Портрет дамы с жемчугами - Кикути Кан. Страница 13

– Ний-сан [11]! Подождите!

– Пусти, Рурико! – брат вырвался и сбежал с лестницы так быстро, что ступеньки под ногами у него заскрипели.

– Ний-сан! Подождите!

Рурико побежала за братом, чтобы вернуть его, но успела лишь заметить, как он, с непокрытой головой, скрылся за воротами.

Рурико не выдержала и зарыдала. Слезы градом катились по щекам.

После смерти матери их осталось трое: отец, брат и Рурико. Семья быстро беднела, и число слуг сокращалось. Теперь в доме жила всего одна старая преданная служанка со своим мужем. А тут еще брат ушел!

С отцом он не ладил, как не ладят огонь с водой, зато с Рурико они были друзьями. Смерть матери сблизила их еще больше, потому что Рурико была единственной, кто понимал Коити. Сестра тоже у него одного могла найти сочувствие и поддержку.

Рурико было жаль и отца и брата. Но о брате она беспокоилась больше: ведь он покинул дом, не взяв с собой ни единой вещи. Рурико тешила себя мыслью, что он рассудителен и вряд ли с ним может случиться что-то ужасное, но заработать себе на жизнь брат не мог. Он вырос хоть и в обедневшей, но старой аристократической семье и не сумел бы дня просуществовать самостоятельно.

«Он вернется, – продолжала успокаивать себя Рурико, утирая слезы. – Поостынет и вернется. А сейчас он, должно быть, у тетки в Адзабу».

Тут Рурико вспомнила об отце и с тревогой поспешила к нему.

Отец все еще оставался в комнате брата. Он устало опустился на стул и сидел с жалким видом, понурив голову. Глядя на него, Рурико не могла сдержать слез. Она вдруг заметила, как сильно поседел за последнее время отец, как глубоко ввалились у него щеки, и сердце ее сжалось от боли. Ему трудно было теперь говорить из-за недостающих зубов, и он часто жаловался на это. И, конечно, для него было настоящей трагедией, что родной сын равнодушен к том идеалам, которым он посвятил всю свою жизнь. Не в силах произнести хоть слово, Рурико, словно подкошенная, упала на пол и, закрыв руками лицо, зарыдала.

Это, видимо, подействовало на старика, и со щеки его скатилась скупая слеза.

– Рурико! – едва слышно позвал он ее.

– Что, отец? – сквозь слезы откликнулась Рурико.

– Он… ушел? – В голосе отца звучала глубокая любовь к сыну.

– Да, отец, – ответила Рурико.

– Ну и пусть! Не хочет считаться со мной – не надо. Отныне он мне больше не сын. Он чужой мне, как любой прохожий на улице, хотя в пас течет одна кровь. Вот ты, Рурико, поняла бы отца, не изменила бы моим идеалам, не разбила бы моих надежд. Жаль, что не ты родилась сыном. – Отец старался говорить спокойно, но ему трудно было скрыть горечь и волнение.

Рурико ничего не ответила.

Отец не напрасно жалел, что Рурико не родилась мужчиной, ибо волей и темпераментом она не уступала ни брату, ни отцу. К тому же от всего ее облика веяло таким благородством, что каждый невольно проникался к ней уважением.

Отец собирался еще что-то сказать, но ему помешал шум автомобиля, который, посигналив, въехал в ворота их дома.

Тягостное молчание было внезапно нарушено. Рурико очень хотелось поговорить с отцом, узнать о его намерениях, чтобы решить, как ей самой действовать дальше. Поэтому она досадовала на непрошеного гостя, который, не подозревая о происшедшей здесь драме, шумно ворвался к ним в дом.

Старушка-служанка почему-то долго не шла открывать, и Рурико сама направилась к двери.

– Если не по важному делу, скажи, что я сегодня не принимаю.

Лицо отца было по-прежнему бледно и слегка подергивалось. Открыв дверь, Рурико на какой-то миг застыла от удивления. Перед ней стоял виконт Сугино, отец ее возлюбленного.

– Ах… Милости просим! – приветствовала она виконта, не зная, как поступить.

Виконт Сугино, отец дорогого ей человека, был не в очень-то хороших отношениях с ее отцом. Оба они принадлежали к одной политической партии, но отец Рурико презирал виконта за то, что тот в погоне за наживой водил знакомство со всякого рода авантюристами и проходимцами. Рурико даже слышала, что раз или два между ними происходили стычки. Поэтому сейчас она и стояла в нерешительности. Заметив это, виконт с недоумением спросил:

– Разве барона нет дома?

Рурико не решилась солгать и ответила:

– Он дома.

– Я Сугино. Прошу вас доложить обо мне.

Тут уж Рурико ничего не оставалось, как исполнить его просьбу. Но когда она поднималась по лестнице, ею вдруг овладело волнение от внезапно мелькнувшей мысли. «Не может этого быть…» – говорила себе Рурико, стараясь отогнать от себя непрошеную мысль, но чем больше она старалась, тем учащеннее билось сердце,

Наоя, старший сын виконта Сугино, в отличие от своего отца, был юношей во всех отношениях безупречным. Рурико случайно познакомилась с ним в концерте и, подружившись, не заметила, как увлеклась им. Все в юноше нравилось Рурико: и мужественное умное лицо, и пылкость.

Они полюбили друг друга чистой и пламенной любовью и поклялись никогда не разлучаться.

– Когда я закончу образование, буду просить вашей руки, – часто повторял юноша.

Этой весной он окончил лицей.

«Если «закончить образование» означало «окончить лицей»… – При этой мысли Рурико почувствовала в душе необычайную легкость. – Виконт никогда раньше не бывал у нас, – думала она, и сердце замирало и билось, как птица в клетке. – Но почему же в таком случае он ничего не сказал, когда мы были у Сёды, – продолжала лихорадочно размышлять девушка. – Хочет, наверное, сделать сюрприз…»

Тут она взглянула на отца, сидевшего с удрученным видом, и радость ее мгновенно улетучилась. Если предположения ее оправдаются, согласится ли на это замужество отец? Выдаст ли он горячо любимую дочь за сына презираемого им человека? Хотя личная неприязнь отца, казалось бы, не должна отражаться на счастье дочери. И не такой человек отец, чтобы не понять этого… Но хватит ли у него сил теперь, когда он так бесконечно одинок, расстаться навсегда с дочерью? Это соображение подрезало крылья ее разыгравшейся фантазии. А вдруг согласится?…

– Отец, к вам пожаловал виконт Сугино! – задыхаясь от волнения, сказала Рурико.

Отец не знал сердца дочери, и Рурико прочла на его лице сильное раздражение, когда он услыхал об этом неожиданном визите.

– Сугино! Хм…

Отец и не подумал пойти навстречу гостю. Рурико была в отчаянии. Ссора с сыном, да и без того натянутые отношения отца с виконтом не сулили девушке ничего хорошего, и мечтам ее, пожалуй, не суждено было осуществиться.

– Ничего не поделаешь! – сказал отец. – Проси его в гостиную.

И отец спустился вниз надеть хаори [12].

В смятении Рурико вернулась в переднюю.

– Простите, что заставила вас ждать! Пожалуйста, входите!

– Напротив, это я должен извиниться перед вами за столь неожиданное вторжение, – любезно ответил виконт и прошел в гостиную.

Построенный по-европейски еще в век Мэйдзи, дом Карасавы был старомоден и по стилю, и по размещению комнат. И всякий раз, вводя гостей в эту комнату, Рурико ощущала неловкость из-за чересчур скромного ее убранства и стоявших здесь старинных потертых кресел.

Отец не заставил себя долго ждать и, хотя недолюбливал виконта, приветливо с ним поздоровался, как того требовало гостеприимство.

Рурико стала хлопотать по хозяйству. Принесла чай, сладости и незаметно для себя все время прислушивалась к разговору отца с виконтом. Они начали с погоды, затем перешли на политику. Но о том главном, что волновало Рурико, речь не заходила, и, удалившись к себе в комнату, девушка испытывала томительное беспокойство. Образ любимого неотступно стоял у нее перед глазами. Она перебирала в памяти встречу за встречей, испытывая при этом светлое, невыразимое счастье, не омраченное даже различием в характерах их и взглядах. К этим очень незначительным различиям оба они относились с глубоким уважением. Рурико вспомнилась осенняя ночь: после концерта в парке Уэно они проходили по едва освещенной бледным светом газовых фонарей аллее, восторженно беседуя о «Лунной сонате» Бетховена, которую только что слушали. Потом на память пришло одно из воскресений раннего лета, когда они, сидя в лесу Тоямагахара, среди источавшей аромат молодой зелени, обменивались впечатлениями о романе Толстого «Воскресение». Молодой Сугино был для Рурико не только любимым и единственным другом, он был для нее наставником и учителем, человеком поистине достойным, которым Рурико постоянно гордилась и восхищалась.