Покой - Вулф Джин Родман. Страница 34

«Теперь вы знаете о моей болезни, мистер Смарт, – сказал Мистер Т. – Если не поняли до сего момента. Я умираю, мистер Смарт. Моя живая плоть превращается в камень».

«Это невозможно, сэр», – возразил я.

«Вы ошибаетесь. Что такое кости, мистер Смарт, как не известняк? Ведь сам известняк, добытый в карьере, состоит из тел мириад древних морских существ, как вам, несомненно, известно. И зубы, мистер Смарт. Что они такое, как не разновидность белого кремня? Камни образуются в почках и желчном пузыре даже у обычных людей».

«Хотите сказать, что превращаетесь в статую?» – спросил я.

Глупость, разумеется, но у меня не было времени как следует осмыслить услышанное. Если охота надо мной посмеяться, вообразите, как бы вы себя почувствовали, разбуди вас посреди ночи чье-то присутствие в спальне, за которым последовало бы подобное заявление вкупе с возможностью потрогать другого человека и ощутить, что он твердый и холодный, словно камень, который вытащили из пруда.

«Я не достигну полного окаменения, – продолжил он, – потому что умру, когда соединения кальция, которые сейчас проникают в эпидермис, вторгнутся в жизненно важные органы. Мистер Смарт, кажется, вы сегодня говорили мне, что не пьете».

«Совершенно верно, сэр».

«Сдается мне, в такую ночь даже трезвеннику позволена толика бренди – я вот знаю, что выпью немного. Вы присоединитесь ко мне?»

Я сказал ему, что это против моих принципов, но для меня будет честью выпить в его компании какой-нибудь полезный напиток, пока он угощается тем, что ему по нраву, поэтому мы опять спустились в столовую. Мистер Т. достал из буфета бутылку бренди и стакан, а я выжал для себя сок из нескольких апельсинов и добавил льда из морозилки. Могу сказать, что не променял бы этот напиток ни на что, так как было почти девяносто градусов [51] – судя по висящему на стене кухни термометру, – хотя стояла глубокая ночь.

«Я жертва призрака, мистер Смарт», – сказал мне Мистер Т. примерно через пять минут после того, как я сел с ним за стол.

«Вы издеваетесь надо мной».

«Увы, нет. Дом, в котором мы с вами сейчас находимся, служит пристанищем для привидения, и оно намерено меня уничтожить».

«Сэр, если это правда, я бы посоветовал вам как можно меньше говорить о таких вещах вслух. Если позволите заметить, моя бабушка, покойная Ребекка Эпплби, хорошо разбиралась в подобных вопросах, и она всегда говорила, что призраки и тому подобные создания не любят и избегают тех, кто не выказывает никакой веры в них, но группируются вокруг тех, кто ведет себя противоположным образом. Я сам никогда – ни на минуту! – не верил в их существование, и вам бы тоже не советовал».

«А как вы это назовете?» – спросил он и протянул мне холодную руку, предлагая ее пощупать.

«Кожная болезнь, – быстро ответил я, – и вам следовало бы обратиться к врачу».

«Что, если я скажу вам, мистер Смарт, что эта кожная болезнь (если использовать ваш термин, ибо на самом деле, уж поверьте, она никоим образом не ограничивается тканями эпидермиса) была моим собственным открытием? Что она вызвана препаратом, который я изготовил сам – и никак иначе?»

Тут я не нашелся с ответом – просто уставился на него с открытым ртом.

«Злой дух, о котором я вам говорил, Смарт, отравляет мою пищу. Именно так он намерен свести меня в могилу».

«Я заметил, – проговорил я, не зная, что еще сказать, – что у вас, как бы поточнее выразиться, странные привычки в том, что касается еды».

– Погоди-ка, Джулиус, – прервал его профессор Пикок. – По-моему, тебе давно пора ответить на загадку о завтраках. Ты пытаешься сказать нам, что причина, по которой этот мистер Тилли пожелал поменяться едой, заключалась в опасении, что призрак мог испортить пищу, хотя вы ели в ресторане?

Мистер Смарт кивнул.

– Ну хорошо. Итак, из завтрака, который ты отдал, что-то осталось не съеденным. Но потом, когда мы предложили свои варианты, ты сказал, что все они неправильные. Мне кажется, тебе следует объясниться.

– А я думаю, – встряла тетя Оливия, – что тебе должно быть стыдно за себя, Боб. Ты никогда не пересекал линию Мейсона—Диксона?

– Я пересекала, Ви, – ответила Элеонора Болд, – но все равно не понимаю загадки.

– Когда я была маленькой девочкой… – Тетя откинулась на спинку стула с задумчивым видом, хотя и старалась не пролить чай. – Когда я была маленькой девочкой, мой отец взял маму, Джона и меня в Таллахасси. Это было прекрасно. Я навсегда запомнила белоснежные скатерти в вагоне-ресторане, цветы в хрустальной вазе, которые принес официант, и трапезу с родителями – мы, дети, дома ели на кухне, – а еще то, как телеграфные столбы со свистом проносились за окном.

Стюарт Блейн откашлялся.

– Прекрасная леди, поскольку у вас, очевидно, не больше намерений разгадать головоломку мистера Смарта, чем у него самого, я хотел бы поделиться одним замечанием, которое может быть полезно для всех. Преследуемый призраком мистер Тилли, как описал наш друг, подождал, пока он сделает заказ, а затем сделал свой, который не имел ничего общего с заказом нового работника. Я полагаю, он назвал первое, что пришло в голову, поскольку все равно не собирался это есть.

– Я тоже это заметила, – сказала Элеонора Болд. – Он выбрал совсем другие блюда.

Мистер Смарт кивнул и продолжил.

«Я стараюсь принимать как можно меньше снадобья, – сказал Мистер Т., – и благодаря своей бдительности продлил себе жизнь на два года. Я прошу вашей помощи, мистер Смарт, в том, чтобы продлить ее еще больше».

Я сказал ему, что помогу всем, чем смогу.

«Больше я ни о чем не прошу, – продолжил он. – Еду, приготовленную для меня, нельзя оставлять без присмотра ни на секунду, и было бы лучше, если бы никто не знал, что она моя, прежде чем пища коснется моих губ. Вы меня понимаете, мистер Смарт?»

Я сказал, что да, а потом осмелился предположить, что, если в доме водятся привидения, ему, возможно, лучше уехать.

«Привидение привязано не к дому, мистер Смарт, – ответил он, – а ко мне».

После этого мы отправились спать – и, честное слово, я достал старый шаткий стул и подпер им дверь, прежде чем лечь в постель. Потом долго не мог сомкнуть глаз, прислушиваясь к каждому шороху в старом доме.

В конце концов наступило утро, и ничего не произошло. Я приготовил нам завтрак, но Мистер Т. просто отхлебнул немного кофе и сказал, что больше ничего не хочет. Достал из кармана своего черного костюма блокнотик и, пока я ел, начал писать в нем. Я подсмотрел, как мог; на перевернутых вверх тормашками страницах были символы, которые мы используем при написании рецептов. Я уже почти спросил, что же Мистер Т. изучает, как вдруг мельком увидел его лицо – его боль и сосредоточенность, и тогда понял, в чем дело. Он усердно искал лекарство от своего недуга, и после такого открытия я ни за что на свете не стал бы ему мешать.

Постепенно я доел свой завтрак и подумывал встать и уйти; но потом мне пришло в голову, что я наверняка побеспокою его, чего лучше не делать. Поэтому я просто налил себе еще немного кофе, и мы сидели вдвоем, наверное, минут двадцать. Он отложил карандаш – красивый карманный карандашик в золотом держателе – и спрятал лицо в ладонях. И мы сидели дальше. Затем Мистер Т. немного пошевелился – кажется, двинул локтем по скатерти, – и карандаш покатился. Он этого не заметил, и тот упал со стола на пол. Мистер Т. потянулся за ним, затем передумал (как мне показалось), посмотрел на меня и сказал: «Мистер Смарт, боюсь, вам придется поднять его». «Мистер Тилли, – ответил я ему так смело, словно у меня в кармане была тысяча долларов, – я фармацевт и планирую вскоре стать лицензированным фармацевтом. Я не возражаю готовить для нас обоих – это самое меньшее, что я могу сделать, чтобы рассчитаться за комнату и питание. Но если вы хотите, чтобы кто-нибудь поднимал ваши игрушки, вам следует нанять горничную».