Генеральная пауза. Умереть, чтобы жить - Ильина Наталья Леонидовна. Страница 24

— Алекс, я знаю, ты меня не слышишь. Потерпи совсем немного. Я тебя вытащу. Мы не случайно оказались так близко, — шептала Дина скорее себе, чем неподвижному Алексу. — Уж если вернулась я, то тебе точно там не место!

Очень худое, с чёрными кругами вокруг глаз — его лицо казалось другим. Голова была выбрита. Верхний кончик правого уха отсутствовал, а прямо над ним тянулся к затылку грубый, толстый, словно гусеница, рубец.

Руки безвольно лежали поверх одеяла. Она просунула дрожащую ладошку под свободную от трубочки капельницы руку. Сжала. Тонкие длинные пальцы были холодными.

— Я приду. Обещаю! Жди. Ты должен вернуться! Я специально не слушала «Лесного царя». Сам для меня сыграешь.

Неподвижное лицо Алекса оставалось равнодушной маской. Но Дина знала, что там, между светом и тьмой, он жив и страдает.

— Я приду, — прошептала она ещё раз и неуклюже опустилась обратно в кресло. Попыталась опуститься. Промахнулась, вцепившись здоровой рукой в подлокотник. Кресло покатилось назад, ведь зафиксировать колёса Дина даже не подумала. Неуклюже прыгнув за ним спиной вперёд на дурацкой лангетке, она умудрилась попасть на самый край сиденья, но гипс на второй ноге с грохотом врезался в металлическую тумбочку…

В таком виде, торопливо и безуспешно пытающуюся развернуть кресло одной рукой, её и обнаружила дежурная из палаты Алекса…

Шума было много. Прибежала Антонина, из ординаторской вышел даже дежурный врач, который явно собирался вздремнуть — такой помятый был у него вид. Все они напустились на Дину, но она только делала большие жалобные глаза и твердила о том, как ей жаль. Мальчика Лёшу, про которого прочитала в интернете, и того, что вела себя глупо и неосторожно… В голове же крутилась и крутилась единственная мысль. Наркоз! Глубокий наркоз!

Каких только способов она не перебрала, чтобы снова очутиться в коме, но на этот раз с гарантией того, что она будет помнить всё! Иначе затея оказалась бы бессмысленной. Единственный приемлемый вариант — медикаментозная кома — был слишком сложен. Кто и почему ввёл бы её в такое состояние?

И вот, когда она почти отчаялась, Антонина, ругаясь громким шёпотом на Дину, которую везла обратно в палату, выдала:

— А если бы ты упала? Да на «раскоряку»? Повредила бы спицы? Это же опять наркоз, операция. Куда тебе сейчас наркоз, дурочка? Это после комы-то? Всё равно что снова в кому. Рано от тебя доктор Брумм отступился, я считаю!

Дина так и обмякла в кресле от облегчения. И правда, чем наркоз от искусственной комы отличается? Да почти ничем. Ей и надо-то было совсем немного времени! Покосившись на аппарат Илизарова, Дина вздохнула. Придётся подождать до завтра. Похоже, что для отделения реанимации её фокусов оказалось достаточно — Антонина предусмотрительно оставила дверь в палату открытой, и пригрозила глаз с неё не спускать.

Половину ночи Дина не спала, так и эдак представляя себе новое падение. К утру, измученная, она поняла, что сломать руку ещё раз не так-то просто. От одной мысли об этом сердце заходилось бешеным стуком и её бросало холодный пот. Покалеченный организм сопротивлялся выбросом какого-то гормона, про который что-то, скорее всего, в школе проходили, но Дина давно и прочно забыла. Ясно было одно: она больше никогда не сможет бездумно и глупо отпустить перила, стоя на краю. Она физически не в состоянии сознательно нанести себе увечье! Даже ради Алекса.

Слёзы затопили открытые глаза. Рука разболелась так сильно, что хотелось заорать и позвать дежурную, а ведь ещё никто ничего не ломал! «Я сделаю это! Сделаю! Сделаю!» — уговаривала себя Дина, цепенея от ужаса, чувствуя себя предательницей и втайне надеясь, что наступающий день что-то изменит.

Утро началось с хлопотных сборов по переезду на другое отделение, а закончилось ужаснувшим Дину событием. Сначала в длинном коридоре затопотали, за приоткрытой дверью палаты одна за другой промелькнули фигуры врача и медсестёр, провезли какой-то тяжёлый аппарат. Потом на пороге появилась Антонина с тревогой во взгляде. Она катила впереди себя поскрипывающее кресло с неровной надписью «1-я хирургия» на спинке.

— Ну, — вздохнула, — пора, — и поставила кресло боком возле кровати. — Давай перебираться.

Дина позабавила двусмысленность её слов. Перебираться с кровати в кресло и перебираться на первую хирургию звучало одинаково. Антонина выглядела странно. От её привычного добродушия не осталось и следа. Она хмурилась и украдкой оглядывалась на дверь палаты.

— Что-то случилось? — не выдержала Дина, водрузив загипсованную ногу на ручку кресла-каталки.

Антонина не успела помочь, оглянувшись. Мимо палаты быстрым шагом прошёл заведующий отделением. Фалды расстёгнутого халата развевались у него за спиной.

Дина решила, что на отделении появился новый пациент. Скорее всего, кто-то из «тяжёлых», раз поднялась такая суета. «Впрочем, — сокрушённо подумала она, — чему я удивляюсь? „Лёгкие“ здесь не задерживаются, переезжая на другие этажи больницы».

Антонина повернулась и с сомнением посмотрела на Дину, качнув головой.

— Давыдченко из третьей палаты утром стало совсем плохо. Будут решать вопрос о его отключении. Только мать дождутся…

— Что?!

Забыв о больной ноге, Дина подскочила на кровати. Кресло боком поехало в сторону. Колёса сопротивлялись, с невыносимым скрипом цепляясь резиной за линолеум, негодовали на такое варварское применение. Кресло затормозило, но относительно здоровая Динина нога проскользнула по полу и потеряла опору, сразу отпихнув его ещё дальше от кровати. Антонина всплеснула руками и бросилась к Дине, но ей помешала выставленная «кочерга» гипса, которая проскочила под ручку кресла и застряла там, продолжая его толкать.

Пока медсестра неуклюже лавировала, пытаясь обогнуть торчащий на её пути гипс, расстояние между кроватью и креслом увеличилось настолько, что Дина уже едва могла удержаться. Поясница повисла над полом и продолжала сползать дальше. Ограничители с боковины кровати сняли ещё утром — они мешали сидеть, собирая в пакет разную мелочёвку — так что теперь даже зацепиться было не за что. Здоровой рукой до спинки кровати было не дотянуться, а вторая, заключённая в металлический каркас, была бесполезна. Инстинктивно продолжая тянуться к изголовью здоровой рукой, Дина вдруг сообразила — сейчас или никогда! Понимание, словно огненная вспышка, высветило всё разом: страх падения; будущую боль; данное Алексу слово; возможность, которую нельзя было упустить. Дина прекратила попытку за что-нибудь схватиться и выгнула спину. Глупая мысль о том, что центр тяжести человека находится в заднице, которая уже висела в воздухе, была не очень ко времени, но точно отразила то, что произошло потом.

Дина упала, беспомощно взмахнув обеими руками, приложившись затылком сначала о выступающую железную раму кровати, а потом и об пол. В довершение всего загипсованная нога перевернула-таки кресло, и оно свалилось набок, прямо под ноги неповоротливой Антонине. За миг до того, как чудовищная боль превратила утро в ночь, Дина успела удовлетворённо выдохнуть — утяжелённая железками сломанная рука с размаху летела к полу всеми своими ободами и спицами.

Глава 3. Интермеццо

Интермеццо — инструментальная пьеса между актами, картинами или сценами в опере или драме.

После того как Дина исчезла, Аликвис так и остался сидеть на берегу возле невидимой воды, только уши руками зажал. Торжествующий вой и громогласный рёв пробивались через ненадёжную преграду, но он просто ждал, несильно раскачиваясь и морщась, как будто разболелись зубы. Зубы не болели, но вибрация звука неприятно отдавалась в костях черепа. Утешало знание, что продлится это не слишком долго. Идти куда-либо в непроницаемой темноте всё равно не имело смысла.

Он прикрыл глаза, в которых продолжал плясать огненный зайчик последнего луча, вернувшего Дину домой, и усмехнулся: Тьме не удалось заполучить эту необыкновенную девушку!