Когда плачут драконы (СИ) - Эн Вера. Страница 10

Не раздеваясь и не глядя по сторонам, Беата на ощупь добралась до какой-то опоры, сползла по ней на сиденье и забыла обо всем на свете…

В книге рассказывалось о мальчике по имени Товве, ставшем искуснейшим целителем. Поначалу Создатели решили испытать твердость его духа, чтобы убедиться, что он достоин такого дара, — и Беата невольно вспомнила Дарре и его историю. На Товве же боги наслали страшную болезнь, из-за которой у него отказали ноги. Он много лет не выходил из дома, выслушивая только стенания родных, вынужденных кормить беспомощный рот, и отбиваясь от издевательств сверстников, нашедших себе объект для насмешек. Как-то раз мальчишки, обозлившись на его острый язык, затеяли злую шутку. Они силой усадили Товве на недавно укрощенного коня, привязали его непослушные ноги к стременам и пустили в чистое поле…

— Беата… — как сквозь сон услышала она осторожный голос Одже, но только отмахнулась: разве можно было оторваться от книги в такой момент? Она понимала, конечно, что Одже, приглашая ее в караульную, имел полное право рассчитывать хоть на толику ее внимания и несколько иное времяпрепровождение, но он сам предложил ей взять книгу в руки и вряд ли мог не понимать, сколь увлекательными бывают некоторые истории. Сегодняшняя была как раз из таких.

И Беата, мужественно поборов не вовремя проснувшуюся совесть, снова углубилась в чтение. Там Товве, не растерявшись, словом и лаской укротил взбесившегося скакуна. А потом конь, неожиданно заговорив человеческим голосом, рассказал ему о далеких землях, где он бывал еще жеребенком и куда жаждал вернуться. И Товве убедил коня отвезти его туда, чтобы они оба обрели желанную свободу.

Там не было людей — жестоких, самолюбивых, а были только такие же, как Товве и его новый друг, божьи твари, и они приняли человеческого детеныша в свою семью, обогрев, приласкав, научив жить без страха перед природой. Они вылечили Товве ноги и поделились многими премудростями, хранимыми веками среди животных и недоступными человеку. И вот однажды…

Беата перелистывала страницу за страницей, забыв о времени и не замечая ничего вокруг, и опомнилась только тогда, когда прочла последний абзац. В нем совсем древний Товве, построивший первую школу целительства в Южных странах и передавший все свои знания новым поколениям, возвратился к своим лесным друзьям, чтобы обрести среди них покой и последний приют…

Беата закрыла книгу, нежно погладила обложку и, переполненная впечатлениями, обвела караульную взглядом. Усмехнулась, поняв, что сидит с ногами на голом матрасе одной из кроватей, и удивилась, увидев рядом с собой сгоревшую до середины свечу. Когда Одже ее зажег и зачем? Беате же вполне хватало света из зарешеченных окон.

Она скользнула взглядом по первому попавшемуся проему и обомлела: за стенами царствовала самая настоящая ночь. В животе у Беаты тут же заурчало напоминанием о том, сколь долго она уже не ела. Щеки залило густым румянцем: ох ты ж, и как ей теперь объясняться? Что с Одже, о существовании которого она напрочь забыла, что с родителями, которые уже явно забили тревогу и ищут младшую дочь по всему Армелону. И добро, если не найдут. А если обнаружат в этой караулке ночью наедине с парнем? Или кто другой увидит — это же потом позору не оберешься! Кому она докажет, что просто книгу читала? Особенно в память о матушкиных причудах.

Беата вскочила на ноги, бросилась к двери и едва не налетела на Одже. Не вовремя вспомнила, как в день их знакомства пыталась душу из него вытрясти, приняв за помощника Кёна, засадившего ее сестру в тюрьму. Беате тогда было двенадцать, и она не боялась ничего на свете. А теперь вдруг снова вспыхнула, хотя, казалось, и прежнюю краску еще с щек не согнала.

— Мне… домой надо… Потеряют... — забормотала она первое, что пришло в голову. Одже кивнул и чуть посторонился.

— Я провожу, если позволишь, — мягко проговорил он. — Если не позволишь, пойду поодаль: не пугайся. Негоже юной девушке так поздно по улицам одной ходить.

Беата, забыв про пылающее лицо, воззрилась на Одже с изумлением. Вряд ли существовал еще хоть один парень, способный пожертвовать собственным честолюбием из заботы о ближнем. Нет, Одже определенно не походил ни на кого другого.

— Не надо… поодаль… — едва слышно отозвалась она, истово желая, чтобы Одже хватило ума не ждать от нее объяснений, потому что объяснить она ничего бы точно не смогла. Просто поддалась вспыхнувшему чувству благодарности, щедро сдобренному не отпускающим стыдом. И только от улыбки Одже немного расслабилась: в ней не было торжества, а лишь искренняя радость.

Он открыл дверь, выпуская Беату на улицу и с каждой секундой удивляя ее все больше: кроме отца, никому в голову не приходило ухаживать за ней даже столь нехитрым способом. Беата, правда, своей боевитостью и самостоятельностью, наверное, отбивала всякое желание ей помогать… но только не у Одже. Странного парня, которого никто не понимал.

— Как думаешь, боги на самом деле проверяют нас на стойкость, прежде чем одарить своими милостями? — неожиданно спросил Одже, когда они проделали уже почти половину пути до ее дома. До этого он просто молча шагал рядом с Беатой, а ее почему-то безумно интересовало, о чем он думает. Мог ведь и сердиться за ее сегодняшнее поведение: Беата и сама была на себя невозможно зла. А он, оказывается, думал о смысле прочитанной Беатой книги. И Беата тут же ухватилась за возможность обсудить историю.

— Дарре и дядя Лил через это прошли, — ответила она. — Значит, если по драконам судить, так и есть.

— А если по людям? — не отступал Одже, как будто этот вопрос касался его лично. — Стоит ли человеку без второй ипостаси надеяться на то, что сильные мира сего обратят на него свое бесценное внимание?

Беата пожала плечами: тут у нее примеров не было.

— Товве не был драконом, однако добился желаемого, — не слишком уверенно напомнила она. Но Одже только вздохнул.

— Это просто сказка, — заявил он. Однако Беата была с ним не согласна.

— Я, когда со скуки в папины книги по целительству заглядывала, несколько раз на имя Товве натыкалась, — заметила она. — Так что даже если часть из этой истории выдумана, основной посыл прописан четко.

— На богов надейся, а сам не плошай? — снова улыбнулся Одже, и Беата кивнула, поймав себя на мысли о том, что его улыбку она почувствовала, а не увидела при слабом свете луны. В груди на секунду замерло, а потом снова краской разлилось по щекам. Но в этот раз совсем не от стыда.

— Как тут не плошать? — пробурчала Беата, стараясь скрыть непонятное ей самой состояние. — Армелон у нас будто крепость: от всех бед отгорожен. Что Энда упустил, то дядя Тила доделал: и захочешь себя проявить, а негде. Разве что сбежать, как Товве: мир большой, быть может, и для меня у Создателей какое-то дело припасено?

— Для тебя? — изумился на этот раз Одже, и Беата вспомнила, что они вроде как о нем говорили, а она, как всегда, одеяло на себя перетянула. Привычка эгоистки. — Зачем тебе, Беата? Ты же девушка.

Раскаянье как рукой сняло. Беата насупилась и даже фыркнула.

— И что мне теперь всю жизнь сопливые носы подтирать и мужнино оружие чистить? — возмутилась она. — А у меня, может, мечта есть! Знаешь, что такое мечта?

— Знаю, — опустил голову Одже, мигом потушив ее негодование. Беата замолчала и бросила на него осторожный взгляд. — Потому и спрашивал.

На это Беата не нашлась, что ответить, только почему-то снова почувствовала себя виноватой. Отчаянно хотелось, чтобы Одже снова заговорил и разрядил тяжелую тишину, повисшую над ними, потому что Беате не приходило в голову ни одной достойной обсуждения мысли. И она, набрав в грудь побольше воздуха, чтобы начать новый разговор, тут же выдыхала его обратно, так и не произнеся ни слова.

— А я все-таки не понимаю этого Товве, — наконец сказал Одже, и Беата даже глаза к небу подняла, возблагодарив и его, и богинь за отклик. — Когда на одной чаше весов была жизнь его коня, а на другой — сохранность его снадобий, почему он выбрал второе?