Экслибрис - Кинг Росс. Страница 69

Этот впечатляющий ритуал наполнял сердце гордостью, но также наносил сильный ущерб дому «Редкой Книги», особенно моему углу, который непосредственно примыкал к разводной части и шесть раз на дню содрогался и стонал при ее подъеме. Вращались колеса, и плыла вверх мостовая, и я чувствовал, как содрогается у меня под ногами пол, и слышал дребезжание стекол в оконных рамах. Книги, понятное дело, падали с полок, чашки и тарелки — из буфетов, медные котелки и части разрубленных мясных туш — со своих крюков на кухне. Более того, вскоре после смерти господина Смоллпэйса я обнаружил в кабинете настолько большой зазор между одной из вертикальных балок и потолком, что стена начала угрожающе крениться наружу.

Надо было что-то делать. Нанятый мной в кузнице подмастерье должен был вернуть заблудившуюся балку на место, но во время его работ в ветхой фахверковой стене образовалась дыра, за которой оказалась маленькая полость. Расширив эту дыру, мы обнаружили комнатку, семи футов в высоту и трех в ширину, в которую я смог протиснуться и даже сделать пару шагов. Пробное простукивание железной кочергой показало, что в эту комнатку попадали через замаскированный на потолке люк, доски которого сейчас служили полом крошечного обувного чулана, расположенного этажом выше.

Кто соорудил эту тайную крохотную келью, оставалось лишь гадать. Я не нашел там ничего особенного, за исключением деревянной тарелки, ложки, слегка сплющенного серебряного подсвечника и кусков кожи, видимо, раньше составлявших кожаную куртку. Если я что-то и надеялся найти, так это пару алтарных сосудов или обрывки одеяния священника, ведь известно, что в правление королевы Елизаветы такие тайники были широко распространены, — маленькие потайные кельи под лестницами или под каменными плитами у каминов и очагов для укрытия католических патеров или других жертв наших религиозных гонений.

В тот вечер я сидел на полу в этой келье, подтянув к себе ноги и упершись подбородком в колени, и при свете горевшей в старом подсвечнике свечи пытался представить того, кто здесь прятался: монах-францисканец во власянице, может даже иезуит? На мгновение его образ очень отчетливо всплыл перед моим мысленным взором: маленький человечек, преклонивший колена на тростниковом коврике, шепчет мизерере [159] и еле дышит в своем тесном и темном тайнике, а совсем рядом за тонкой стенкой перекликаются судебные исполнители, простукивая полы и стены рукоятками своих шпаг. Я не поддерживал папистов, но надеялся, что ему, кем бы он ни был, удалось спастись и сохранить свою скрытную жизнь — такое тихое, аскетическое и почти герметически запечатанное существование, к которому, как мне кажется, я всегда стремился. Возможно, поэтому, наняв плотника чтобы замуровать эту комнату, я в последний момент внезапно изменил ему задание и велел оставить это маленькое убежище так, как есть, но восстановить стену. Эту стену потом оштукатурили и закрыли панелями, к которым пристроили книжные полки. И вновь эта келья оказалась невидимой.

Я не надеялся, что мне доведется когда-нибудь заглянуть в потайную келью — боже упаси! Мне хотелось сохранить ее как своеобразный памятник, вот и все. В последующие несколько лет я почти не вспоминал о ней, хотя после того, как цензоры начали наносить свои краткие визиты, я воспользовался ею, чтобы спрятать несколько трактатов и памфлетов, которые в ином случае были бы конфискованы и сожжены. Никто больше не знал о существовании тайника, кроме Монка, для которого он стал местом бесконечного изумления. Частенько я слышал, как он топает там, внутри, затевая, как мне думалось, какие-то таинственные детские игры. Но однажды, открыв в обувном чулане люк и приглядевшись, я обнаружил, что он натащил в комнатенку всякий хлам — трехногий стул, свечи, одеяло, книги, даже раздобыл где-то старый ночной горшок. У меня возникло подозрение, что он вынашивает планы переселиться сюда. В общем-то, в этой келье, примерно одного размера с его спаленкой, вероятно, было не более неуютно.

Но как-то вечером, когда я сидел в кресле, я услышал страшный шум из-за стены и, быстро взлетев по лестнице, увидел, что он загоняет гвозди в подошвы трех пар старых ботинок, а потом прибивает их к крышке деревянного люка. Он объяснил мне, что придумал одну хитрость, в результате которой если он откроет люк и заберется в тайник — вот так, — то обувь останется на своих местах, когда он закроет крышку. А значит, вход будет по-прежнему замаскирован. Умно, не правда ли? Он высунулся из отверстия, тяжело отдуваясь. Я, безусловно, согласился с его доводами. Не было необходимости спрашивать, что вдохновило его на это изобретение. Всего три дня назад досмотрщики ворвались в его дверь поздно вечером и сунули ему в лицо зажженный фонарь.

— Хорошо придумано, — повторил я. Я решил простить ему испорченные ботинки, которые уже вряд ли стал бы носить. — Пожалуй, даже очень остроумно. — Но при взгляде на эту комнатенку мне припомнился горбившийся во мраке священник, моливший о сохранении своей подпольной жизни и скромной миссии. — Однако будем надеяться, что нам никогда не придется проверить твое укрытие на практике.

Мы закрыли люк и вышли из чулана. Потом целыми месяцами — иногда даже дольше — я не вспоминал о маленькой келье, примыкавшей к стене моего кабинета.

— Мистер Инчболд. — Шепот. Хватка на моей шее стала крепче. — Сюда, сэр. Наверх. Идите за мной…

Мы быстро поднялись, опережаемые нашими тенями. Миновали кабинет и спальню, завернули на следующий винтовой пролет. Снизу пробивался яркий свет факела и доносился топот быстрых шагов. Вся скрытность уже была отброшена. Я услышал угрожающие возгласы, затем наши преследователи, вероятно, оступились на высокой пятой ступеньке — до меня донесся глухой удар падающего тела и проклятия. Они поднялись, снова выругавшись, и возобновили погоню. Чей-то голос выкрикнул мое имя.

К тому моменту мы уже забрались наверх. Показывая путь, Монк проворно пробежал по коридору, пока я, ковыляя сзади него, цепенел от страха и оглядывался через плечо, ожидая, что вот-вот первая голова появится над верхней ступенькой. Я понятия не имел, что у него на уме (помимо бегства), пока не наткнулся на него. Монк стоял возле чулана и уже открыл изящным жестом дверцу люка, словно приглашал меня занять место в шикарной карете.

— После вас, сэр.

Я встал на колени и спустился вниз, в темноту, цепляясь кончиками пальцев за край отверстия, пока мои ноги не нащупали опору на стуле. Мгновение спустя Монк легко, как кошка, приземлился рядом со мной, затем тихонько опустил замаскированную дверцу люка. Мы оказались в полной темноте, даже лучик света не проникал к нам сквозь потолочные щели. Я совершенно не видел Монка, хотя слышал его сдавленное, затрудненное дыхание всего в нескольких дюймах от меня. Я развернулся, также с трудом переводя дух, но наткнулся на какое-то препятствие. Панический страх заполнил все мое существо. Мрак был настолько непроглядным, что воздух казался почти осязаемым и тяжелым.

Повернувшись в другую сторону, я опять наткнулся на стену. Эта нора была чуть больше гроба. Я уже собрался вылезти наружу, но тут Монк взял меня за руку, и мы услышали шаги — казалось, над нашими головами марширует целая армия. Незваные гости достигли верхней площадки лестницы. Чей-то голос вновь выкрикнул мое имя. Я попытался найти стул, чтобы присесть. Мне было нечем дышать. Топот ног стал громче. Захлопали двери. Я чувствовал, что сейчас потеряю сознание…

Но я не потерял сознание. Монк пододвинул ко мне табурет, на котором я и примостился, и вот следующие несколько часов мы оба прислушивались к шуму над нашими головами, поглядывая на невидимый люк, и замирали в молчании, пока злоумышленники, — их было, вероятно, трое или четверо — открывали двери и простукивали весь дом своими палками и рукоятями шпаг. Наши гости старались изо всех сил. Все в доме было проверено — лестница, каменные стенки камина, его полка и плита перед ним, потолки и полы, шкафы и буфеты, стенные панели, кровати, портьеры, каждый крошащийся кирпичик или изъеденная жучками балка. Трижды мы слышали их прямо над нами, они топтались в коридоре возле обувного чулана, открывали его двери и простукивали стенки. Но все три раза дверь нашего чулана захлопывалась, а шаги и постукивание затихали. Чуть позже я услышал тихие удары всего в паре дюймов от моего уха: кто-то тщательно простукивал палкой стену моего кабинета. Но перегородка была толстой, ее заполнили штукатуркой и глиной, и если там и был глуховатый звук, то понять это было сложно. Вскоре постукивание прекратилось. Я облегченно вздохнул и почувствовал, как рука Монка сжимает мое плечо.