Экслибрис - Кинг Росс. Страница 48

Будет уместно посетить Уэмбиш-парк…

Пожалуй, да: тот слабый, ускользающий след, по которому я шел, стал уже более четким и, казалось, неуклонно и однозначно сворачивал к Уэмбиш-парку и Генри Монбоддо. Однако как бы оптимистично ни был я настроен днем в Эльзасе — сейчас от моего тогдашнего воодушевления ничего не осталось. Я думал о лорде Марчмонте, убитом на Понт-Неф, и о тех темных личностях, что тайно выслеживали меня.

Генри Монбоддо — опасный человек…

Вскочив с кресла, я подошел к окну. Беззвездное небо высилось черной бездной; город под ним выглядел таким же темным, хотя вдали, ниже по течению, на кормах торговых кораблей у причалов Лаймхауса [125] покачивалось несколько фонарей. Поднимают паруса, предположил я, чтобы выйти в море с началом отлива, — воды уже уходят, с привычным шумом скользя между быками моста.

Я вновь зевнул, и оконное стекло слегка запотело от моего дыхания. Рядом со мной на полу что-то звякнуло, и, приглядевшись, я увидел на половицах какой-то блестящий предмет. Ключ. Я задумчиво повертел его в руке, глядя, как отблески от горящей свечи играют на полированной меди. Его дала мне Алетия, когда мы прощались в темном атриуме Пултени-хауса. Ключ этот отпирал замок тайника, спрятанного под каменным ромбом в верхней части надгробного камня одной из могил на кладбище при церкви Святого Олава на Харт-стрит, что проходила неподалеку — с северной стороны от Лондонского моста. В дальнейшем любые сообщения мы будем передавать через этот тайник, объяснила она, поскольку поняла, что ее почту вскрывают, — поздновато поняла, подумалось мне. Она также добавила, что мы не сможем больше встречаться в Пултени-хаус, который ей в любом случае, вероятно, предстоит вскоре покинуть. Поэтому все последующие послания Алетия будет оставлять мне на этом церковном кладбище, в тайнике над могилой некоего человека по имени Сайлас Кобб.

Я сунул ключ обратно в карман и вернулся к моей книге. Я понял, что опять мне придется покинуть Лондон и устремиться в неизвестность, чреватую, возможно, многочисленными опасностями. Я почувствовал себя усталым рыцарем из испанского романа: обедневшим идальго со сломанным копьем и покореженным щитом, который по прихоти своей возлюбленной отправляется в мир интриг и магии, намереваясь справиться с непосильной задачей.

Но тут я напомнил себе, что Алетия — не моя возлюбленная, что никакое волшебство меня в Уэмбиш-парк не поджидает и, наконец, что мое задание теперь — учитывая мое сегодняшнее открытие — уже не кажется таким непосильным.

Глава 8

Тонкий ледяной панцирь только-только сковал Гамбургские каналы, когда «Беллерофонт», торговое судно водоизмещением триста тонн, раздробил его своим могучим носом — и таким образом начал заключительный этап своего двухтысячемильного плавания из Архангельска. Последнюю отметку в корабельном журнале сделали в декабре 1620 года. Мартынов день [126] уже прошел, знаменуя начало самого опасного и непредсказуемого морского сезона, хотя это путешествие вниз по Эльбе к Куксхафену началось вполне обычно. Благодаря отливу «Беллерофонт» быстро продвигался вперед, оставляя позади по правому борту скученные прилавки рыбного рынка Санкт-Паули, по левому — череду канатных дворов и складов с остроконечными крышами. Ниже по течению в более глубоких местах, поскрипывая, так и рвались с якорных цепей несколько флейтов [127] Ганзейской флотилии, и возле каждого из них суетилось по полдюжине лихтеров и лодок с провизией. Лавируя между ними, «Беллерофонт» выглядел отменно, его туго натянутые оттяжки посвистывали на ветру, а кремовые паруса хлопали и вздувались, едва их начинали разворачивать. Хотя трюм корабля заполняли меха из Московии, его ход был ровным и легким. Корпус высоко поднимался из воды, и тени от его взмывающих ввысь парусов быстро проплывали над портовыми рабочими, которые сидели на корточках на причалах или взбирались по сходням складов, горбясь под бочками с исландской треской или тюками с английской шерстью. На шкафуте [128] можно было заметить нескольких размахивающих шапками матросов, а высоко над их головами темнели на фоне серо-стального, извергающего снег декабрьского неба крошечные фигурки верхолазов, они сновали вверх и вниз по выбленкам, скользили по реям, натягивая толстые веревки и закрепляя марсели, которые, надувшись под ветром, еще быстрее несли корабль по солоноватому отливу к морю.

Пока шпиль церкви Михаэлискирхе уменьшался и таял за кормой, на шканцах стоял капитан Гэмфри Квилтер и, не обращая внимания на снежные хлопья, что, опускаясь, таяли на его щеках, наблюдал за своей командой, занимавшейся привычными делами. Плавание из Архангельска было трудным. Двина замерзла почти две недели назад, и помедли «Беллерофонт» и его команда еще пару дней, то остались бы в ее ледяных тисках. Квилтер уже однажды попал в такую ледяную ловушку два года назад, когда вход в бухту замерз намертво в первую же неделю октября. Никто из тех, кто помнит это ужасное испытание, не пожелал бы пройти через него еще раз. Шесть холодных месяцев в ледяных челюстях Двины, в ожидании весеннего таяния, которое в тот год началось на три недели позже обычного. Но плавание в северных краях всегда чревато опасностями. На сей раз корабль избежал ледяных объятий, зато его атаковал штормовой ветер в Белом море. Поврежденное судно с трудом достигло гавани Хаммерфеста, чтобы отремонтировать треснувшую бизань, и на сей раз «Беллерофонту» тоже посчастливилось ускользнуть от льдов — просто благодаря отливу.

Но сейчас, спустя четыре недели, капитан Квилтер мог вздохнуть спокойнее. Этот последний переход, из Гамбурга в Лондон, будет самым легким, хотя уже настал декабрь, когда погоду предсказать невозможно, — несмотря даже на то, что наступившие времена, по слухам, были не лучшими для путешествий. Скоро уже любому кораблю будет трудно отправиться в плавание, и дело тут не в хорошей или плохой погоде и даже не в скованных льдом гаванях. Порты, так же как и морские пути между ними, закроются для всех судов, кроме военных: на горизонте новые битвы. Вся континентальная Европа напоминала сейчас бочку с порохом, а уж за фитилем дело не станет. И этот взрыв, думал Квилтер, не пощадит никого.

Широко расставив ноги, он твердо стоял на поскрипывающей палубе и вдыхал морской ветер, становившийся все холоднее и солонее. Болотистые берега и соляные топи с их дамбами и плетеными заграждениями уплывали вдаль вместе с изогнутой береговой линией порта. Капитан хорошо знал устье этой реки, ее отмели и наносные песчаные острова, и ему не было особой нужды в морских картах, которые лежали, свернутые в трубочку, в его каюте, чтобы убедиться в правильности курса. Вскоре после полудня они дойдут до Куксхафена, и если Северное море встретит их попутным ветром и хорошей погодой, то побережье Англии появится перед ними через два дня. Хотелось бы, конечно, быстрее: сорока шести человекам, входившим в его команду, не терпелось вернуться домой после пяти месяцев плавания. Но зато теперь у них, по крайней мере, появятся деньжата в карманах, несмотря на то, что обещанная партия висмарского пива [129] заблудилась где-то между Любеком и Гамбургом. Пожалуй, улов вполне оправдывает трудности путешествия. Все получат условленные деньги да еще и добавочное вознаграждение, не говоря уж о той изрядной прибыли, что ждет акционеров Королевской биржи. Ведь «Беллерофонт» везет в своих трюмах почти пятьсот связок наилучшего меха, закупленного у лопарей и самоедов в английском форте Архангельска. По расчетам Квилтера, они везли в Англию столько бобровых шкур, что их хватит на несколько сотен шапок, не говоря уж об ондатрах и лисах для множества шуб, соболях и горностаях для отделки сотни судейских мантий… Да к тому же еще несколько дюжин медвежьих и оленьих шкур, первые — с сохранившимися когтями и мумифицированными головами, вторые — с неповрежденными рогами; все они предназначались для украшения стен или полов в разнообразных дворянских имениях. Прошлая зима была холодной даже по меркам Московии (по крайней мере, так утверждали самоеды), и поэтому меха получились более густыми — то есть более ценными, — чем обычно.