Робин Гуд против шерифа - Кинг Диана. Страница 10

Опасаюсь, отец, что с Саланкой может что-либо случиться, и ради того, чтобы дочери твоей, всегда бывшей тебе верной и не нарушавшей отцовских наказов, не пришлось погибать в одиночестве среди недружелюбных людей, прошу тебя поговорить с человеком, которому ты доверил мою жизнь, зная о его благоразумии. Прости, отец, еще раз за то, что обращаюсь к тебе не с достойными дочери такого человека вестями, но в тебе мое упование, и да свершится то, что должно быть».

Такое вот тревожное письмо получил только-только прибывший в Дуврский порт посланник оманского султаната в Лондоне, Сулейман Абу-Акыр, третий и, пожалуй, самый значительный компаньон норвежца Торстведта в намечавшемся великом предприятии. Четвертым был сам король Англии Иоанн II, ранее известный под именем принц Джон. Предшествовавший ему король Ричард, вошедший в историю под славным именем Львиное Сердце, сложил свою буйную непутевую голову под стенами французской крепости Крак-де-Шевалье, оставив после своего скромного и блистательного царства полупустую казну, обремененную тяжелыми долгами. Джон, человек в достаточной степени мягкотелый, бросался то в одну, то в другую авантюру из тех, что предлагали ему приближенные министры, герцог Беррийский и норманнский пэр Бэзансон. Король пиратов Торстведт вместе с приближенным к Бэзансону своим старым компаньоном Шеклбергом разработали план, по которому английская казна, рискуя не самыми обременительными вложениями, могла обеспечить себе солидный золотой запас на долгие годы и тем самым поправить почти катастрофическое положение.

Да, в то время короли пускались в самые рискованные предприятия, а вдохновителями и исполнителями безумных авантюр зачастую были самые отъявленные сорвиголовы, с которым кому-кому, а таким солидным людям, как короли, вовсе и не стоило бы связываться. Волею случая, нередко вмешивавшегося в историю государств, Робин, приехав в Лондон к своему другу Саланке, попал в самый центр намечавшегося заговора, в котором тестю его друга — отводилось едва ли не центральное место.

Сулейман Абу-Акыр меньше всего на свете озабочен был интересами своего султаната. Эскадра кораблей, которую при тайной помощи короля Джона планировалось лишить баснословно дорогого груза, принадлежала именно оманскому султанату. Для отвода глаз Сулейман Абу-Акыр представлял на разграбление молодчикам Торстведта два находившихся в его собственном владении корабля, с капитанами которых его связывала тесная, едва не семейная дружба. Один из этих кораблей сейчас, груженный товаром для Саланки, прибывал в Дуврский порт вслед за «Ишид-Аллией», на котором посланник вернулся на английскую землю после удачных переговоров со старейшинами береговых бедуинских поселений на африканском побережье Средиземноморья. Именно там должно было произойти молниеносное нападение дружины Торстведта на перевозимую султаном казну поверженного им Зуббедийского халифата. Король Джон принимал самое активное участие в подготовке тайного нападения, отрядив для этого в распоряжение командира разбойничьей эскадры две сотни самых лучших своих лучников.

Сейчас Сулейман Абу-Акыр кроме традиционных, причитавшихся подношений королевскому двору, привез с собой полное и окончательное согласие всех участников сделки, находившихся в это время в халифате и Средиземноморье, и это было, пожалуй, главным успехом его продолжительной и исполненной неисчислимых противоречий жизни. Поэтому письмо любимой дочери — единственного воспоминания о безвременно ушедшей первой и единственной любимой жене Фатии — могло не только повредить планам Саланки и Робина, но и поставить под угрозу их жизни. Слишком уж большие ставки были в этой игре, чтобы человек, даже случайно оказавшийся между жерновов наживы, смог бы благополучно выбраться на волю, не будучи раздавленным и искалеченным.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

Во всяком случае, наши друзья сейчас особо не задумывались об этом риске и продвигались по Лондону в сторону резиденции норвежского посланника, где сейчас располагался Торстведт.

Преодолев выстроенный из хэмпширского камня узкий и длиннющий Гринвичский мост, друзья оказались в близком к лодочным причалам предместье, где находились посланнические и торговые миссии. Рядом, возле причалов, был огромный рынок, на котором купцы из разных стран — и смуглые арабы, и бровастые, заросшие бородами русичи — закупали свозимый сюда со всех концов мира товар. Здесь Саланка с Робином хотели встретиться с купцами из северных стран, которые должны были устроить товарищам переговоры с Торстведтом. Сарацина, который, по давнему разбойничьему навыку изменил свою внешность, было и не узнать. Недаром за умение пользоваться накладными бородой и усами йоркширские йомены из отряда Робина считали его настоящим оборотнем и даже немного побаивались.

Поглядывая иногда на сарацина, Робин усмехался про себя и подумал даже, что в случае провала их предприятия сарацин вполне мог бы стать популярным уличным актером. Многие из сценок его собственной жизни пошли бы на ура среди неприхотливой публики.

Встретившись в условленном месте с кривоглазым рыжебородым Петером — одним из главных поставщиков Торстведта и давним приятелем Саланки — друзья на какое-то время расстались. У Петера была назначена встреча с начальником экспедиции по поводу кое-каких поставок, и он согласился, за определенную мзду, посодействовать Саланке в проникновении в посольство при условии, что его приятель будет без оружия. Выдав Саланку за своего секретаря, Петер вместе с сарацином миновал охранников и устремился в глубь здания.

Это был довольно новый трехэтажный домина из темно-серого тесанного камня, со стенами, доходившими книзу до полутора метров толщины. Словом, настоящая крепость. К дому были пристроены обширные склады для хранения многочисленных припасов и партий товара, регулярно завозимых варяжскими купцами. К этим хранилищам по узкому, довольно-таки мрачному коридору и отправились гости Торстведта.

На пороге их встретил легендарный пират. Увидев его, Саланка был немало удивлен. Лицо Торстведта, как и вся его фигура, с годами все более напоминали глыбу, обтесанную двумя-тремя ударами скандинавского топора. Прямой холодный взгляд глаз цвета наскального мха, тяжелый жесткий подбородок, покрытый не менее жесткой давнишней щетиной, несколько глубоких складок, строго очерчивающих почти безгубый рот и подбородок, и густые пряди седеющих волос, обрамляющие спокойный ровный лоб. Таким предстал Торстведт перед загримированным Саланкой. Он все более походил на легендарного богатыря из древних скандинавских саг. Но южанин Саланка с присущей ему змеиной мудростью и гибкостью ума сразу сообразил, как можно взять на абордаж это казавшееся таким неприступным судно.

— Как он на вас похож, черт возьми, такой же богатырь! Лет через десять, я уверен, он снищет себе не меньшую славу, ей-богу! — И Саланка, приподняв руку для того, чтобы дружески похлопать Торстведта по плечу, в последний момент ограничился тем, что протянул ее для рукопожатия.

— Саттар Аль-Джабури, — представился он, почтительно кивая головой.

Торстведт не сразу отреагировал на такое приветствие. Не разжимая крепкого рукопожатия и не отводя холодного взгляда, которым он с самого начала сковал нежданного гостя, норвежец глухо произнес:

— Я вас, наверное, не понял.

— Я говорю о нем, о Раски, вашем сыне. И говорю я, к сожалению, от имени людей, уполномочивших меня предложить вам их условия. В данную минуту ваш сын находится в плену у одной из шаек местных разбойников. Волей случая и я оказался их пленником, но, к счастью, мои покровители быстро предоставили выкуп за меня, и разбойники отпустили меня на свободу. Я пробыл в Шервудском лесу четыре дня, там-то мы и познакомились с Раски. Он славный парень, ваш сын, и чертовски, повторяю, на вас похож. Так вот, выходя на волю, я получил от разбойников некоторые сведения о выкупе за их пленника. Сами понимаете, что никто не обязывал меня искать вас, дабы передать условия разбойников, но я порядочный человек и, кроме того, разделил участь пленника с вашим сыном. Одним словом, держите, — и он протянул Торстведту амулет, тот самый, который был на Раски, когда тот отважно воевал под стягом самого Торстведта. Перепутать его с каким-либо другим было невозможно.