В сетях любви - Грант Сесилия. Страница 7

— Я только хотела сказать, что ты зря разрешаешь ему так говорить о тебе. — Мария с шуршанием перевернула страницу «Аккерманз рипозитри». — Скажи ему, что у него есть выбор: либо пользоваться твоей благосклонностью, либо обсуждать ее на публике. Что делать и то и другое у него не получится.

Мария вполне могла предъявить такой ультиматум джентльмену и ожидать, что он будет выполнен. Олицетворение женственности: гибкое, как ива, тело, матовая кожа, глаза цвета неба в солнечный летний день. В этом мире все это растрачивалось впустую. Ее место было на вершине стеклянного холма, где она грустно улыбалась бы принцам, которые оступились на пути вверх. Или, возможно, на омываемой морскими водами скале, где она расчесывала бы свои золотистые волосы. Но отнюдь не на Бонд-стрит, в ателье модной портнихи, где она решала, как лучше потратить выделенные ей деньги.

Они были вовсе не теми, кем их сочла бы деревенская девица, живущая без тревог и забот, — любовницами лондонских мужчин. Когда Эдвард ввел ее в свой круг, она ожидала встретить более богато одетых женщин, с которыми она познакомилась у миссис Пэрриш — необразованных, грубых, с тупой покорностью принимающих те карты, что сдает им жизнь.

А вместо этого встретила Марию и рыжеволосую шуструю Элайзу. Обе были родовитее, чем она, обе получили хорошее образование, и обе отличались достаточным великодушием, чтобы не принимать во внимание ее жизнь в борделе и общаться с ней на равных.

Лидия пожала плечами и перевернула страницу в своем модном журнале.

— Готова поспорить, что так говорят все джентльмены, когда нас нет рядом. Чего я добьюсь, если буду требовать, чтобы он вел себя не так, как все?

— Корректности. — Мария перелистнула две страницы, с опытом, выработанным годами, отметая то, что на них предлагалось. — Мы не домашние питомцы, чтобы расписывать наши достоинства, как на аукционе.

— Ну, не знаю. — Элайза, сидевшая по другую сторону стола, отбросила свой «Аккерман», наклонилась вперед и положила руки на стол. — Вы не допускаете, что с такой рекламой Лидия сможет добиться кое-чего получше? Тот тип, что сражался при Ватерлоо, он точно записал себе на корочку. И поспешил выяснить твое имя.

— Ему было бы полезнее заниматься своим делом. — Абсолютно равнодушный тон, который скрывает все остальные эмоции, кроме легкого раздражения, порожденного упоминанием об этом человеке. — Между прочим, он выяснял мое имя не ради нескромных целей. Ему всего лишь хотелось устроить спектакль и показать, какие у него превосходные манеры.

— Я бы не возражала, если бы он захотел узнать мое имя под любым предлогом. Вы видели эти плечи? — обратилась к подругам Элайза. — Широкие, как у тяжеловоза. Или у лесоруба. Я была бы не прочь познакомиться.

— Его заявления делают ему честь, я думаю. — Глядя на Лидию, Мария с укоризной покачала головой. — И я бы сказала, что у него вполне приятная внешность. Уверен в своих словах — это, кстати, говорит в его пользу. Да и красивые темные глаза тоже.

— Я бы назвала его глаза «горящими». Как пара угольков.

Ох, ради Бога!

— Угли светятся оранжевым. А у того джентльмена глаза карие. — Хоть и поправив Элайзу, она отлично поняла, что та имеет в виду. Несмотря на темноту в библиотеке, она разглядела его пылающий взгляд. И на мгновение почувствовала себя голой — такого она никогда не испытывала, даже когда стояла обнаженной перед мужчиной.

Но только на мгновение. И он заплатил ей за это. А ведь он мог бы купить ее благосклонность и за меньшую сумму, если бы она решила ее продать.

Лидия вздохнула и бросила журнал на середину стола.

— Пусть выберут за меня. Я не понимаю, почему эти платья подойдут мне больше, чем какие-то другие. — Если бы Эдвард спросил, она бы сказала ему, что нечего зря тратить деньги на платья, которые не украсят ее и ничего не изменят в его общении с ней.

Если только в том общении, которое происходит вне кровати. Например, в библиотеке в «Бошане».

Она опустила глаза и провела пальцем по шву на перчатке. Две другие дамы продолжали листать модные журналы и выбирать фасон, который ей больше всего пойдет. Она могла бы рассказать им об инциденте в библиотеке. Элайза от души посмеялась бы, и если бы их пути когда-нибудь пересеклись, обсуждаемому джентльмену пришлось бы смириться с многозначительными намеками.

Но слишком велик риск, что история дойдет до ушей Эдварда. И он сразу ухватится за повод, чтобы обвинить ее в молчании. В подобных вопросах его логика слегка хромает. Так что лучше держать это при себе.

— Вот это. — Мария положила перед собой раскрытый журнал. — Думаю, из индиго, с темно-синей вышивкой. Ты будешь надевать к нему свои сапфиры. И вот это. — Она бесцеремонно забрала другой журнал у Элайзы и положила его на первый. — Верхнее платье из темно-фиолетового, нижнее — более темного тона. Самого темного, почти как у сливы. Если они смогут сшить нижнее платье из шелкового трикотажа, чтобы оно облегало тебя, тогда получится просто шикарно.

— Действительно, все, что отвлекает внимание от моего лица, мне только на пользу. — Однако она чувствовала странный, глупый трепет, рассматривая иллюстрации. У первого платья было нечто вроде драпировки, как на греческих тогах, рукава с разрезами и кушак с продернутым в него шнуром, который спускался с шеи, пересекался на груди и оборачивался вокруг высокой талии. Другое платье состояло из нижнего, очень простого и узкого по фасону, и прозрачного верхнего с распашной юбкой, которая спускалась из-под груди. Ни одна юная барышня не надела бы такой наряд. Эти платья предназначались для женщины, знакомой с земными радостями и твердо стоящей на ногах.

— Послушай, Лидия, мне так надоели твои высказывания подобного рода! — Она слушала Марию вполуха, сосредоточив свое внимание на иллюстрациях. Дамы, не обладающие умопомрачительной красотой, поднимались до величайших высот, их называли искусительницами. У тебя бы тоже получилось, если бы ты перестала всем напоминать, насколько неинтересна твоя внешность. Пусть джентльмены сами решают.

— Отлично. Я закажу оба. С шелковым трикотажем и прочим.

Они, несомненно, будут стоить дороже, чем обычные платья. Возможно, в следующий раз, когда она будет играть за Эдварда, она заберет чуть больше из его выигрыша.

Так она и сделала. Через три дня они снова оказались в «Бошане», и ее покровитель задремал. Едва Лидия поняла, что он не может противостоять сну, она тут же запомнила все открытые карты после окончания первого хенда и начала играть, отлично зная, какие карты остались в колоде. Она подправляла свои расчеты каждый раз когда заканчивался хенд, и карты открывались.

И она выигрывала. Спокойно, скромно, не привлекая к себе внимания высокими ставками, она увеличила выигрыш Эдварда до суммы, на которую можно было купить полдюжины новых платьев из тончайшего китайского шелка и индийского муслина. На последнем хенде когда в колоде осталось слишком много десяток она остановилась на пятнадцати и бесстрастно наблюдала как партнеры, один за другим, в том числе и банкомет, банкротятся.

Кроме пижона лейтенанта. Когда игроки сгребали к себе выигрыши, он косился на нее. Вероятно, надеялся что она опять будет прятать деньги за корсаж. Что ж пусть надеется. Лидия рассовала банкноты по карманам Эдварда — в отношении этих денег он должен полагаться на честность своих партнеров по столу. Потом встала и неторопливо вышла из комнаты, сжимая в руке скромные пятьдесят фунтов.

В коридоре на третьем этаже имелось окно, выходившее на улицу. Это было отличное местечко для спокойных размышлений и отдыха от суеты. Время близилось к трем. В небе висел полумесяц, острые кончики которого смягчил туман.

Пятьдесят фунтов. Она сунула сложенные банкноты за корсаж. Пятьдесят плюс сто восемьдесят получается двести тридцать за пять дней. Жаль, что не хватило духу начать играть несколько недель назад, когда Эдвард впервые привел ее сюда. Ей дорого обойдется эта робость, если ему надоест этот клуб, прежде чем она выиграет необходимую сумму, и он выберет такой, куда дам не пускают.