Каталог катастрофы - Стросс Чарльз. Страница 12

Над головой вьются и кричат чайки. Я слышу негромкий стук за спиной: одна из птиц что-то уронила на гальку. Оборачиваюсь – на случай, если эти твари собрались на меня нагадить. На первый взгляд все ожидаемо: нечто маленькое, похожее на морскую звезду, светло-зеленое. Но при ближайшем рассмотрении…

Поднимаюсь и склоняюсь над упавшей добычей. Да, похожа на морскую звезду: радиальная симметрия по пяти осям. Вроде бы окаменелость, какой-то зеленоватый аргиллит. А потом я присматриваюсь. Я знаю, что всего в двух сотнях миль отсюда, на побережье Нормандии, расположено большинство ядерных реакторов Европы, сезонным ветрам ничего не стоит принести оттуда радиоактивное облако прямо к нам. (А вы еще гадали, отчего британское правительство так держится за ядерное оружие?) Но эта штука необычней любого мутанта, порожденного радиацией. Каждое щупальце слегка подрублено; сама же тварь похожа на поперечное сечение морского огурца. Должно быть, это представитель какой-то древнейшей клады, окаменелость из какого-нибудь диковинного отряда, вымершего в результате Кембрийского взрыва – как раз когда появились те строения, что лежат ныне на глубине двух километров под одной безымянной британской станцией в Антарктике.

Я не в силах оторвать взгляд от окаменелости, потому что вижу в ней знак. Ее вырвали из естественной среды обитания и бросили умирать на чужом берегу под взглядами созданий, для нее непостижимых. Хорошая метафора: так себя в наш век чувствует и человечество – то самое человечество, которое призвана защищать Прачечная. И забудем про покров государственной тайны, про антураж времен Холодной войны, про забытый городок и охранный периметр – если говорить прямо и по сути, всё сводится к нашей чудовищной коллективной уязвимости, к нашей беспомощности перед натиском созданий, которых мы толком не можем постичь. Даже низшего из них, не принадлежащего к Великим Древним, хватит на то, чтобы опустошить крупный город; мы играем в свои игры в тени сил столь зловещих, что стоит на миг потерять бдительность – и всё, что представляет собой человечество, утонет во мраке.

Я могу вернуться в Лондон: они позволят мне вернуться к своему столу в тесной комнатушке и дальше чинить там сломанную офисную технику. Без обвинений и укоров – просто работа на всю жизнь и пенсия через тридцать лет в обмен на молчание до гробовой доски. Или я пойду обратно в Данвич и подпишу там бумажку, согласно которой они могут сделать со мной все, что угодно. Неблагодарная, смертельно опасная служба в любой точке мира: скорее всего, придется делать омерзительные вещи, такие, о которых никогда нельзя будет рассказать ни одной живой душе. Может, вообще никакой пенсии мне не достанется, а только безымянная могила в каком-нибудь ущелье в среднеазиатском нагорье или нога в мокром носке, которую случайно найдут утром на берегу Тихого океана в компании пирующих крабов. Никто и никогда не рвался на действительную службу ради денег или условий труда. С другой стороны…

Я смотрю на морскую звезду и вижу глаза, человеческие глаза, в которых копошатся зеленые черви, а потом понимаю, что выбора у меня нет. А по сути, никогда и не было.

3. Перебежчик

Три месяца спустя – с точностью до минуты – я сижу за столиком в американском баре и работаю над своим первым полевым заданием. Можно было бы ждать, что это будет чрезвычайно волнительный момент моей карьеры, да только это совершенно тривиальная, почти учебная операция, поскольку Санта-Круз – одно из самых приятных мест в Калифорнии, а мне было бы легче вытерпеть иголки под ногти от испанской инквизиции, чем еще десять минут в одной комнате с Мэйри. Так что я наслаждаюсь жизнью, сидя в дешевом баре у волнореза со стаканом пшеничного пива от пивоваренного завода Санта-Круза, и смотрю, как пеликаны тренируют посадку и взлет на ограде за окном.

Лето только началось, температура градусов двадцать пять, на пляже полно прекрасных девушек, дауншифтеров и фанатичных серфингистов. Поскольку это Санта-Круз, я надел обрезанные джинсы, психоделическую футболку и бейсболку задом наперед, но все равно, конечно, за местного меня никто не примет. Цвет лица у меня как у классического гика – за такой готы убить готовы, – а в Санта-Крузе даже гики время от времени оказываются на солнце. Да и сережек у них обычно больше одной.

Имя моего контакта здесь – Мо. И почему-то мне кажется, что это псевдоним. Никто толком ничего не знает об этом загадочном Мо, кроме того, что это бывший британский ученый, у которого возникли проблемы с возвращением на родину. И тут мне становится непонятно, при чем тут вообще Прачечная: с такими вопросами вполне способно справиться наше консульство в Сан-Франциско.

Тут нужно немного осветить историю вопроса – ведь Великобритания и США союзники, правда? Если честно, и да и нет. Не существует двух государств, у которых идеально совпадали бы интересы: в итоге они оказываются в серой зоне, где эгоизм подталкивает прежних союзников вести себя друг с другом совсем не по-дружески. Моссад, например, шпионит за ЦРУ, а в семидесятые Румыния и Болгария шпионили за Советским Союзом. Лидеры этих государств могут даже целоваться в десна, однако…

В 1945-м Великобритания и США подписали договор об обмене разведданными: в то время наши спецслужбы вели отчаянную войну против общего врага. Немногие из тех, кто не связан с разведкой, понимают, как близко к пропасти мы стояли – даже тогда, в апреле 1945-го: ничто так не помогает укрепить союз на самом высоком уровне, как безумный враг, решивший вас полностью истребить… И в первые послевоенные годы этот договор позволял Британии и США петь одни и те же псалмы.

Но в последующие десятилетия отношения между странами начали портиться. Частично виной тому Хельсинкский протокол: даже Молотов тогда согласился, что оккультные вооружения, которые измыслили приспешники Гитлера из Общества Туле, слишком опасны и не должны применяться, и союзники вздохнули с облегчением. А когда стало ясно, что в британской разведке полно русских шпионов, ЦРУ быстро отошло подальше; так сформировался сложный комплекс политического взаимодействия сверхдержав, в котором поеденному молью британскому льву пришлось занять то место в жизни, на которое указал ему новый дрессировщик – дядя Сэм. Думаю, можно в этом винить Суэцкий кризис и провал с Тьюрингом или паранойю Никсона, но в 1958-м, когда Великобритания предложила распространить договор сорок пятого года на оккультные спецслужбы, правительство США ответило отказом.

Мои коллеги из Центра правительственной связи прослушивают звонки в США, сводят данные и передают через стол коллегам из АНБ, которым устав не позволяет шпионить за людьми на территории США. Взамен посты перехвата и прослушивания АНБ дают ЦПУ вполне добротный и незаметный способ следить за всеми телефонными разговорами в Западной Европе – в конце концов, они ведь ничего не прослушивают, а только читают расшифровки, подготовленные коллегами, не так ли? Но в сумеречной зоне оккультных спецопераций нам не разрешается открыто сотрудничать. Здесь у меня нет местного связного, как не было бы в Кабуле или в Белграде: формально я тут вообще нелегал, поскольку въехал по туристической визе. Так что какое бы ни произошло искажение реальности, это лично моя проблема.

С другой стороны, ушли в прошлое те времена, когда приходилось среди ночи прыгать из отсека бомбардировщика и пытаться не зацепиться парашютом за Железный занавес. Позабыты и показательные процессы пойманных шпионов: если попадусь, худшее, что меня ждет, – допрос и срочная высылка домой. Да и с парашютом прыгать мне не пришлось. Все было куда прозаичнее: я прилетел на пассажирском MD-11 компании «Американ Эйрлайнс», заполнил визовую анкету («род занятий: госслужащий; цель визита: командировка», и нет, я не был членом НСДАП с 1933 по 1945-й) и вышел в зал ожидания аэропорта Сан-Франциско.

Вот так и получилось, что я сижу в баре в Санта-Крузе, смотрю на пеликанов, медленно пью пиво, жду, когда же появится Мо, и пытаюсь понять, что же мог учудить британский ученый, что ему понадобилась наша помощь, чтобы вернуться домой, не говоря уж о том, почему вообще Прачечная отнеслась к его проблемам с такой серьезностью.