Стая (Потомство) - Кетчам Джек. Страница 51

Возможно, он понял ее намерения, а может, просто не хотел оставаться здесь один.

В любом случае, сейчас это был всего лишь человек – некогда сидевший в нем волк успел улетучиться.

Улетел вместе с ветром.

Так что Женщина лишь совершила акт милосердия, когда взмахнула топором, быстро и точно рубанула его по уху, разрубив череп и отшвырнув одну его половину в зиявшую под ней пропасть, туда, где камни смешивались с прибрежным песком. Она наблюдала за тем, как его тело еще несколько мгновений продолжало сидеть в прежней позе, после чего начало медленно оседать и заваливаться на сторону, и тут же ощутила характерный металлический запах крови, насыщавший и возбуждавший соленый морской воздух.

Рана в боку требовала пищи.

Впрочем, она быстро почувствовала, что того же требует и все остальное тело. После предыдущей охоты и последовавшего за ней минувшей ночью пиршества прошло уже много часов, и неизвестно еще было, сколько их пройдет, пока она снова найдет себе пищу.

Так что придется поспешить.

Крутой склон горы на некоторое время все же задержит тех, которые находились внизу.

Женщина схватила заваливающиеся к земле плечи трупа, выпрямила его, затем наклонилась и припала губами к краю разрубленного черепа, жадно глотая выплескивавшиеся через его край потоки крови и всего того, что к ней примешивалось – густого, нежного, солоноватого. Для устойчивости придерживая тело за шею и подбородок, всасывая в себя все еще теплое содержимое его чаши, она никак не могла оторваться и сделала это лишь тогда, когда сидевший у нее за спиной младенец заерзал всем телом, а Бык вдруг потянулся к ее поясу и молча выдернул заткнутый за него нож.

Бык смотрел на свою раскрытую ладонь так, словно оружие появилось там не по его собственному желанию, а по какому-то волшебству, будто некое чудо перенесло его туда.

А ведь за эти восемь лет он перевидал немало подобных штуковин. Ножи, которыми срезали и оскабливали шкуры, рубили и нарезали мясо; ножи, с которых ели, которыми затачивали палки или кости, предназначавшиеся для того, чтобы потом терзать ими его тело; ножи, которыми выковыривали из кожи паразитов или прижигали – заранее разогретыми на костре – кровоточащие раны. Ножи, которыми убивали животных и людей – подчас быстро, а то и медленно.

Вот только у него самого никогда не было своего ножа.

Годы сидения на цепи сильно ослабили его – сильным остался, пожалуй, лишь один орган. И в тот самый момент, когда ладонь Быка обхватила резную рукоятку ножа, именно этот орган вдруг начал стремительно возбуждаться.

Перед его глазами возник образ человека, долгие недели – во всяком случае, так ему самому казалось – сидевшего в узком и темном проеме, отрезанного от солнечного света, где было невозможно встать не только во весь рост, но даже и на колени, окруженного кучами собственных, густо облепленных мухами испражнений, где ему изредка доставался брошенный из вспышки яркого света костра ошметок мяса.

Было у этого человека и имя. Фредерик. Остального он уже не помнил.

А туда его доставила эта Женщина, именно она привела его в пещеру.

Вот с тех пор он и стал просто Быком.

Долгие годы сидения на цепи сильно ослабили его, однако все же не настолько, чтобы оказаться неспособным обеими руками обхватить рукоятку ножа и вонзить лезвие в ее спину. Он лишь смутно распознавал очертания тела ребенка, находившегося в нескольких дюймах от его рук и отчаянно пытавшегося высвободиться из своей самодельной колыбели, и потому всей массой своего тщедушного тела – одни кожа да кости – навалился на нож, одновременно чувствуя, как в сладостном предвкушении удовольствия набрякший член заскользил по ее гладкому бедру.

Слабо постанывая, он, казалось, даже улыбался, когда Женщина душила его.

Душила и трясла, словно тряпичную куклу, так что скоро изо рта Быка вывалился кончик языка – и все же ему не суждено было умереть; его глаза будто и вправду переполняло невыразимое блаженство, которое уже просто не могло вот так взять и улетучиться. Она же недоумевала: неужели злобная сила духа, так и оставшегося внутри тела убитого ими младенца, оказалась настолько мощной, что сейчас мешает ей справиться даже с Быком? Неужели эта сила оказалась настолько могущественной, что сначала она разметала по частям весь окружавший ее мир, а теперь и саму ее лишила привычных навыков? Все это настолько ошеломило Женщину, что она, пожалуй, даже и не удивилась, когда раздался залп выстрелов, после которого ее тело словно взорвалось сразу в нескольких местах и рваными лохмотьями рухнуло с обрыва.

Последнее, что она успела заметить и осознать, были контуры младенца Второй Похищенной, мощью выстрелов также сорванного с ее тела, и его глаза, холодно взиравшие на нее в полете, а потом и в пустую ночь, куда они вместе устремились.

Глаза охотницы.

00.55

Кролик карабкался по стволу дерева в направлении деревянного настила.

Он дождался того момента, когда наполнявшие лес звуки наконец затихли, когда бродившие по чаще люди миновали его, вскоре зашуршав ногами по камням где-то внизу. Потом подождал еще немного – просто чтобы убедиться, а возможно, и потому, что ему все еще было страшно.

Он как раз пробирался сквозь заросли кустарника, когда услышал звуки выстрелов. Как же много их было. А потом опять ничего, снова тишина.

Кролик уже не сомневался в том, что все его люди погибли.

Главное для него сейчас заключалось в том, как бы ненадежнее спрятаться.

Он был Кроликом, и остался совсем один. Значит, надо было научиться стать Лисой.

Он продолжал взбираться на дерево, зажав в зубах нож и ощущая доносившиеся сверху незнакомые запахи – явно не его самого. И не Землеедки, не Мальчика.

В неподвижной атмосфере леса они спускались на него вместе с медленно струящимися, обволакивающими потоками воздуха. Иногда ему казалось, что он даже видит их.

А потом вдруг почувствовал знакомый запах страха.

Пока очень слабый, далекий; скорее даже не сам страх, а всего лишь его отголосок.

Но каким же приятным был этот запах.

Он вдыхал в себя аромат невинности —слепую безопасность птичьего выводка, безмятежно спящего в своем гнезде.

Сделав еще один шаг наверх, Кролик окинул взглядом деревянный настил.

И тут же сжимавшие лезвие ножа губы растянулись в широкой улыбке.

Это было то самое, что они все это время так упорно искали, блуждая в ночи неожиданных открытий и утрат. И вот он, Кролик, над которым все только и делали что смеялись и которого никто не хотел даже слушать, именно он, улыбка которого всякий раз напоминала им, что он родился каким-то не таким, ущербным, что ли – именно он нашел его. Спящего, в одеяле, лежащего в том самом месте, куда он водил и Землеедку, и Мальчика, чтобы вместе поиграть. В своем месте.

Он уже почти скучал по ним – в самом деле, ведь некому теперь стать свидетелем его триумфа.

Легко, словно дуновение слабого ветерка, закатившись всем телом на платформу, он замер в полной неподвижности. Находившийся рядом с ним ребенок продолжал спать, безмятежно раскрыв рот и закрыв глаза. Он приблизился к нему – от младенца пахло чем-то сладким.

А затем распахнул одеяло, которое укрывало ноги ребенка. Девочка.

Женщина говорила, что они должны использовать кровь младенца, дабы утолить жажду духа, томившегося в мертвом ребенке – и тогда это обернется благом для всех них.

Но теперь уже не было всех их.

Остался один лишь Кролик.

Он задумался.

Мысленно наслаждаясь вкусом теплой, сладкой крови младенца. И при этом почти – правда, не вполне – представляя себе реакцию остальных. Впрочем, время могло сделать все это вполне возможным.

А потом решил, что Женщина наверняка одобрила бы его решение и после этого не стала бы считать его таким уж глупым.

Итак, младенец оказался девочкой. В ней, в нем они могли начать все это заново.

Ему же следовало лишь ждать, охотиться и скрываться. Пусть даже десять, одиннадцать лет.