Чужая жена (СИ) - Дэй Каролина. Страница 44

Опускаю глаза, смотрю на свои сжатые кулаки. Сегодня я, мои родные, моя любимая услышим приговор. Дело не стали затягивать на долгое время. Я свою вину признавал, не отрицал ничего, признание написал. Прокурор, мечтающий раскрыть интересное дело, заскучал уже на третьей встрече, когда понял, что никакой Санта-Барбары не будет. Вот моему адвокату пришлось потрудиться, чтобы смягчить приговор и надеяться на минимальный срок наказания.

Сколько мне дадут? Пять лет? Семь лет? Может быть, и больше. Я не задумываюсь об этом. Только одна мысль постоянно бьется в голове пойманной птицей: я не увижу, как растет малыш в животе Жасмин. Я не услышу его первый его крик. Не увижу его первую улыбку. Не услышу первый лепет. Очень много пройдет мимо меня.

Первый год — малыш перевернется, засмеется, схватит игрушку, испугается, обрадуется — без меня. Первые шаги, первые победы и поражения — без меня. Второй год, третий, четвертый… все без меня. Без моего присутствия рядом. Но рядом будет любящая мама. Мама, которая всегда поддержит, всегда поймает за руку, всегда скажет: «Ты самый лучший у меня».

— На основании изложенного суд приговорил…

Перестаю дышать. Кажется, все, кто находится в зале, не дышат, ждут окончательных слов судьи. Мельком смотрю на бедную маму, которую поддерживает за локоть отец. Перевожу взгляд на бледнеющую Жасмин. Надеюсь, ей плохо сейчас не станет. Ведь рядом с ней никого нет, кто может о ней позаботиться. Давай, солнце, крепись! Ты должна быть сильной!

— …признать виновным в совершении убийства по статье Уголовного кодекса…. и назначить срок… семь лет…

Семь лет. Слышу сдавленный не то всхлип, не то вопль матери, шепот отца, прижимающего к себе жену. Втягиваю носом воздух, выдыхаю ртом, слегка откинув голову. Мне нужно несколько секунд, чтобы уложить в голове окончательный приговор. В зале по-прежнему стоит тишина.

— Подсудимый, вам приговор понятен?

— Да, — киваю, смотрю на судью, потом на Жасмин, которая зажимает рот ладонью и по бледным щекам текут слезы.

Не нужно плакать, малышка! Не нужно. Это на самом деле не такая уж высокая цена за твое право быть свободной и не бояться за себя и за ребенка. Это мелочь, по сравнению с тем, как могла бы закончиться история.

— Дани! — надрывно кричит мать, когда конвоиры открывают дверь, чтобы меня увести из зала суда. Она умывается слезами, с тоской смотрит на меня. Качаю головой. Убиваться нет смысла, только нервы себе истреплет.

Конвоиры ждут, когда можно будет защелкнуть стальные оковы на моих запястьях. Умоляюще смотрю на отца, чтобы он увел маму отсюда, не позволил ей своим криком рвать мне душу на части. И так мне сейчас несладко. Понимаю, что причинил ей много боли, но пусть простит меня за эту боль. Подхожу к двери, протягиваю руки.

Накидываю капюшон на голову, не хочу смотреть больше по сторонам. Щелк, вот и конец. Сглатываю, храбрюсь. Я не слушаю гул вокруг себя. Адвокат спорит с прокурором. В зале присутствующие переговариваются. Я нахожу в себе силы, чтобы поднять глаза, чтобы последний раз взглянуть на Жасмин.

Она торопливо протискивается между сиденьями на выход. Она уходит, не смотрит на меня, в то время как я провожаю ее худенькую фигурку понимающим взглядом. Замирает перед дверью, словно почувствовала мой взгляд. Оборачивается, крепко сжимая дверную ручку. Ободряюще ей улыбаюсь, Жасмин не прячет глаза, не стирает слезы с лица. Зажмуривается на секунду, хватает ртом воздух.

— Я всегда буду любить тебя, — читаю по губам ее признание на азербайджанском.

Сердце болезненно сжимается в груди, мои глаза, до этого сухие до рези, наполняются предательской влагой.

— Я буду тебя ждать, — торопливо шепчет она, увидев, как один из конвоиров берет меня за предплечье и тянет в сторону другой двери, которая делит жизнь осужденного на до и после. Я оглядываюсь через плечо, но Жасмин в зале уже нет. Она ушла.

Не сопротивляюсь, когда меня уводят из зала. С улыбкой иду по коридору, уверенно смотря вперед. Страха нет. Есть надежда. И она поможет мне пережить эти семь лет.

Моя женщина меня дождется.

Эпилог

За спиной раздается лязг металла. Не сразу осознаешь, что перед тобой не серая бетонная стена, а улица, деревья, редкие проезжающие мимо машины.

Глаза щиплет, я часто моргаю, облизнув пересохшие губы. Нерешительно делаю первый шаг. Первый шаг на свободе. Солнце светит ярко, жмурюсь, останавливаюсь. Ком в горле мешает дышать.

Я на свободе.

Мысленно повторяю это вновь и вновь, пока в полной мере окончательно не осознаю реальность происходящего. Все самое худшее теперь позади. Теперь мне предстоит очень многое наверстать за все те годы, что прошли мимо меня.

Благодаря адвокату, который был нанят моим отцом, мне уменьшили срок. Каренин Виктор Петрович не зря получал большие гонорары за работу. Он заставил суд пересмотреть дело, полностью раскрыл личность Орлова. Оказывается, покойный муж Жасмин имел небольшие проблемы с психикой, но очень тщательно это скрывал. Судья это открытие принял к сведенью. Позже Виктор Петрович подал ходатайство об условно-досрочном освобождении.

За примерное поведение, за трудолюбие, за то, что не вступал в конфликты с администрацией колонии, суд удовлетворил ходатайство, и срок пребывания в заключении мне уменьшили. И вот этот день настал. Меня выпустили на два года раньше.

Рад? Конечно. Безумно рад. Я теперь смогу обнять родных и любимых людей, держать их в крепких объятиях и не отпускать. Самое главное, что на свободе меня ждали. Ждала моя семья.

Отец не смягчился, не сменил гнев на милость. Но в глубине души, скорее всего, скрепя сердце простил за то, что не оправдал его надежды. Иначе его поступок не объяснить: он нанял самого лучшего адвоката. Я ему за это благодарен, но один вопрос никак не дает мне покоя по сей день. Я очень хочу его озвучить, глядя отцу в глаза. И знаю, ответ возможен после откровенного разговора по душам. Только вот состоится ли эта беседа когда-нибудь — без понятия. Я хочу спросить его о человеке, который пришел ко мне после нашего свидания, когда я находился под следствием.

Мама порывалась чуть ли не каждый месяц ездить ко мне, навещать. Я строго-настрого запретил ей это делать. Не хотел, чтобы она видела и запомнила меня преступником.

С Беллой развелся без особых проблем. Мы после моего заключения под стражу ни разу так и не увиделись. Знаю от матери, что она бросила университет в Москве и уехала в Питер. Ее отец до сих пор общается с моим отцом. Друзьями их сейчас сложно назвать, скорее, хорошие деловые партнеры.

Жасмин. При мысли о ней мое сердце переполняется невообразимой нежностью и любовью. Годы, проведенные в неволе, сделали меня немного черствым, сдержанным и отстраненным, но я по-прежнему безумно люблю ее. И дорожу своей женщиной. Своей женой.

Через полтора месяца после суда я и Жасмин заключили брак. Не было никакого торжества, свадебного платья, букета для невесты, толпы гостей. Были мы, госслужащая, которая выдала нам свидетельство о браке, и трое сотрудников колонии. Кольцами обменялись, потом я отдал обручалку уже своей жене, не положено мне в тюрьме носить какие-либо украшения. После «свадьбы» нам предоставили длительное свидание. Встречаться со мной имели право только очень близкие родственники. Это стало решающим фактором для меня и Жасмин пожениться, для того чтобы иметь хоть мизерную возможность видеться. Именно поэтому она не могла прийти ко мне на свидание в первые дни, когда я находился под стражей. Ее просто не пускали. Аргумент «люблю» юридически не действует.

У нас родился здоровый сын. Жасмин назвала его Казимом. Я был не против. Впервые увидел своего мальчика на фотографии, получив ее в обычном белом конверте.

Как бы безумно мне не ни хотелось обнять сына, покачать его на ручках, вдохнуть сладкий запах — я был против того, чтобы Жасмин его привозила в колонию. Мне самому было неприятно от мысли, что мой маленький Казим окажется не в столь неприятном месте.