Три правила ангела (СИ) - Снежинская Катерина. Страница 43

***

Странно, но дверь дядюшкиной квартиры открываться никак не желала, ключ проворачивался, замок щёлкал, но впустую, створка не сдвигалась даже на сантиметр. Сначала Ленка просто удивилась, но тут же накатила такая волна паники, что спина взмокла, очень вовремя вспомнилось, как она двигала дверью лежащее на площадке тело Макса. В смысле, самого Макса, ведь тело – это уже… А Михал Сергеич старенький, много ли ему нужно?

Старообрядцева вдарила кулаком по звонку и заколотила в филёнку ногой.

– Дядя! – заорала так, что, наверное, и в соседнем доме услышали. – Открывай! Открывай немедленно, а то я!..

Что она в таком случае делать будет, Ленка сообразить не успела, потому как за дверью зашелестело, зашуршало и тихий, какой-то сдавленный дядюшкин голос спросил:

– Елена, это ты?

– Я, я! – на радостях ещё громче заорала Старообрядцева.

– Точно ты? Ну-ка, скажи мне, кто был четвёртым генеральным секретарём?

– Каким секретарём? – опешила Лена.

– Н-да, это и вправду ты, – с неподражаемой, только одному ему присущей интонацией, отозвался Михал Сергеич. «Елена, ты удручающе глупа!» – Понимаешь, я попал в глупейшую ситуацию…

Дядюшка конфузливо кашлянул.

– Тебе плохо? Ты не можешь встать?

– Да прекрати ты орать! – неожиданно грозно, хоть и плохо слышно, рявкнул дядюшка. – Ещё не хватает, чтобы все соседи прибежали. Я с этой дурацкой штуки не могу вызвать полицию!

– Зачем тебе полиция?

– Чтобы они задержали преступника, которого задержал я! Неужели сложно понять?!

– Так. – Ленка выдохнула и постучалась лбом в дверь, благо кусачая, но толстая шапка здорово смягчила удары. – Дядя, какой преступник?

– Откуда я знаю, какой? – не без ехидства ответил Михал Сергеич. – Я у него документов не спрашивал.

– Ты можешь дверь открыть?

– Да в том-то и дело, не могу, – смущённо и совсем уж едва слышно отозвался дядюшка. – Я её комодом подпёр. Дверь в комнату шкафом, а эту комодом. И ни туда ни сюда, понимаешь! Нормальный-то телефон в спальне остался, а с этой вашей мобильной штуки ноль-два не звонится.

Ленка ахнула, осознав, что дело, кажется, и впрямь серьёзное. Комод, стоящий в дядюшкиной прихожей, двигали всего два раза в году, чтоб пыль под ним протереть, в генеральную уборку на Пасху ещё осенью. И то приходилось звать Митьку, здоровенного бугая из второго подъезда, который каждый раз божился, будто «больше ни в жисть», потому как «пупок развяжется». Шкаф же и вовсе никогда не трогали из-за монументальной неподъемности. А тут дядя смог один?! И куда звонить, действительно в ноль-два или сразу в ноль-три, чтоб приехали вязать впавшего в буйство, а, заодно, и в непомерную силу родственника?

– Елена, прекращай идиотничать и вызывай милицию! – непререкаемым тоном велел Михал Сергеич. – У меня в комнате содержится общественно опасный преступник!

– Ой, а что это у вас тут? – поинтересовалась совершенно неслышно материализовавшаяся на лестничной площадке Марьванна с Бароном на руках. – Леночка, ты заперла Михал Сергеича?

– Ну, пошла потеха, – пробормотала Ленка.

И потеха действительно пошла. К тому времени, как приехала полиция, а потом и вызванные ими эмчеэсовцы; как бравые ребята спускались на тросах, чтобы проникнуть в квартиру через окно в кухне; как убедили дядюшку, что окно это всё-таки придётся открыть и проникнут в него вовсе не ещё одни преступники, а пожарные (МЧС он не признавал и за спецслужбу не считал); как «скорая» спасла Марьванну, у которой на почве переживаний сделалось давление, а другая бригада помогла Любовь Петровне, заработавшей сердечный удар на почве сопереживания заклятой подруге; как отловили сначала сбежавшего, а потом укусившего полицейского, ажиотированного Барона; как отобрали у восьмилетнего Федьки из третьего подъезда дубинку, которую он умудрился незаметно для всех спереть с ремня другого стража правопорядка; как, наконец, отодвинули сначала комод, а потом шкаф… В общем, к одиннадцати вечера картина случившегося более-менее прояснилась.

Дело было так. Михал Сергеевич, откушав чаю, в самый раз собирался посмотреть шестичасовые новости и уже даже телевизор включил, когда услышал в дверном замке подозрительное царапанье. Ленкин дядюшка был, конечно, человеком пожилым, имел серьёзные проблемы с ногами, да и видел плоховато, зато на слух не жаловался и соображал не хуже, а то и получше некоторых молодых. Поняв, что позвонить в полицию и позвать на помощь он просто не успеет, а дозваться соседей не сумеет, потому как все на работе ещё, а от таких же стариков проку немного, Михал Сергеич решил действовать самостоятельно. Перехватив поудобнее палку, с которой он даже в квартире не расставался, старик спрятался за дверью и огрел вошедшего злоумышленника по черепу.

– А утюжок на него уж сам упал, – как бы извиняясь, надтреснутым стариковским голосом каялся дядя. – Племянница бельё гладила, да позабыла доску убрать и утюжок тоже, вот он и упал. И прямёхонько на преступника. – Племянница, то есть Ленка, отлично помнила, что всё убрала, да и бельё она всегда гладила в своей, а вовсе не дядюшкиной комнате, но промолчала. – Палку об него обломал, – едва не плакал немощный дедок, в которого вдруг превратился Михал Сергеич.

– С одного удара? – усомнился полицейский, разглядывая обломки буковой трости, перехваченной для надёжности медными кольцами.

– Да что там нынче за палки! – горестно отмахнулся трясущейся рукой дядюшка. – Одни опилки да клей.

А преступник на самом деле дожидался в комнате. Но и куда ему, бедолаге, деваться было, спеленатому-то по рукам и ногам. Видимо, дядюшка впопыхах не нашёл верёвки, так связал парня простынями, стянув поверх брючными ремнями, своим и преступника, и – для надёжности, что ли? – замотав ему лицо полотенцем так, что злоумышленник дышал-то с трудом, лишь мычал невнятно. Впрочем, даже его глаза фокусировались… не очень.

– Ну ты силён, дед, – восхищённо протянул полицейский, сдвигая форменную фуражку на затылок.

– Слава ВДВ, – скромно и совсем тихо отозвался Михал Сергеич, не без гордости косясь на портрет, украшающий стену.

На фото, аккуратно вставленном в рамочку ещё покойной супругой, дядя был молодым, бравым, в кожаном шлеме и с рюкзаком-ранцем за спиной.

– Вы этого молодчика знаете? – спросил другой полицейский, постарше.

– Впервые вижу, – чётко отрапортовал Михал Сергеич.

– Нет, – помотала головой Ленка.

Парня же она и впрямь не знала, лишь два раза видела и всё в обществе Виталика. Старообрядцева его бы и не узнала, если б не обсосанный чупа-чупс, валяющийся на паркете возле «стенки». Помнится, на рынке он тоже палочку от карамели гонял из одного угла рта в другой. А на лестничной площадке, когда Макса ударили, вроде бы обёртка от леденца валялась.

Значит, всё-таки Виталя? Только что ему потребовалось в дядюшкиной квартире, да ещё практически белым днём?

***

Увидав Ленку, участковый так скривился, словно у него все зубы разом заныли и даже обернулся на совершенно пустой коридор, будто сбежать хотел. Но вздохнув тяжко, набрался, видать храбрости, подошёл, недовольно пыхтя и отдуваясь, не без труда выудил из кармана амбарную связку ключей.

– Ну что тебе опять нужно, Старообрядцева? – проворчал, безрезультатно пытаясь вставить ключ в замок и всё мимо попадая. – Что ты всё сюда ходишь? Как на работу, ей богу.

– Всего-то третий раз пришла, – тихо напомнила Лена.

– Уже третий раз! – раздражённо рыкнул Григорий Григорьевич по фамилии Порывай и уставился на непослушный ключ, будто впервые его видя. – Думаешь, дел у меня других нету, кроме как с вами разбираться? Да делу у меня… во! – участковый с силой похлопал себя по апоплексической багровой шее. – Русским языком тебе сказано, идёт доследственная проверка. Поняла, что ли? Ну и ступай себе. Иди, иди. Видишь у меня того… работа.

– Не вижу, – вконец обнаглела Ленка, отобрала у полицейского связку, подвинув весьма упитанного дяденьку плечом, и, отыскав нужный, открыла хлипкую дверцу. Из кабинета пахнуло холодом, будто из подвала, и застарелым табачным перегаром. – Вы бы поговорили со мной, Григорий Григорьевич, объяснили бы всё, я бы на самом деле пошла и вас больше не беспокоила.