Ученица Холмса - Кинг Лори Р.. Страница 57

– Холмс, судя по вашему лицу, ваша печень сильно сдает, а по вашим глазам видно, что вы не спали несколько дней. – Я удивилась, почувствовав, что моя кровать трясется, и только тут поняла, что он давится от смеха.

– У старика остались в запасе кое-какие хитрости. Рассел, на корабле я обнаружил много специй и взял чуть-чуть, желтого цвета. И если слегка потереть ими глаза, то краснота сохранится надолго. Уверяю тебя, я себе не враг.

– Но вы ничего не ели за последние несколько дней, и вы слишком много пьете.

– Алкоголь уходит в основном в раковину, за исключением небольшого количества, для запаха. А что касается еды, то я разрешу миссис Хадсон откормить меня, когда мы вернемся. Видишь ли, Рассел, как только я сойду с трапа, все должны увидеть, что я разбит и подавлен и что мне все безразлично.

– Что ж, но мне необходимы гарантии того, что вы будете беречь себя в мое отсутствие. Я не могу допустить, чтобы вы себе навредили.

Он улыбнулся.

– Я обещаю. Могу даже пообещать, если хочешь, стирать свои носки по вечерам.

– В этом нет необходимости, Холмс. Миссис Хадсон справится с этим лучше.

Мы вернулись в Лондон серым утром, загорелые и утомленные постоянными ссорами. Я стояла одна на палубе, глядя на приближающийся город, и чувствовала неловкость по отношению к капитану и команде, которая за моей спиной готовилась к швартовке. По мере приближения я начала различать знакомые лица на берегу. Уотсон взволнованно искал глазами Холмса, Лестрейд стоял чуть позади, недоумевая, куда же он подевался. Майкрофт держался в стороне с ничего не выражающим лицом. Они приветственно помахали мне, как только мы причалили, но я не ответила. Едва был спущен трап, я подхватила свои сумки и, опустив глаза, устремилась на берег. Уотсон протянул руку, а Лестрейд окликнул меня:

– Мисс Рассел!

– Мэри? Мэри, подожди, что случилось?

Я повернулась и, не глядя на Майкрофта, холодно бросила:

– Да?

– Куда вы? В чем дело? Где Холмс?

Я заметила какое-то движение на палубе и, повернувшись, встретилась глазами с Холмсом. Он выглядел ужасно. Серые глаза блестели в глубине красных глазниц, желтая кожа обвисла на скулах, воротник рубашки был мятым, пуговица на жилетке расстегнута. Я собралась с силами и едко произнесла:

– Вот он, джентльмены, великий мистер Шерлок Холмс. Спаситель народов, величайший ум века, дар Божий человечеству. Джентльмены, я оставляю его вам.

Наши глаза встретились еще раз, и я увидела в них тень одобрения и понимания. Резко развернувшись на каблуках, я пошла прочь. Уотсон, должно быть, захотел вернуть меня, потому что до меня донесся насмешливый голос Холмса:

– Пускай идет, нам с ней не по пути. Она хочет оставить свой след в этом мире, разве вы не видите? – Он повысил голос до крика мне вслед. – И я не завидую мужчине, который с ней столкнется!

Я завернула за угол и поймала кеб. После этого я не видела Холмса два месяца.

Глава 15

Разделение

Вернувшись в Оксфорд, я с головой погрузилась в учебу. Я пропустила больше месяца, и хотя программа в Оксфорде не очень-то связана с присутствием на лекциях и семинарах, однако непосещение отмечается и учитывается. Мне повезло, что моя преподавательница математики чем-то болела, а та, что вела греческий, по каким-то причинам задержалась после Рождества. Я быстро повысила свой рейтинг в глазах оставшихся преподавателей и, к своему собственному удивлению, почувствовала, что наверстала упущенное.

Я изменилась в ту весну. Во-первых, я больше не носила брюки и ботинки, зато пополнила свой гардероб дорогими платьями и юбками. Мы разошлись с Ронни Биконсфилд, зато я пыталась завязать приятельские отношения с другими девушками моего возраста. Их общество мне нравилось, хотя порой и не хватало терпения общаться с ними подолгу. Я стала много гулять одна по Оксфорду и его окрестностям и ходить в церковь, где просто сидела и слушала. Как-то я даже пошла на концерт с тихим молодым человеком, с которым мы вместе посещали лекции. Мы слушали Моцарта, играли хорошо, но я очень устала в тот день и заснула на середине. Молодой человек больше меня не приглашал.

Я стала меньше есть, работала в основном по утрам, порой, чтобы уснуть, позволяла себе бренди. Другими словами, я стала больше походить на Холмса. Он любил все человечество, которое не могло ни понять, ни принять его, теперь и я превратилась в подобную ему мыслительную машину.

Холмс пребывал в мире и покое у себя на юге. Миссис Хадсон вернулась из своего путешествия в конце февраля. Ее первое письмо было коротким, она была потрясена тем, в каком состоянии находился Холмс. В своих письмах она не просила и не обвиняла, но это ранило меня еще больше, особенно когда она просто сообщала, что однажды Холмс вообще не ложился спать или стал поговаривать о продаже своих ульев. Лестрейд приставил охрану к его коттеджу и пытался сделать то же для меня, но я отказалась. Я не верила в то, что кто-то из людей Лестрейда мог бы защитить меня лучше, чем я сама, кроме того, их постоянное присутствие было бы невыносимым.

Уотсон также писал длинные трогательные письма, касающиеся в основном здоровья Холмса. Однажды он приехал в Оксфорд навестить меня. Я вытащила его на длинную прогулку, чтобы не сидеть и не смотреть ему в глаза. В конце концов, замерзший, он уехал в сопровождении своего телохранителя.

Зима после теплой Палестины казалась очень холодной. Я читала свою Библию, думала об Олоферне и дороге в Иерусалим.

В начале марта я получила от Холмса телеграмму – это был его излюбленный способ коммуникации. Текст был простым:

ПРИЕДЕШЬ НА КАНИКУЛЫ

ХОЛМС

Я открыто прочитала ее возле конторки мистера Томаса, после чего придала своему лицу раздраженное выражение и пошла наверх. На следующий день я направила ему ответный вопрос:

СТОИТ ЛИ

РАССЕЛ

Вскоре в моем почтовом ящике лежал ответ:

ПОЖАЛУЙСТА ПРИЕЗЖАЙ МИССИС ХАДСОН ТОЖЕ БУДЕТ РАДА

ХОЛМС.

Через два дня я отправила телеграмму, в которой сообщила, что приеду.

Выкроив свободное время, я посетила исполнителей воли моих покойных родителей и попросила, чтобы мне выдали определенную сумму вперед из моего наследства, в полное владение которым я вступала через два года, – мне нужно было купить автомобиль. Дело было быстро улажено, и на следующий день я отправилась в гараж Моррис-Оксфорд, где оплатила покупку и приобрела первичные навыки вождения. Вскоре я ездила уже довольно прилично.

Именно тогда, за две недели до окончания триместра, я впервые обнаружила, что за мной следят. Я была сильно погружена в себя, часто читала на ходу, так что, вполне возможно, просто не заметила этого раньше. Впервые я обратила внимание на какого-то мужчину, когда выходила из дома. Я внезапно вспомнила, что забыла книгу, быстро повернула назад и боковым зрением увидела человека, который тоже неожиданно резко остановился и наклонился, чтобы завязать шнурок. Я уже была наверху и вставляла ключ в замочную скважину, когда меня осенило: туфли у него были без шнурков. После этого я стала повнимательнее и обнаружила, что вместе с тем типом действуют еще одна парочка – женщина с мужчиной. Если бы не школа Холмса, я, бесспорно, не заметила бы, что неподалеку от меня выгуливают одного и того же бульдога.

Меня волновало только одно: если бы я действительно порвала с Холмсом, то я не скрывала бы свое раздражение от того, что за мной следят. Как бы там ни было, но я хотела сперва посоветоваться с Холмсом. Впервые за мной пытались следить, и мне не терпелось их спугнуть. Интересно, неужели наша противница допускала, что я их не вижу? Конечно, их было довольно трудно заметить, и тем не менее...

Я решила продолжать в том же духе и стала еще более рассеянной, пока в один прекрасный день, идя с книгой перед носом, не воткнулась в фонарный столб на Хай-стрит. Я вышла из своего рассеянного состояния, обнаружив, что сижу на земле, люди ахают, глядя на мое окровавленное лицо, а молодая женщина протягивает мне мои разбитые очки. Я вернулась домой с большим куском пластыря на лбу, и мне пришлось воспользоваться запасными очками. Я очень старательно играла свою роль.