивает на шантаж, да и вообще попахивает инфантилизмом, а я терпеть не могу, когда мною пытаются манипулировать. И все же было в этом письме что-то такое, что заставляло меня то и дело мысленно возвращаться к этим тревожным строкам. Я увидел в этом возможность перевернуть все в свою пользу.