Поручик Державин - Бирюк Людмила Д.. Страница 24

— Ваше благородие! Пожар! Глядите, пожар!

Не без усилия разомкнув веки, Державин увидел перед собой бородатого ямщика, который пытался его разбудить, настойчиво повторяя:

— Да проснитесь же, ваше благородие! Глядите, Сокуры горят!

Стряхнув с себя остатки сна, Гавриил приподнялся и стал из-под руки вглядываться в степь, где вдали, в чистом голубом небе стояло облако черного дыма.

— Неужто Сокуры?!

— Они, барин! — отозвался ямщик. — Не иначе как супостат там побывал! Ехать опасно… Есть другая дорога на Казань. Прикажете повернуть назад?

— Повернуть?! — в негодовании воскликнул Державин. — Да у меня мать в Сокурах! Там мой дом! Полезай на козлы, шельмец, и скачи что есть духу!

Через полчаса они уже подъезжали к дымившимся Соку-рам. Пожар уже утих, избы догорали, и дым клубами валил с пепелищ. Кругом ни души… Только убогий дурачок Муса-татарин, рыскающий среди обугленных руин, да несколько исхудавших собак — вот и все обитатели его родного села.

От татарина Державин узнал, что бунтовщиков в Сокурах ждали давно. Крестьянские семьи и барыня с прислугой бежали в Казань еще неделю назад. Но многие оставшиеся мужики встречали Пугачева хлебом-солью, называли своим царем и добровольно вступали в его войско. А потом вместе с его сообщниками пировали, вешали непокорных, грабили барскую усадьбу и дома зажиточных крестьян. Когда все, что можно, было разворовано, разбойники подожгли село и вместе с новобранцами ушли в степь. Куда? А шайтан их знает!

Вручив Мусе каравай хлеба и пятиалтынный, Державин обвел прощальным взглядом дымящиеся стены родного дома, сел в кибитку и велел ямщику ехать в Казань.

Он не узнал древней татарской столицы… Город был в запустении, унынии и смятении. Жители готовились к бегству. Даже местные власти во главе с губернатором Яковом Илларионовичем фон Брантом укладывали чемоданы и вязали узлы. Появление в губернской управе Державина — столичного офицера, делового и строгого, наделенного особыми полномочиями, подействовало на "отцов города", как отрезвляющий душ.

— Прекратить панику, господа! На подавление самозванца идет армия генерал-аншефа Александра Ильича Бибикова! Даже если Пугачев появится раньше, наш долг — продержаться до прибытия императорских войск. Чем вы встретите супостата? Хлебом-солью, подобно крестьянской черни, верящей в "доброго царя"? Трусостью и покорностью или отрядами народных ополченцев, готовыми драться насмерть за свой город?

Державин говорил с воодушевлением. Он не искал слова, они рождались сами и лились свободно, словно из глубины души. И слушатели невольно заражались его энтузиазмом, его безграничной верой в торжество закона перед стихийной силой насилия.

— На небе — Бог, а на земле — закон! — так закончил он свою речь.

Ошарашенные чиновники разразились аплодисментами. Весть, что на помощь к ним спешит прославленный генерал Бибиков, произвела такое впечатление, словно победа над самозванцем уже одержана и остается только совершить над ним справедливый суд.

Узлы и чемоданы стали спешно распаковываться, уныние уступило место легкомысленному веселью, подобному приятному головокружению, которое наступает после бокала хмельного вина.

— Наш добрый вестник! — Низкорослый губернатор смахнул навернувшиеся слезы и потянулся на цыпочках, чтобы расцеловать офицера в обе щеки. — Чем могу служить? Мой дом — к вашим услугам, милости прошу!

— Мы тоже примем вас с превеликой радостью! — наперебой галдели чиновники, наседая на него со всех сторон.

Державин еле от них отбился и объяснил, что ему надобно разыскать матушку, которая, по слухам, должна быть в Казани. Губернский предводитель дворянства вспомнил, что Фекла Андреевна Державина живет в деревянном доме, в двух шагах от собора Богоявления Господня, и велел городскому полицеймейстеру проводить уважаемого гостя к матери.

От услуг провожатого Державин отказался. Он знал эти места. Здесь они останавливались с отцом, покойным Романом Николаевичем, когда тот возил его, мальчишку, в Казань — показать великий город. Двухэтажный дом с резными наличниками и палисадом достался Роману Николаевичу от его отца, старого петровского офицера. Позже Фекла Андреевна сдавала жилище внаем, получая за него хоть и небольшие, но верные деньги…

Возле Богоявленского храма Державин вышел из кибитки и отпустил кучера. С волнением взбежал по скрипучим ступенькам и уже через минуту сжимал в объятиях худенькую постаревшую матушку, которая прижималась к нему, обливая слезами его офицерский мундир.

После первых радостных восклицаний и объятий Державин огляделся и прошелся по дому. Комнаты на первом этаже были темноваты и пустоваты. Второй этаж занимали две старухи-богомолки, служительницы храма. Прислугу Фекла Андреевна отпустила на поденные работы, сама тоже не сидела без дела — вязала крючком кружева на продажу. Теперь этот дом стал ее единственным пристанищем…

Державин как мог успокоил и ободрил мать, обещав, что в Казань супостату не войти: здесь будут сосредоточены основные силы императорских войск.

— На все воля Божия, — безропотно крестилась Фекла Андреевна. — Теперь ты со мной — больше мне ничего не надобно!

Несколько дней Державин прожил в доме матери. Собирал сведения о настроениях в городе и ближайших селениях, выявлял паникеров в правительстве губернии, смутьянов и предателей в казанском гарнизоне. Все наблюдения записывал в журнал…

Александр Ильич Бибиков прибыл в Казань 25 декабря, без войск, с небольшим отрядом. Державин ринулся в штаб-квартиру и застал командующего в скверном расположении духа.

— Опоздали мы, брат… Оренбург осажден, Самара взята! — в сердцах отрубил он. — Народ встречает Пугачева как законного царя и вступает в его армию! А храмы бьют в колокола!

— Где же наши войска? — спросил Державин.

— Основные силы под Оренбургом. Кроме того, пришлось оставлять роты для усиления местных гарнизонов. Да вот незадача: не уверен, что завтра они не перейдут на сторону супостата.

Державин впервые видел Бибикова таким озабоченным. Не Пугачева страшился генерал, а пугачевщины! Это настоящая чума: лишь подует ветер, и ее смертельные споры разлетаются по белу свету, заражая все живое. На кого можно положиться, если даже духовенство приняло сторону мятежников?

— Надо действовать! — пылко воскликнул Державин. — Немедля наводить порядок в полках. Пресекать и тушить искры смуты, пока не разгорелся пожар!

Бибиков взглянул на него, кивнув благодарно. Мало у него осталось верных людей… Пока другие члены следственной комиссии пировали и дебоширили в ожидании распоряжений начальства, один лишь Державин представил обстоятельный и толковый доклад, который назвал "О движении неприятельском и колебании народном". Командующий внимательно прочитал записи, представленные разведчиком.

— Вы собрали ценные сведения, подпоручик, — сказал он наконец, оторвавшись от бумаг. — Помните, что основное ваше дело — выявлять смутьянов и развратителей, чуму военной службы! Надобно выжигать их каленым железом, иначе бунт может охватить армию. Наши силы малочисленны, жду подмогу. Эх, если бы прислали Ивана Ивановича Михельсона, моего старого друга…

— Значит, покуда нет Михельсона, будем сидеть и ждать? — запальчиво спросил Державин и осекся, осознав, что говорит недопустимо дерзко. — Виноват, ваше превосходительство…

Но Бибиков не рассердился. Он в волнении расхаживал по кабинету, в глубине души сознавая правоту своего офицера. Переведя дух, остановился, приложил руку к сердцу и произнес устало:

— Начать решительное наступление мы пока не можем… Но и ждать уже нельзя. Я подготовил для вас поручение. Приказ получите в полковой канцелярии. А теперь ступайте с Богом!

Державин вытянулся, вскинув руку к треуголке, и вышел из кабинета.

В полученном приказе говорилось, что подпоручику Державину надлежит завтра утром отправиться в Симбирск с особой миссией. В чем состояла эта миссия, он должен был узнать из письма, запечатанного личной печатью командующего. На конверте стояло указание: "Вскрыть, отъехав на расстояние 30 верст от Казани".