В поисках Винни-Пуха (СИ) - Лина Луисаф. Страница 18

Я медленно дошла до кухни, налила себе соку, села на стул и задумалась.

Итак, в нашей пьесе появился новый действующий персонаж — некто Феникс. Судя по его голосу, парень довольно молодой, вряд ли старше двадцати пяти. Вопрос — кто он такой? Знакомый Димы? Узнал, что его похитили и решил помочь? В таком случае прозвище Феникс было бы как нельзя более подходящим, если предположить, что так его назвал сам Пух. Но зачем парень не присоединяется к нам открыто? Почему звонит мне поздним вечером, практически ночью, предварительно дождавшись, пока я останусь одна? Откуда он узнал про Быкова? Ведь мы сами только сегодня вышли на его след. Это что же получается, кто-то ему об этом рассказал? Но кто? Неужели кто-то из моих добровольных помощников ведет двойную игру? Или нас выдал васькин знакомый, Жорик? В таком случае, мне следует быть осторожной, кто знает, вдруг за нами приглядывают?

Внезапно мне в голову пришла другая мысль: с какой это стати этот Феникс нам помогает, говоря, что мы на верном пути? Я могу предположить только два варианта: ему самому позарез необходимо найти Диму, вот он и надеется, что мы выведем его на след Пуха. Хотя, нет, глупость какая-то получается… Если он сам хочет найти Титова, откуда он знает, что мы на верном пути? Ведь по идее, это мы должны направлять его, а не он нас. Ну что ж, тогда второй вариант: Феникс как-то связан с похитителями Димы, возможно, это он и есть, и звонил он мне с одной-единственной целью — сбить со следа, заставить взяться за Быкова. Черт, опять нестыковка: мы бы так и так вцепились в бывшего партнера Антона Степановича Титова, других-то зацепок у нас нет, и, судя по осведомленности Феникса о наших делах, он об этом знает. Кстати, возвращаясь к осведомленности — кто же все-таки сообщил ему о Быкове? И что, собственно, я знаю о Ваське и Викторе, кроме того, что первый работает в полиции, а второй — брат Димки? Или все-таки нас выдал Жорик? Черт, этак всех вокруг себя подозревать начнешь. Но одно я знаю точно — я стала слишком зависеть от Васьки и Титова в своем расследовании, пора это прекращать. Неважно, пусть даже я ошибаюсь в своих предположениях насчет них, но я не могу рисковать. И лучше по мере возможностей действовать одной. Если я заблуждаюсь насчет них, уверена, потом они меня поймут.

Заснула я только под утро, и мне снился Димка. Он весело смеялся и шел вперед по долгой дороге, постепенно растворяясь в тумане, но даже тогда я продолжала слышать его смех, эхом отдававшийся в моей голове, когда я уже проснулась. Открыв глаза, я еще пару минут полежала в тишине, успокаивая разбушевавшееся сердце.

Интересно, как чувствует себя Полечка? Пришла ли она в себя? Надо обязательно съездить сегодня в больницу, проведать ее, Разумовских, Григория.

Было только шесть утра. Сон больше не шел. Я встала, умылась, и принялась готовить завтрак. Следовало подкрепиться основательнее, кто знает, когда мне сегодня удастся еще поесть.

В университет я пришла за полчаса да начала занятий. В коридорах еще никого не было, и мои шаги казались мне самой оглушительно громкими. Я старалась ступать потише, не зная, кого я боюсь потревожить, и как раз проплывала мимо деканата, когда открылась дверь, и я нос к носу столкнулась с Владимиром Григорьевичем, преподавателем социологии.

— Извините, — пролепетала я, — я не хотела…

— Ничего страшного, — улыбнулся мужчина, приглядываясь ко мне. — Мы ведь, кажется, не первый раз сталкиваемся? Вы Смирнова, если не ошибаюсь, да?

Я подивилась его памяти — не прошло даже месяца с тех пор, как он устроился на работу в наш университет, а уже запомнил фамилии своих студентов!

Владимир Григорьевич правильно понял мое замешательство.

— Годы практики, — пояснил он, — за несколько лет, что я работаю в сфере образования, я придумал свою систему запоминания фамилий.

— Правда? — засмеялась я. С этим человеком мне было невероятно легко общаться — он не давил своим авторитетом, не занудствовал, у него был приятный мягкий голос, которым он просто зачаровывал студентов на своих лекциях. — Не поделитесь?

— С большим удовольствием! — охотно согласился преподаватель. Мы медленно двинулись по коридору. — Вот вы, например, полностью оправдываете свою фамилию — скромная, серьезная, мирная девушка, вас легко запомнить, так же как, например, Веселовских, Хорошевских, Грустных, Буяновых, особенно, если они соответствуют своим темпераментом. Самые заметные студенты, которые всегда на виду, запоминаются, конечно, быстрее. Труднее обстоит с середняком, которые ничем не выделяются из общей массы. Здесь действует метод ассоциаций. Возьмет, к примеру, Гномовых, Таракановых, Безнадежных, ну, вы понимаете ход моих мыслей… — Я кивнула. — Такие студенты, как правило, смущаются, когда зачитываешь их фамилии перед аудиторией, ну, это и понятно. Но что самое смешное, — Владимир Григорьевич понизил голос, и я невольно к нему наклонилась, — это когда студент с такой фамилией вдруг начинает ей соответствовать, сам того не сознавая.

— Как это? — не поняла я.

— Очень просто, — улыбнулся преподаватель, — возьмем, например, какого-нибудь Комарова и приглядимся к нему повнимательней — и что мы видим? Мы видим, что недаром его предка наградили такой замечательной фамилией, поскольку он постоянно звенит под ухом, таращит на тебя огромные жалобные глазенки и пьет твою кровь!

Я расхохоталась, понимая, что преподаватель просто дурачится.

— У вас, кажется, литература? — спросил Владимир Григорьевич, когда мы подошли к двери кафедры зарубежной литературы.

— Да, — улыбнулась я, — но вы еще не рассказали мне всей системы.

— Расскажу, — пообещал он, — как-нибудь попозже. Заходите, всегда буду рад.

— Обязательно зайду, — заверила я.

Владимир Григорьевич шутливо мне поклонился и пошел дальше, я же, все еще очарованная его обаянием, двинулась в свой кабинет.

О новом преподавателе социологии мы знали немного — только то, что он живет один, у него нет жены. Довольно странно, учитывая, с какой легкостью он находит общий язык с окружающими людьми, как с мужчинами, так и с женщинами. Наверняка в его жизни была несчастная любовь, подумала я, садясь за первую парту, поэтому он сейчас один, не в силах забыть ту, единственную, и начать новую жизнь с другой.

Надо же, раньше я не замечала за собой такой сентиментальности.

Первая пара пролетела быстро. На время я отключилась от расследования и полностью погрузилась в учебу. К счастью, я была старательной студенткой, и несколько дней, проведенные мной в поисках Пуха, не отразились на моей успеваемости.

А вот во время второй лекции мне позвонил Васька. К счастью, телефон стоял на беззвучном, поэтому никого не потревожил. Я схватила телефон, и бочком, по стеночке, пока профессор Зинаида Ивановна писала на доске художественные направления, вышла в коридор.

— Да?

— Ань, я только что с Комсомольской. Быков Валерий Иванович там давно уже не проживает, но нынешние хозяева отыскали его старый адрес. Вот сейчас туда собираюсь.

— Постой! — крикнула я, лихорадочно соображая, как бы его остановить. Этих двоих следовало держать перед глазами. — Мы с Виктором сейчас приедем, а по старому адресу поедем все вместе.

— Зачем? — не понял Васька. — У вас сейчас занятия, я бы и один управился.

Я принялась лихорадочно соображать, как бы его остановить:

— Это все Виктор! — озарило меня. — Ему словно вожжа под хвост попала, поедем, говорит, все вместе, и точка!

Я замолчала, отчаянно надеясь, что Васька не вспомнит — вчера в кафе Виктор был совсем не против такого расклада.

— Ладно, — проворчал Васька, — я сейчас к универу подъеду.

Я объяснила соседу, как к нам проехать, и перевела дух. Кажется, получилось.

Набрав номер Виктора, я отправила ему сообщение и зайдя в кабинет, тихонько пробралась на свое место. Охота за Быковым объявляется открытой!

Когда мы с Виктором вышли из корпуса, Васька уже дожидался нас на стоянке. Радостно поприветствовав меня и хмуро кивнув Титову, он завел мотор. Я юркнула к нему в машину.