Навсегда твоя (СИ) - Семёнова Наталья. Страница 39

– Пытаюсь, Ясь.

– Твой отец давно перестал быть человеком, если когда-то им был, и своим отношением убивал человека и в тебе. Но ты оказался куда сильнее обстоятельств, Слава. И я очень этому рада. Больше некого ненавидеть, ты свободен, понимаешь?

– Благодаря тебе.

– Благодаря своему большому сердцу, в которое ты смело впустил любовь, – коснувшись его щеки, поправляю я его.

– Яська, ты невероятная, знаешь ведь?

– Опять же – всё любовь, – ласково улыбаюсь я. – Она способна на многое, если не на всё. И я счастлива, что ты передумал от неё бежать.

– Теперь, если бежать, то только на встречу. Я навсегда твой, Ясь.

– А я навсегда твоя.

Эпилог

Спустя семь лет, июнь…

– Это точно обязательно? – интересуюсь я, после того, как неловко, из-за начавшего свой отчёт девятого месяца беременности, выбираюсь из машины, а Слава демонстрирует мне в своих руках повязку на глаза.

– Мам, мы же будем тебя провожать! – авторитетно, на правах старшего ребёнка, заявляет Митя, появляясь с одной стороны от меня.

А со второй тут же появляется его младший братик, Коля:

– Все вместе!

Кстати, его старший тёзка, собственно в честь кого он и был назван в знак нашей бесконечной благодарности другу, тоже находится здесь. Стоит в компании своей молодой жены у входа в галерею и улыбается так, словно знает, что за сюрприз мне приготовил мой любимый мужчина.

Кажется, я единственная кто не в курсе, что меня ожидает на выставке собственного мужа, уже весьма знаменитого и востребованного фотографа.

Доверяюсь своим мужчинам и терпеливо ожидаю, когда Слава завяжет мне глаза.

– О, Ясечька, тебе понравится! Мне так уже и со слов нравится!

Восторженный возглас бабушки моих детей лишь подтверждает мои подозрения. Впрочем, меня радует, что мама Славы, после стольких лет добровольного заточения в нашем общем доме, решилась пойти на выставку сына. Она вполне была довольна проводить всё своё время с внуками, в компании которых буквально расцветала, но выходить куда-то в свет не горела желанием. Потому то, что сегодня она одела красивое платье, сделала причёску, нанесла макияж и приехала сюда – настоящий прогресс!

Кстати, моя свекровь за последние годы очень сдружилась с Зоей, которая сейчас где-то позади наших спин, причитает о том, что не обязательно было её приглашать на такое торжество и вообще она отродясь не выглядела такой красивой, благодаря стараниям Алины Петровны.

Я тихо улыбаюсь, осторожно ступая туда, куда меня ведут наши со Славой парни.

Понимаю, что мы уже внутри помещения, когда слуха касается ненавязчивая мелодия музыкального сопровождения и приглушённые голоса гостей.

– Готова, любовь моя? – обхватив пальцами мои плечи со стороны спины, обжигает Слава мое ухо горячим шёпотом.

– Ужасно готова! – шучу я, ощущая, как от волнения повышается пульс.

Слава возвращает мне зрение и первое, что мне бросается в глаза – это давнишнее фото с теннисисткой. Хрупкая внешне, но сильная внутри, девушка в ореоле тёплого солнца, готовящаяся к подаче.

– Помнишь, я говорил о своей личной коллекции?

– Конечно, – выдыхаю я восторженно, осматриваясь по сторонам, замечая, как знакомые портреты, так и не знакомые. – Слава, это великолепно!

– Ты ещё не всё увидела, – хмыкает он и целует меня в макушку. – Пойдём.

Большой, просто огромный, зал, разделяют разной ширины перегородки, на которых, помимо бесконечных стен, крепились выставочные фотографии. Мы прибываем, как я понимаю, в самом первом отделении из важных для самого фотографа. Затем и нужна была повязка.

– Пойдёмте, мальчики, – берёт за руки внуков Алина Петровна. – Оставим ваших родителей наедине. По дороге сюда я видела то, на что стоит посмотреть повнимательнее.

Я успеваю взлохматить тёмную шевелюру Коли, прежде чем мальчики и женщины сворачивают в другую сторону. А при переходе в следующую зону теряю дар речи…

Она полностью посвящена мне, и ни одной из выставочных фотографий я не видела ни разу!

– Как? – только и выдыхаю я.

– Ты не знала, что я тебя фотографирую, – отвечает Слава просто, пожимая плечами.

Да, ни на одном снимке я не смотрю в кадр.

Вот мне семь лет, я высоко взлетаю к небу и хохочу закрыв глаза, в кадре видны сильные руки папы. Кажется, именно на том пикнике, устроенном родителями, Слава впервые взял в руки семейный фотоаппарат. Вот мне уже примерно десять, снимок со спины, на котором я с разбега прыгаю в озеро, широко расставив руки и ноги в разные стороны, хотя ноги здесь вообще отдельная история – так они забавно перекошены. Одиннадцать, Слава только-только сообщил мне, что отец отправляет его учиться за границу, он якобы пошёл вниз за газировкой, а я подошла к окну и смотрела в него невидящем взглядом, осознавая, что больше не смогу видеть друга так часто, как хотелось бы. Мне тринадцать, я только что впервые дала достойный отпор Изи и её припевалам и теперь с полыхающим лицом, но гордо выпрямленной спиной стою на носу яхты, обхватив пальцами металлический поручень и закрыв глаза. Очень красивое фото вышло, даже не смотря на пунцовый цвет моего лица. Пятнадцать – я в полёте с лошади в грязь того самого пруда. Следующий снимок о том же, только я уже стою с головы до ног в грязи, зажмурившись и сжав кулаки от злости. Семнадцать – та памятная вечеринка на новый год, я ещё не знаю, что Слава уже здесь, двигаюсь за алкоголем держа за руку Антона, который находится не в фокусе, впрочем, как и остальной народ. Всё размыто, кроме моей фигуры в ярком платье, и на лице чётко читается волнение, потому что я кое-кого жду. Мне двадцать лет – я присела на корточки с лейкой в руке у ванны, в которой стоит малыш Митя весь усыпанный мукой. Я нежно улыбаюсь, потому что снова счастлива. Двадцать три – я ласково улыбаюсь одной из участниц группы поддержки от домашнего насилия, касаясь её плеча. Мы стоим у её мольберта, потому что боремся с последствиями при помощи рисования. Моя первая и безумно дорогая сердцу группа, которую я курировала. На следующем снимке мне двадцать пять и меня только что расстреляли запалом снежков собственные сыновья от чего я, похоже, безумно счастлива. И, наконец, мне двадцать семь, я закусываю уголок нижней губы и касаюсь пальцами экрана ультразвука, только что узнав, что у нас со Славой родится дочь…

– Слава… – только и выдыхаю я, когда смотрю в любимые глаза.

Он улыбается и делает шаг ко мне навстречу, чтобы нежно коснуться губами моего виска.

– Ого! – присвистывает наш старший сын, забегая к нам в зону. – Пап, да ты был помешен на маме с самого детства!

– Да, пацан, я любил твою маму всю свою жизнь, – с улыбкой легонько щелкает Слава его по носу. – Просто дошло это до меня не сразу.

И тут происходит совсем неожиданное. У меня отходят воды!

Я охаю, и Слава мгновенно подскакивает ко мне, хватает меня за руки и спрашивает с волнением в голосе:

– Что случилось, Ясь? Тебе плохо?

– Как и сейчас не доходит, что мама рожает? – хмыкает наш сын.

Я непроизвольно смеюсь, а затем вновь охаю от боли первой схватки.

Далее начинается настоящий хаос!

Слава подхватывает меня на руки, – вот не даром регулярно посещает спортзал, – и быстро несёт к машине, по дороге каждому встречному сообщая, что у него вот-вот на свет появится дочь. Мне одновременно хочется и плакать и смеяться, но нашу семью таким способом Слава собирает во всем составе. Мальчиков он отправляет в машине с бабушкой и Зоей, которые заедут по дороге за моими заранее приготовленными вещами, а чтобы отвезти меня сразу в больницу за руль садится сам. Всю дорогу он уговаривает нашу малышку потерпеть ещё немного и не вылазить из мамы до больницы. Да-да, именно так он и говорит! Вновь вызывая у меня желание и плакать, и смеяться.

Не знаю, послушалась ли наша принцесса отца, но рождается она на свет не в салоне машины, а в тепле родового бокса.