Сильнее времени (СИ) - Добрынина Елена. Страница 38

И кризис миновал. На четвёртые сутки девушка как обычно дежурила у постели больного. Перед тем он особенно сильно метался во сне, звал какого-то Порфирия, стонал. На изможденном его лице выступали капли пота, которые девушка стирала сухой чистой тканью. Невольно она любовалась им. А потом мужчина стих и уснул. Натэлла с опаской приблизилась к его лицу, чтобы понять, дышит ли он, жив ли? Но он спал, дыша размеренно и спокойно. Нати уснула, сидя рядом с больным. Ей показалось, что она лишь прикрыла глаза на секунду, а когда открыла, на улице уже светало. Табор спал. Лоб мужчины был сух и прохладен. Смерть отступила.

***

К моменту начала Русско-турецкой войны, Алексей Георгиевич Терепов служил в чине ротмистра в Житомире, во 2ой бригаде 5ой пехотной дивизии, которая только-только вошла в 9ый армейский корпус. Военной службой он горел, чувствовал свою принадлежность к защитникам Отечества, а потому рвался в бой. Но Крымская война была в прошлом, Туркестанские походы его не коснулись, а потому, когда его вторая бригада была направлена на Балканы для сражения с турками, Алёша был несказанно счастлив.

В Петербурге ему было слишком шумно и суетно. Там могли устроиться лишь те, кто отлично освоил искусство лести и тонкости жизни по правилам высшего света. Алексею было сие противно и потому он предпочитал служить подальше от столицы. Перед началом войны их полк квартировался в Житомире, который на тот момент являлся губернским центром Волынской губернии.

Новость о предстоящей войне он встретил с ажиотажем, как и многие его товарищи: в обществе очень поддерживали идеи освобождения из-под гнёта турок братских славянских народов.

Пятая пехотная дивизия под руководством генерал-лейтенанта Шильдера-Шульднера была в числе тех, кто осуществлял первый, провальный штурм Плевны. Вечером 7 июля российские войска подошли к городку Плевна и заметили, что турки готовятся к обороне. Короткий бой ничего не дал обеим сторонам и потому, на рассвете следующего дня армия Российской Империи приступила к штурму.

Ожесточённый тот бой длился весь день. В какой-то момент русские войска прорвали три линии окопов, приближаясь к городку, но удержаться на взятых позициях не смогли и были выбиты из города.

К концу дня Алёша чувствовал смертельную усталость. Все силы покинули его вместе с горькими чувствами от потери сослуживцев, многие из которых были не просто боевыми товарищами, а друзьями.

Потери казались ему колоссальными, неудача первого штурма расстраивала, но, чтобы не впадать в уныние, он запрещал себе думать. Сражался храбро как мог с врагом, отдавая приказы своим подчинённым.

Когда их выбивали из города и была получено от командиров указание отступать, Алексей осмотрел своих солдат. Потери были, но в целом он смог сберечь людей, отдавая приказы действовать грамотно.

Они уже повернули назад, чтобы отойти, как вдруг рядом с Алексеем разорвался снаряд. Турки, воодушевлённые отступлением неприятеля, палили по русским, что есть мочи. Бомба разорвалась слишком близко, осколками раня Терепова. От взрыва его оглушило. Алексей опрокинул голову, небосвод закачался, и офицер без памяти рухнул среди своих убитых товарищей. Он провалился в оглушительную тишину и темноту и долгое время не мог даже пошевелиться, подать своим сигнал о том, что, жив. То было странное ощущение: он словно бы наблюдал за собой со стороны и одновременно смотрел на стремительно чернеющее, усыпанное безумно яркими звёздами небо.

В себя он пришёл уже ночью, услышав словно через слой ваты чей-то крик. Кто-то кричал подле него незнакомым, гортанном и певучем языке. Алёша понял, что ему не привиделось.Он позвал обладателя голоса, но из уст его вырвалось не то шипение, не то стон. Офицер понял, что это, возможно, единственный шанс его на спасение, и потому изо всех сил позвал ещё раз.

К нему склонилось чье-то лицо, и Алексей только и смог, что попросить воды. Жажда мучила его неимоверно. Казалось, что за один только глоток, он отдаст всё на свете, но фигура исчезла, а мужчина вновь соскользнул в тяжёлое беспамятство.

Следующим воспоминанием его стала острая боль, которая вырвала из небытия. Его куда-то тащили, переворачивая с боку на бок. Это было очень больно, и Алексей рассердился на того, кто потревожил его. Не было больше сил, не было желания бороться с подступающим холодом, смертельным и таким упоительно спокойным.

Потом он снова был без памяти и ему казалось, что он плывёт в лодке по бескрайнему морю. Наверное, это воды реки времени Стикс, а он давно уже умер и должен теперь предстать пред Всевышним, чтобы тот определил его дальнейшую участь. Алексей вспоминал мифы и легенды, вычитанные в детстве тайком в отцовской библиотеке. Они путались в голове, превращая мысли его в вязкую кашу из воспоминаний, легенд и сказок.

Кроме мечты о военной карьере, Алексей страстно любил читать. Тайком перечитал всю библиотеку родителей в Терепово, а она была обширной. Каких только книг, в том числе и редчайших жемчужин, не было в ней. Труды Овидия и Платона, Гомера и мыслителей средних веков, изданные ограниченными тиражами, бережно хранились и читались юными сыновьями графа Георгия Терепова.

Лодка покачивалась, над Алёшей плыли такие близкие и такие далёкие звезды. А потом он увидел, что звезды поблекли и совсем пропали с небосвода, стало светлеть, а вблизи почему-то ржали лошади и слышался людской гомон. Язык был чужд, и на секунду Алёше показалось, что это турки отыскали его среди погибших товарищей, схватили и приволокли в свой лагерь. Лучше умереть, чем быть плененным и подвергаться пыткам. Он был офицером и в некоторой степени мог бы представлять интерес для врагов.

Алексей сделал попытку пошевелиться, но оказалось, что по рукам и ногам он был скован и потому на одно это движение ушли все его силы. Он опять провалился в беспамятство, а когда очнулся снова попросил пить. Потом перед ним возникло старое, морщинистое лицо, которое дало ему живительные капли влаги.

Когда кризис миновал, и Алексей Георгиевич очнулся, то не сразу понял, где он. Но тюрьму это было не похоже. Со своей лежанки он видел край рощи и раскинувшиеся за ней холмы. Иногда обзор был закрыт, но со временем Алексей понял, что это полог, который в особенно жаркие дни откидывается. На палатку его местообитание тоже не было похоже, да и на хижины окрестных жителей, которые успел повидать граф Терепов не смахивало. И только когда он услышал речь, повсеместно раздающуюся рядом, вдруг сложилась картина в его голове. Как же он не догадался? Это был цыганский табор.

***

Ухаживала за Алексеем старая цыганка, которая, на удивление, сносно говорила на русском. Она поила его отварами трав, шептала какие-то заговоры и промывала раны. Иногда, когда граф лежал с будто бы закрытыми глазами, он видел мелькнувшую фигуру молодой цыганки, которая с любопытством заглядывала в кибитку. Старуха гоняла девчонку, ругалась на неё на своём языке и та, отчего-то вспыхнув, уносилась прочь, разметав свои цветастые юбки. Алексей мало ел, в основном пил отвары, иногда горьковатые, иногда приятные на вкус, и очень много спал.

Однажды вечером, когда он очнулся после очередного сна, то увидел, что в кибитке только он и юная дева. Солнце почти село. За откинутым пологом был виден край горизонта и багровеющий закат.

Девушка сидела на краю повозки, подогнув под себя ноги, так, что видно было лишь ее маленькие пяточки, и читала книгу. Ротмистр Терепов был ошеломлён: цыганка и вдруг читает. Большинство из них было малограмотными, потому Алексея так поразил сей факт. Он бесшумно приподнялся, благо, сил уже несколько дней, как хватало, закинул одну руку за голову и залюбовался девушкой. Не так давно он выяснил, что её зовут Натэллой. Наташа, если по-нашему, решил Алексей.

Натэлла была худенькой, с острыми ключицами девчонкой, с чёрными, вьющимися волосами до самых лопаток. Кожа её была лишь слегка смуглой. Но самыми невероятными в ней были глаза - глубокие, зелёные, словно колдовские. Настоящие цыганские, как омут, в котором хотелось утонуть.