Друиды (ЛП) - Лливелин Морган. Страница 71

Не говоря ни слова, я продолжал действовать, следуя интуиции и внимательно слушая подсказки моего духа. Никто никогда не проводил таких ритуалов, приходилось выстраивать его на ходу. В какой-то момент Брига положила руку мне на плечо. Никто другой не посмел бы трогать меня, но она поступила правильно. А вот вопрос «Айнвар, что ты хочешь делать?» был лишним. Я сам ничего не делаю. Успех магических действий зависит от силы и абсолютной уверенности друида в этой силе, но это не сила человека, это сила духа. Я покачал головой и ничего не ответил.

Когда приготовления, как мне показалось, закончились, я закрыл глаза и открыл себя Источнику. Мой дух напряг слух, пытаясь уловить слабый шепот извне. Но до меня доносились только скрипы замерзших ветвей и приглушенное дыхание людей вне круга.

«Подскажите мне! — мысленно умолял я, — скажите, что делать сейчас? Надо ли мне рухнуть на мертвые тела и закричать «Живи!», как я уже сделал однажды? Но хватит ли этого приказа? Или нужно что-то еще?»

В следующий момент до меня дошла бессмысленность и дерзость моей попытки. Как смел я мечтать о том, чтобы снова разжечь уже погасшую искру жизни? Такое только во власти Творца. Мое намерение далеко выходило за пределы человеческих возможностей.

Но Тарвос! Тарвос, которого я любил, не был готов к смерти. Он должен жить! И глаза Лакуту отчаянно молили о помощи. Я не боялся за себя, я делал то, что считал необходимым.

«Пожалуйста, — умолял я из глубин своего естества, — молю, пошли мне вдохновение!»

Стоя рядом с телами, простертыми на земле, я склонил голову и стал ждать. И вот что-то огромное вошло в Рощу. Дрожь пронзила землю. Ветер взвыл в кронах дубов. Потом все вокруг залила удивительная тишина и покой, как бывает, когда оказываешься в центре бури. Казалось, круг людей и друидов разом отодвинулся, словно я удалялся от них с огромной скоростью. Друиды начали петь, но звук достигал моего слуха в лучшем случае как отдаленное жужжание. Свет на поляне потускнел, потом вспыхнул и снова потускнел, собравшись вокруг лежащих тел. Я наклонился над Тарвосом. Потом встал на колени, и тут в меня ударила мощная сила отрицания, швырнувшая меня на землю и придавившая, словно гигантским каблуком.

Деревья замерли, наблюдая, друиды пели, древняя земля стала мягкой подо мной, и Творец был... и Творец... Новый взрыв силы с оглушительным треском разметал все порядки, которые я так тщательно выстраивал. Я отчаянно пытался удержать связь с Источником, с пламенем, сияющим в черноте среди звезд, где нет ни тел, ни мертвых, ни живых, и понял, что сейчас и сам исчезну в этом горниле. И тогда мой внутренний дух закричал в экстазе! Он узрел Творца!

Меня подвело мое человеческое тело. Я ощутил себя лежащим, уткнувшимся лицом в прошлогодние листья, плачущим от слабости. Моя вытянутая рука касалась мертвой руки моего друга.

Не знаю, как долго я лежал. Никто не посмел беспокоить меня. Сам себе я напоминал младенца, пустого, как скорлупа ореха. Я понял ограниченность моего дара. Менуа ошибался. Духу, заключенному во мне, недоставало сил, чтобы воскрешать мертвых. Возможно, кто-то другой и смог бы, но не я.

И все же, взамен несуществующего дара я получил другой, вовсе не меньший. Любовь к моему другу позволила мне на краткий страшный миг узреть истинный лик Источника.

Я поднялся на ноги шатаясь, как древний старец. Только тогда ко мне подошли. Я отметил потрясенные взгляды.

— Посмотри, — сказал Аберт, указывая рукой куда-то мне за спину.

На противоположной стороне поляны молния разбила огромный дуб от кроны до корня. Молния зимой... В воздухе висел запах горелого дерева. Никто не спросил, как это могло произойти. Я был главным друидом.

— Их дух отлетел. Отнесите тела в поселок, — приказал я. — Пусть женщины приготовят их к погребению.

Процессия медленно двигалась сквозь синие сумерки. Я шел впереди. Один. Лакуту, тихо рыдая, шла рядом с телом Тарвоса.

Уже ночью, когда в селении все стихло, я вышел под звезды и долго глядел в зимнее небо. Тарвос там, думал я. Его не увидишь, до него не дотянешься. Но весной на деревьях набухнут новые почки. Так бывает всегда.

А нас, друидов, ждала работа. Мы — глаза и уши земли. Мы думаем ее мысли. Мы чувствуем ее боль. Вернувшись на виноградник, мы оценили ущерб, нанесенный римлянами. Солдаты не только вытоптали хрупкие лозы. Запах сказал нам, что они еще и мочились на них. Наверное, так они хотели выразить свое презрение к нашим усилиям. Но еще хуже оказалось то, что они разбросали соль по рядам шпалер. Опоганенная земля взывала к нам, прося помощи.

Сначала мы ужаснулись. Потом испытали отвращение к тем, кто мог совершить такое. Разве люди могут травить богиню, мать всех живых существ?

Мы оплакали оскверненный виноградник, а потом принялись за работу: провели ритуалы очищения и исцеления, призванные восстанавливать жизнь в оскорбленной земле. Мы знали свое дело, это было нашей обязанностью и нашей привилегией. Жаль только, что мне не позволили сделать то же самое для Тарвоса.

После безумного ритуала в Роще я стал скромнее и мудрее. Я никому не мог рассказать о своем опыте; язык духа чужд человеческим языкам, нет слов, чтобы описать то, что я видел и чувствовал. Но я стал другим человеком. С того дня широкая седая прядь поселилась в моих волосах; серебро против темной бронзы. Люди говорили об этом благоговейным шепотом.

И еще кое-что изменилось. Уже на следующую ночь в дверях моего дома появилась Брига, тащившая подмышкой свою постель.

— Айнвар, ну что стоишь столбом? Впусти меня.

Не скрывая изумления, я отошел в сторону.

— Зачем ты пришла?

— А ты как думаешь? — Ее хрипловатый голосок источал ехидство. — Я пришла, чтобы быть с тобой, ты, великий пьяница!

Я действительно в тот вечер выпил немало вина.

— Но почему сейчас?

Она бросила постель и с тихим смехом упала мне на руки. Спустя довольно долгое время, оторвавшись от моих губ, она пробормотала:

— Не спрашивай. Я готовлюсь стать друидом, а друиды никогда не объясняют, почему и зачем они что-то делают.

Может, другие мужчины и понимают женщин, но не я...

Зима была трудной. Нет, погода стояла мягкая, но беспокойство способно сделать трудным любое время года. Мертвых похоронили. Я с нетерпением ждал вестей из Ценабума, от Рикса, от моих информаторов о делах римлян. Понятно, что Цезарь не оставит без внимания стычку на виноградниках.

Я все больше и больше уходил в себя. А Брига, привыкшая жить нараспашку, явно хотела от меня больше того, что я был способен дать ей. Даже во время самых тесных объятий я ощущал себя несколько скованным. Часть моего разума все равно пребывала не здесь.

Старый ворон Менуа закричал рано утром. В это время я сидел у очага, натирая маслом свой посох, чтобы он не рассохся. Услышав ворона, я выбежал на улицу. Форт жил своей обычной жизнью, но я уже знал, что будет дальше. Ворон Менуа не ошибался.

Я вышел к воротам и посмотрел вдаль. Ничего. Но в воздухе разлито особое напряжение, а южный ветер заунывно тянет песню смерти. Я поспешил в Рощу, чтобы послушать деревья. Вернувшись в дом, я сказал Бриге:

— Тасгеций мертв.

Она вытаращила глаза.

— И что же теперь будет?

Я слушал внутренний голос и думал. Кое-что мне не нравилось.

— Зависит от того, как он умер, — наконец сказал я.

Новости от крикунов дошли до нас после полудня. Тарвос уже не прибежит ко мне, поэтому я сам вышел к воротам и ждал, обернувшись на юг, пока не услышал первые отголоски. Звуки передавались по цепи от скотовода к охотнику, от охотника к лесорубу...

Ночью в Ценабуме убит король. Самую длинную ночь в году вождь отмечал пышно. Повсюду в городе горели костры, для князей устроили большой пир. Народ ел и пил до восхода солнца, ночь спряталась, толпа заполнила дом вождя, а потом с песнями и факелами разбрелась по городу. И в этой толпе кто-то улучил момент и ткнул вождя мечом. Теперь Ценабум в смятении и просит немедленного приезда главного друида.