Хозяйка «Волшебной флейты» (СИ) - Эристова Анна. Страница 6

– Кто из вас тут дольше всех работает?

Оглядев товарок, Аглая подбоченилась, распустив шаль руками:

– Ну, я, допустим.

– Пойдём, – кивнула ей. – Как там этот холуй сказал? В кабинетец.

Она вильнула плечом, приглашая меня за собой. Девицы смотрели тревожно, переглядывались, кто-то шепнул подружке что-то, чего я не разобрала. Но с ними я разберусь позже, пока мне надо всё узнать. А кто лучше может мне рассказать о заведении, чем девушка, которая дольше других работает в нём?

Кабинет оказался отдельной комнатой, в которой, кроме узкой односпальной кровати, стояли стол со стулом и шкаф с книгами и папками. Я взяла одну из них, открыла. Бумага, написанная витиеватым почерком с вензелями, а сверху надпись «Полицейское управление Михайлова, губернское управление Михайловской губернии, Российская империя». Уфти! А ниже – «Сие дано Головкиной Аглае в удостоверение, что она является путаной и имеет жёлтый билет».

– Головкина – это ты? – спросила я у Аглаи. Она кивнула. Я прищурилась, оглядев её с ног до головы, потом продолжила допрос: – Откуда ты пришла в… заведение?

Она снова вильнула плечом, сказала своим шикарным грудным голосом:

– Так батюшка мой купец был, разорился. Сам повесился, имение с молотка пустили, завод забрали. А нам куда, детям? Братцев моих забрали в ремесленники, а я вот помыкалась да к мадам Корнелии прибилась.

Ясно-понятно. Таких историй я слышала море. Только вместо купца – инженер, а вместо торгов – коллекторы.

Отложив папку, взяла вторую. Полистала. Дело Настасьи Менихиной. Спросила:

– Настасья, это кто?

– А курносенькая наша, с пасьянсом, – охотно ответила Аглая. – Из крестьян она. Новенькая.

– Аглая, как вам тут работается?

Я убрала папки в шкаф. Потом посмотрю. Обернулась к девушке. Аглая пожала плечами:

– А как и у других. Нигде не лучше, нигде не хуже.

– О чём ты говорила, когда я сказала закрыть заведение?

– Так ведь девушки платят мадам каждый день, – она усмехнулась и подняла на меня круглые чёрные глаза – такие красивые, такие яркие. – За комнату, за пропитание, за чулки и бельё.

– Дело только в этом? Да не вопрос, Аглая, за сегодня вы не платите ничего.

– Мадам любезна, – коротко ответила она, хмурясь. Я спросила:

– Что такое?

– Мадам любезна только сегодня? Ксенофонта выгнали, за постой не возьмёте… А завтра что?

Она смотрела пристально, цепляя взгляд глазами. Такими яркими, такими выразительными… Я вдохнула, выдохнула. Сказала ей:

– Сядь, Аглая. Поговорить надо.

– Отчего б не поговорить, мадам, – улыбнулась она. Улыбка разилась со взглядом. Девушка умела, как и все путаны, улыбаться одними губами. А вот глаза остались тревожными. Понять её можно, конечно: как не волноваться, когда новая метла приходит и начинает мести? Но я не изменю своей цели. А цель моя – сделать из этого заведения нечто совершенно другое, нежели обычный бордель. Потому что я завязала.

– Сколько стоят твои услуги?

Аглая пожала плечами, стянув шаль на груди, ответила:

– Целковый за свечу.

– И это значит?

Она обернулась, взяла с комода свечу и показала мне:

– Пока горит – целковый. Прогорела – пожалуйте на выход, или Ксенофонт ещё целковый возьмёт.

Свеча была маленькой, тонкой и низкой. Что ж, сколько она может гореть? Полчаса? Знать бы ещё цены в этом мире… Пометила в мозгу: узнать цены. Взяла у Аглаи свечу, спросила:

– И как, хватает мужчинам?

Девушка подняла глаза к потолку, фыркнула, как будто засмеялась, и сказала:

– Есть такие, что хватает, а есть такие, что сразу по три свечки берут.

– Не удивлена, – пробормотала я. Отложив свечу, пробежалась взглядом по папкам на полке: – А что тут? Не только же досье на девушек?

– Ксенофонт тут хранит всякие счета. Он же каждую бумажонку подшивает: за булочки из кондитерской, за чулочки из галантереи, даже за свечи!

– Тут? – я вынула папку наугад, и Аглая кивнула:

– Ага, мадам, это счета за алкоголь. Заказывали муссат в винном доме господина Краузе, а вот пиво дрянное, экономил Ксенофонт…

– Да ты всё знаешь, Аглая! – восхитилась я, разглядывая каллиграфический почерк продавца. Две пинты муссатного вина – это же просто поэма!

– Я, мадам, спросить хотела, – сказала она, и я вновь подивилась её голосу. В нашем мире из неё вышла бы оперная певица. А в этом – жрица любви…

– Спрашивай.

– Мы как теперь работать будем без Ксенофонта? Надо бы нового управника искать.

– Серьёзно? Чтобы он тебя лапал? – удивилась я, закрывая папку. – Нет, уж как-нибудь без Ксенофонтов обойдёмся. Управлять я буду сама.

Она посмотрела на меня удивлённым взглядом. Видимо, мадам Корнелия тут появлялась лишь деньги забрать. Но мне нечего было ей объяснять. И без неё проблем хватает. Муссат это явно игристое вино. А сколько у нас там пинта? Никогда не знала, но, видимо, придётся измерить, чтобы мыслить нормально, в литрах…

Ладно, это тоже потом. Сперва мне надо разобраться с девушками.

– Что там Ксенофонт говорил? Кто тут без документа?

– Так Авдотья, – с готовностью ответила Аглая. – Позвать?

– Зови.

Я закрыла папку, отодвинув её в сторонку, и села так, чтобы корсет давил поменьше. Господи, да как они вообще тут живут с этим пыточным приспособлением? Нет, я так больше не согласна. Попрошу сделать мне лифчик. А можно и вообще без него, что за глупые предрассудки!

В кабинет вошла худенькая маленькая девушка. Это она штопала чулок. У Авдотьи были остренький носик и огромные голубые глаза, как у Мальвины, только волосы, такие же вьющиеся, как у куклы, оказались с рыжиной. Грязные, кстати, волосы. А-та-та, детка, мыться нужно не по воскресеньям, а каждый день!

– Мадам звала? – спросила девушка кротким тонким голоском.

Я кивнула:

– Садись. Скажи мне, как тебя зовут, и откуда ты.

– Спасибо, мадам, я постою. Авдотья я, по фамилии Заворотнюк. Сами мы из Артамоновска, туточки в Михайловской губернии. Маменька наша померла родами, а папенька наш полицмейстер тамошний, шестерых растил сам, да после женился снова.

Авдотья замолчала, потом пожала плечиками, словно ей было зябко в одном корсете, сказала:

– Мачеха выжила. Так я туточки и оказалася.

– Почему у тебя документов нет?

– Так ведь нельзя нам жёлтый билет, папеньке доложат. Никак нельзя, чтобы папенька узнал…

Я закатила глаза к потолку, спросила безнадежно:

– А как же ты раньше работала? В полицию не забирали?

Авдотья улыбнулась всё так же кротко:

– Так Ксенофонт меня прятал.

– Прятал? Где?

– Так вот туточки, в кабинете.

Она повела рукой, указывая на низенький шкафчик. Бог мой, неужели она сидела в шкафчике, согнувшись в три погибели? Встав, я заглянула в шкафчик. Там были полки, а на полках стопки не то простыней, не то полотенец. Авдотья хихикнула, видя моё недоумение, и, откинув невидимый крючок, толкнула полки внутрь. Они со скрипом повернулись, открывая лаз в стене, а Авдотья пояснила:

– Чуланчик тамочки. Пересидеть можно.

– Понятно, – ответила я и закрыла лаз. – Документ нам с тобой всё-таки придётся сделать, Авдотья.

– Мадам, умоляю, будьте милой, только не жёлтый билет! – личико девушки всё скукожилось, и мне стало её жалко. Я ответила:

– Не жёлтый билет, а настоящий документ. Паспорт, например.

Существуют ли в этом мире паспорта? Как же мне всё тут узнать, изучить, желательно сразу? Почему мадам Корнелия не приложила мне камешек к башке и не вложила в неё все необходимые знания?

– Для паспорту, мадам, мне выйти замуж нужно, – вздохнула Авдотья. – А как же работать после этого?

– Глупости, мы что-нибудь придумаем, – ободряющим тоном сказала я. – Да и не будем мы работать, как прежде.

– Как это, мадам?

– Так это. Скоро всё узнаете. Зови, кто там ещё есть.

Авдотья похлопала глазками, видно, по привычке и вышла из кабинета. Я прошлась вдоль стены, погладив по спинке красивый изогнутый диванчик. А пыли-то, пыли… Надо клининговую службу вызывать! И вообще… Может, и дизайн изменить. Размахнуться я могу. И даже идеи есть.