Дамский негодник - Милевская Людмила Ивановна. Страница 5

— Опора, которую он ненавидит? — поразилась Светлана Михайловна.

Самсонова подтвердила:

— Да.

— Но за что он ненавидит меня?

— За то, что вы сильнее его. Но с вами ему хорошо. Пусику не страшно заплывать в самые холодные воды жизни, зная, что вы всегда рядом со своим теплым плечом и добрым советом. Вы понимаете, чего хотите его лишить?

Светлана Михайловна растерялась:

— Чего?

— Да плеча! Своего плеча, — рассердилась Далила и строго спросила: — Чему я вас уже месяц учу?

— Как быть эгоисткой.

— Именно. Но это абсурд. Вы страдаете, отбирая. Радость жизни для вас состоит в том, чтобы всем себя раздавать: родственникам, друзьям, коллегам, соседям. Этим вы счастливы.

Самсонова хлопнула по столу ладонью:

— Все, не могу больше смотреть на то, как вы себя ломаете!

— Почему? — вздрогнула Светлана Михайловна.

— Это вредно для вас, — принялась увещевать Далила. — Поймите, как только у вас это получится, как только вы изменитесь, как только Пусик поймет, что вы эгоистка, он бросится на поиски другого плеча.

Светлана Михайловна жалобно похлопала глазами и, горестно пискнув, напомнила:

— Вы же говорили, он будет искать эгоистку.

— Он будет искать «плечо», а найдет эгоистку, — горестно просветила ее Далила.

— Но почему он женился на мне?

— Думаю, это произошло случайно.

— И что теперь? — охнула Светлана Михайловна. — Что я должна, по-вашему, делать?

Далила решительно постановила:

— Вы должны немедленно развестись с вашим Пусиком.

И грустно добавила:

— Пока он сам вас не бросил.

— А если не разведусь?

— Он вас погубит.

— А если мне все равно? Мне страшно жить без него.

Самсонова уверенно сообщила:

— У вас впереди отличное будущее. Потерпите немного, счастье не за горами.

Светлана Михайловна обиженно шмыгнула носом, сказала «спасибо» и поднялась. Было очевидно, не этого она ждала от Далилы. Дверь захлопнулась твердо и даже сердито, на том прием и закончился.

Едва Далила осталась одна, появился назойливый фон: труп Анфисы — кошмар этой ночи…

Возможно, фон вызвала Генриетта Карловна — Куськина мать. Следующей за Светланой Михайловной по графику шла она, соседка Анфисы — как тут не вспомнить про сон?

Куськина мать запаздывала, Далила (неосознанно) нервничала, ждала с нетерпением.

Наконец дородная Генриетта Карловна, прижимая к груди собачонку, вплыла в кабинет. Падая в кресло, она драматически простонала:

— Ах, он доконает меня!

В этом месте (по сценарию Куськиной) Далила должна бы спросить:

— Что еще выкинул этот прохвост?

Но против всех правил Самсонова не спросила. Против ожиданий Генриетты Карловны Далила воскликнула:

— Скажите, пожалуйста, как поживает ваша соседка?

Лицо Генриетты Карловны вытянулось.

— Какая соседка? — спросила она.

— Анфиса, — пояснила Самсонова.

В ответ раздалось возмущенное:

— Эта тварь давно умерла!

— Умерла? Давно? — поразилась Далила. — Но, кажется, мы недавно с ней виделись.

— Вы были знакомы с этой шалавой? — холодно осведомилась Куськина, прижимая к себе собачонку так, словно возникла острая необходимость закрыть ее своим корпулентным телом от всей грязи мира.

Вместо ответа Далила воскликнула:

— Девушку отравили грибами?

Генриетта Карловна безразлично пожала плечами:

— Кто сказал, что отравили?

Самсонова растерялась:

— Сама Анфиса мне говорила, что ее травят, что ее хотят отравить.

— Это кто же?

— Вроде ее жених.

— Да-а?! У этой твари был и жених?

Куськина громко заржала.

— Девочка умерла, что здесь смешного? — рассердилась Далила. — Она предчувствовала свою гибель. К сожалению, я ей не поверила, но, возможно, ее действительно отравили.

Генриетта Карловна зло сообщила:

— Коли так, то, скажу я вам, она упиралась! О-о, как она упиралась! Как теща в том анекдоте, которая умерла от грибов, но есть их до смерти не хотела.

Самсонова попросила:

— Поясните, пожалуйста.

И Куськина пояснила:

— Девчонку грубо убили. Ссадин и синяков на теле Анфиски не счесть.

Глава 4

Самсонова схватилась за голову и ошеломленно воскликнула:

— Бог мой! Выходит, она не лгала! Ей и в самом деле грозила опасность! А я не поверила! И теперь Анфиса мертва!

— Да, эту мерзавку грохнули, наконец, — злорадно подтвердила Куськина мать и в довершение заключила: — Поделом ей, развратнице.

— Не надо так, — мягко попросила Далила. — Я знаю, вы добрая женщина. Скажите, за что вы невзлюбили Анфису?

— Будет знать, как заигрывать со стариками!

— О чем вы?

— Эта Анфиска строила глазки соседу, — возмущенно поведала Генриетта Карловна, зверски целуя сонную собачонку.

Та, маленькая, как плюшевая игрушка, не реагировала на суету чужой жизни — она была погружена в свой загадочный мир.

— Сосед — это Изверг? — прозревая, уточнила Далила.

— Он, — величаво согласилась Куськина мать, опуская на колени затисканную собачонку.

Та удивленно зевнула и обмякла, повиснув безвольной тряпочкой, и задремала.

— О-он! — повышая голос, повторила Генриетта Карловна.

Далила удовлетворенно кивнула:

— Ясно.

Он, Изверг, сосед — все это относилось к пожилому мужчине, с которым у Генриетты Карловны шла война: временами ожесточенная, шумная, но (как ни странно) добросердечная, временами вялая и бесцветная, зато полная ненависти.

По сути, из-за этой войны старшая Куськина и отдалась Самсоновой «на растерзание», как сама она выражалась, вваливаясь в ее кабинет. Плюхаясь со своей собачонкой в кресло (обиженно крякающее от непривычного веса), Генриетта Карловна так и стонала:

— Далила Максимовна, я опять к вам на растер-за-ание!

И Самсонова начинала ее «терзать» своими вопросами, а Куськиной только того и надо. Измотала ее вражда. Впечатлений поднакопилось, надо бы высказаться и обсудить. За тем и ходила.

До того дня, как въехал на соседнюю дачу новый сосед, жизнь Генриетты Карловны подчинялась одной идее: открыть глаза бедному сыну на козни его очередной жены, то бишь ее невестки.

Младший Куськин в бизнесе преуспевал. Делить «доходы семьи с чужой и кошмарной девицей» его матушка органически не могла: ей это «как бы не в жилу».

(Генриетта Карловна молодилась и для шику употребляла молодежный жаргон, мешая его с манерной псевдоаристократической речью. Временами получалось забавно.)

Так вот, поскольку природа наделила матушку энергией сокрушительной, сын вынужден был часто жениться. Поначалу дела Генриетты Карловны шли превосходно: сын богател, она процветала, невестки (несолоно «хлебамши») удалялись из дома одна за другой.

Но с годами сын начал сдавать, что сказывалось уже и на бизнесе. То почки зудят, то в печени тянет, то сосуды подводят, а то и вовсе сердечко шалит. И нервы! Разумеется, нервы. Нервы лишали его жизненных сил, какие тут могут быть сделки?

Тут бы Генриетте Карловне и задуматься над своим поведением, она же свалила все беды сыночка на злодейку-депрессию (которую сама же, кстати, и вызвала). Взвалила и восхитилась:

— Все атасно сложилось! Сынок, мы пойдем в ногу с модой!

И потащила несчастного Куськина к самому модному психоаналитику, коей и оказалась Самсонова.

Далила была призвана Куськиной матерью «вправить сыну мозги».

Она и вправляла под неусыпным оком Генриетты Карловны — занятие, стоит заметить, отнюдь не из легких. По пути выяснилось, что у самой Куськиной ранний климакс случился (ранний? Это в 58 лет?!). Лечили и климакс уже, и депрессию. Но депрессию все же больше. И все под оком. Под оком!

Но даже под этим придирчивым оком Далила рискнула лечить на свой лад: согласно законам морали и психологии. Поэтому Куськин в ходе лечения прозревал и начинал понимать, кто в действительности пожизненно пьет его кровь.