По ту сторону Гиндукуша - Баширов Андрей Львович. Страница 35

Виктор Иванович уже в третий раз стал с озабоченным видом перечитывать вслух телеграмму из Москвы — ответ на сообщение посольства о туркмене Аманове, который на днях внезапно объявился в посольстве и заявил, что он пленный, сбежавший от моджахедов. Обрадованный посол немедленно велел привести Аманова к себе, напоил его чаем и расспросил о том, где и когда он попал в плен и как ему удалось вырваться от афганцев. Аманов отвечал на вопросы Виктора Ивановича как-то глухо и сбивчиво, но посол, принявший это за проявление вполне понятной усталости и нервного потрясения, деликатно не стал вдаваться в детали, отправил туркмена отдыхать и дожидаться решения своей судьбы, а сам в тот же день послал донесение в Москву о случившемся, добавив, что сейчас же начнет прорабатывать с пакистанцами вопрос об отъезде Аманова на родину.

— Так вот, повторяю! — громко сказал Виктор Иванович. — Они пишут, что Аманов никогда в Советской Армии не служил и в Афганистане тем более не воевал. Более того, он, как установлено, наркоман — ну, это мы теперь и без них знаем.

— Да уж! — подтвердил Жора Галкин. — Его уже вторые сутки крутит и ломает. Мечется по квартире, грозит, что обратно уйдет, если ему хотя бы план не дадут…

— Какой еще ему план понадобился? — спросил у Жоры удивленный Андрей Васильевич. — ГОЭЛРО? — пошутил он.

— Нет, не в обычном смысле план, а план — наркотик, — пояснил раздраженный Жора. — При чем здесь ГОЭЛРО! Пора бы уж тебе знать, востоковед, что план — это так у нас в Средней Азии гашиш называется, а здесь — чарс, понял? Знаешь? Тогда нечего острить, будто нам одних этих угонщиков «Аэрофлота» не хватало — знай мотайся к ним в тюрьму — так тут еще и этот кадр на голову свалился! Еле-еле его утихомирили, успокоительного дали, а я двум пограничникам еще велел все время у него сидеть, разговоры с ним вести и без передыху в шахматы играть, чтобы отвлечь от черных мыслей. Вторую ночь уже с ним о жизни беседуют — ни отдохнуть им, ни поспать — а ведь их у меня всего четверо. Как службу нести? А он еще нахваливает: «Хорошо у вас тут! Чисто и еда вкусная. А женщины есть?»

— Просто ум за разум заходит! — с тяжелым вздохом признался посол. — Если бы он только наркоман был, так ведь он к тому же, как из Москвы сообщают, собственную мать в наркотическом припадке ярости зарезал и… исчез.

— Он, надо думать, потом из Туркмении через границу в Афганистан махнул, поблуждал там, а когда надоело, решил с нашей помощью домой вернуться и сюда поэтому притопал, — высказал предположение Андрей Васильевич. — Интересно, на что он рассчитывал? Думал, что мы все за чистую монету примем?

— Наверное, — сказал хмурый посол. — То-то он мне при разговоре в первый день нес какую-то маловразумительную околесицу о своих злоключениях в Афганистане. Я тогда еще его по списку пленных и пропавших без вести посмотрел — нет его там, но это ничего не значит, поскольку список-то, кажется, весьма приблизительный. А на что он рассчитывал, когда к нам пошел? Сие мне неведомо! Впрочем, хотел бы я знать, каким местом думали и те девять наших уголовников, что сюда в девяностом году на захваченном самолете прилетели? «Аллах акбар, Аллаху акбар!» — твердили, когда пакистанцам в аэропорту в Карачи сдавались. Видать, надеялись на то, что их за это мусульмане с распростертыми объятиями примут. Счас! Здесь не забалуешь — схлопотали по пятнадцать лет каждый и сидят теперь в кандалах в пакистанской тюрьме, после которой им наша курортом покажется. Что же все-таки будем делать, а, коллеги? Какие у вас мысли на этот счет?

В кабинете воцарилось тягостное молчание. Андрей Васильевич, дисциплинированно, но безуспешно попытавшийся собраться с мыслями «на этот счет», насторожился, услышав какие-то странные приглушенные звуки, доносившиеся снизу, из узкого колодца посольского двора, на который выходила окнами представительская квартира с поселенным в ней Амановым. Жора Галкин, извинившись, тут же исчез. Через пару минут звуки прекратились и снова стало тихо, так тихо, что можно было расслышать отдаленное нежное воркование голубя в посольском саду.

«Тишина, — подумал Андрей Васильевич. — Слава Богу, что пограничники и Жора — ребята опытные и знают, как с такой публикой обходиться. Что все-таки дальше? Ну же, думай! Какой бы этот Аманов ни был, но на родину мы его отправить обязаны, особенно раз он сам туда рвется. С другой стороны, если паки узнают, что он убийца, то нипочем его не выпустят, поскольку у нас с ними нет соглашения о выдаче уголовных преступников. Значит, об этом нам надо молчать. Да, но ведь он теперь не наш гражданин, а туркменский. Посольства у туркмен пока здесь нет. Как с этим быть? Будь он пленный, то никаких бы вопросов — наш, не наш, но тут ведь совсем другое дело… Может быть, в телеграмме есть какие-нибудь мудрые указания на этот счет? Сейчас спросим…»

Спросить Андрей Васильевич не успел. Снизу внезапно донесся звон бьющихся стекол и пронзительный, дикий вопль, сорвавшийся на визг и многократно отразившийся от стен здания. Не попросив разрешения у посла, Андрей Васильевич вскочил, слетел по лестнице вниз, выскочил во двор и помчался к двери представительской квартиры. Там уже никого не было, зато в дальнем углу посольского сада, примыкавшем вплотную к жилому городку, метались какие-то фигуры. Прохрустев подошвами ботинок по осколкам стекла, Андрей Васильевич устремился в сад, где моментально оказался в гуще событий, а точнее, жестокой схватки. Маленький, тщедушный Аманов с невероятной силой и ловкостью выворачивался из рук Жоры и двух крепких пограничников — Федора и Терентия, — бешено хрипя и закатываясь в крике: «Пусти, гад, пусти-и-и! Я на волю хочу! Убью! Бабу мне, бабу дайте! А-а-а!»

Выскочивший из-за кустов третий пограничник, Миша, оттолкнул растерявшегося Андрея Васильевича в сторону, подскочил к Аманову и со всему маху двинул его кулаком в челюсть. Аманов мотнул головой и обвис на руках тяжело дышавших пограничников, а подоспевший кстати врач быстро воткнул ему в руку шприц.

— Силен! — Терентий стер кровь, сочившуюся из порезов на лице, и нехорошо выругался. — Я еще когда в Киргизии служил, на таких вот вдоволь насмотрелся — если у них ломка, их и трактором не удержать. Ну что, Федь, потащили?

— Давай! — ответил мрачный Федор, ощупывая свободной рукой здоровенный синяк под глазом. — Вот по морде получил, и все за те же деньги. Ладно, поехали!

— Видал, Андрей? — спросил Жора, после того как бесчувственный Аманов был затащен в здание посольства. — В следующий раз, если еще такой же тип сюда заявится, сам с ним воевать будешь. Нас-то — то есть меня и моих пограничников — ваш министр в целях экономии со следующего года сокращает, и так во всех посольствах. Будете теперь вместе с вольнонаемными гражданскими, или там с поваром, или, скажем, с нашим сантехником — унитазных дел мастером — охрану нести, решать такие вот, с позволения сказать, внештатные ситуации и своих детишек в городке оборонять — ишь как бегают, и твой с ними тоже! Желаю успеха!

— Георгий Палыч! — воскликнул Андрей Васильевич. — Ну что вы, в самом деле! Я-то или мои мидовские коллеги чем виноваты? Будто мы не понимаем, как вы нужны! Мы ведь с вами общее дело делаем, на одну страну работаем! Разве можно на таких вещах экономить?

— Рад слышать, да что толку? — спросил Жора. — Главное, что ваш министр-«атлантист» насчет этого общего дела не понимает, или, точнее сказать, слишком хорошо понимает, потому так и поступает. Экономия здесь ни при чем.

Через несколько часов у посла состоялся финальный консилиум по поводу Аманова, пришедшего в себя и требовавшего его отпустить. Было решено — держать его против воли, да еще в таком состоянии, далее нельзя, да и просто невозможно. Пусть идет! Жора, Андрей Васильевич и пограничники проводили Аманова во двор и молча показали ему на открытые ворота. Аманов вышел вялой походкой наружу, перешел через дорогу и в изнеможении лег на чарпаи, на котором обычно отдыхали полицейские. Через минуту к нему подошли два пакистанца в простой одежде, взяли под руки, посадили в автомобиль с темными стеклами и увезли.