В погоне за счастьем - Гарднер Крис. Страница 2

– Вы можете встать на мое место, но вначале хотел бы задать вам всего пару вопросов, – говорю я.

Мужчина понимает, что я готов отдать ему свое парковочное место в обмен на информацию. Мне двадцать семь лет, и я уже знаю, что информация – очень ценная вещь. И не упускаю возможности получить инсайдерскую информацию [2]. С самого раннего возраста мое умение задать правильный вопрос, чтобы получить важный для себя ответ, всегда помогало в жизни.

Мужчина видит, что у меня нет дурных намерений, и пожимает плечами.

– Хорошо, – соглашается он.

У меня всего два простых вопроса: «Чем вы занимаетесь?» и «И как вы это делаете?».

– Я биржевой брокер, – отвечает он с улыбкой. Мы договариваемся встретиться через некоторое время, чтобы он мог обстоятельно ответить на второй вопрос. От этого мужчины я узнал об Уолл-стрит и о работе биржевого брокера. Тогда я понятия не имел, что такое Уолл-стрит, но мне показалось, что смогу делать то, что делает он (если, конечно, удастся стать брокером).

У меня не было никакого опыта работы на фондовом и биржевом рынках, как не было и нужных знакомств. Несмотря на это, несколько последующих месяцев я бился изо всех сил, чтобы получить работу брокера. В это время от меня уходит жена. На меня ложатся заботы о малолетнем сыне. В моей жизни происходит много странных и непредсказуемых событий.

В те годы все прекрасно видели и понимали, что в Сан-Франциско живет множество бездомных людей. Власти заговорили о проблемах бездомных сравнительно недавно, но сама проблема существует уже много лет. На улицах появилось огромное количество бездомных, так как резко сократилось финансирование клиник для душевнобольных, фондов для лечения ветеранов Вьетнамской войны, алкоголиков и наркоманов. В ту длинную холодную зиму 1982 года программы помощи беднякам и бездомным сворачивались, потому что экономическая ситуация в Сан-Франциско, да и во всей стране оставляла желать лучшего.

Воротилы бизнеса полагали, что масса бездомных может отпугнуть туристов. Если вы бывали в Сан-Франциско в начале 1980-х годов, то, вполне вероятно, заметили эту проблему. Возможно, вы слышали о районах, которых лучше избегать. В этих районах обитало множество алкоголиков, наркоманов, бомжей и вообще всех тех, кого мы в Милуоки называли просто «чокнутыми». Вам, вероятно, бросились в глаза длинные очереди, большое количество уличных торговцев, предлагавших всякую дребедень и подделки под брендовые товары; дети с матерями, сидевшие на ступеньках многоквартирных домов и приютов для бездомных; сбежавшие от родителей подростки, которые спали прямо на улице, – со стороны эта картина напоминала кучу грязного белья, разбросанного по тротуару. Бездомных было много на станциях метро, на скамейках в парках и даже в подъездах жилых домов. Наверное, увидев все это, вы подумали: население в городе настолько обнищало, что рабочий люд не в состоянии заплатить за аренду квартиры, а денег едва хватает на покупку лекарств, одежды и лишь самого необходимого для выживания. Кто знает, может, вы на секунду задумались, о чем мечтали эти бездомные, как жили раньше и что вынудило их оказаться на улице?

Но, скорее всего, даже если вы и были наблюдательным, то вряд ли обратили внимание на меня. Даже если бы вы и увидели, как я иду, толкая перед собой разбитую детскую коляску, в которой сидел самый дорогой для меня человек во всей Вселенной, мой полуторагодовалый сын Крис-младший – маленький, сообразительный, разговорчивый и голодный ребенок, вы вряд ли заподозрили бы, что мы с ним тоже бездомные. На мне был один из двух моих костюмов (второй лежал в застегивающемся на «молнию» чехле, перекинутом через плечо). На другом плече висела сумка, вмещавшая все наши пожитки: одежда, пара книг, с которыми не мог расстаться, и туалетные принадлежности. Кроме того, у меня был зонт и кейс. Под мышкой я зажимал огромную упаковку памперсов. Со стороны, возможно, складывалось впечатление, что мы с сыном собрались куда-нибудь поехать на длинные выходные. Мы ночевали в местах, которые вполне соответствовали нашему внешнему виду. Спали на станциях метро или в залах ожидания аэропортов в Окленде и Сан-Франциско. Иногда оставались на ночь в офисе, где я работал. Там можно было растянуться на полу под столами. А зачастую запирались в кабинке общественного туалета на станции метро «Окленд».

В кабинке туалета не было окна, зато была раковина, в которой я мог постирать наши вещи. С одной стороны, эта крохотная кабинка была настоящим кошмаром, но, с другой стороны, мы могли хотя бы закрыть дверь, чтобы нас не беспокоили. Эта кабинка – своего рода пересадочный пункт между станцией моего отправления и конечной станцией, куда вели мои мечты. Временная стоянка на жизненном пути.

Меня поддерживала мечта о собственном красном Ferrari: думая о нем, я находил в себе силы отметать отчаяние. Мое будущее казалось неопределенным, и передо мной постоянно появлялись все новые неожиданные испытания, но я продолжал идти вперед, подавляя в себе страх и стыд и заглушая внутренний голос, говоривший, что мне не хватит сил и у меня ничего не получится.

Идти вперед. Эти слова стали моей мантрой, вдохновленной речами проповедника и священника Сесиля Уильямса, моего учителя и друга, поддержка которого была для меня поистине бесценной. В методистской церкви Glide Memorial в районе Тендерлойн святой отец Уильямс давал нам крышу над головой и еду и лечил души (именно он позднее откроет первый в стране отель-приют для бездомных). Через некоторое время его имя станет широко известным, да и в ту пору он был довольно знаменитым. Он учил самым простым вещам. «Иди вперед», – наставлял священник. По воскресеньям он читал проповеди, темы которых могли быть разными, но суть всегда сводилась к одному: иди вперед и не останавливайся перед трудностями. Не болтай попусту. Не обязательно идти семимильными шагами, можно продвигаться маленькими шажками. Главное – идти вперед. Двигаться дальше.

Я повторял про себя фразы из его проповедей, которые сливались и переходили в стук вагонов метро на стыках рельсов или в скрип колес детской коляски по асфальту.

Со временем детские коляски стали высокотехнологичными и быстрыми, почти как гоночные автомобили. На них установлены двойные или даже тройные колеса, у них красивая обтекаемая форма, подушки сделаны из кожи, в них есть места для хранения самых разных вещей и накидка от дождя. В общем, маленький, но довольно юркий домик на колесах. Однако у той коляски, которая имелась у меня в 1982 году, этих прелестей не было и в помине. Памятной зимой 1982-го, холодной и дождливой, у этой коляски было всего одно преимущество – ее можно было накрыть большим пластиковым пакетом из химчистки.

Бесспорно, в ту зиму меня согревала надежда на счастливое будущее, которая неожиданно забрезжила после встречи с брокером на парковке перед больницей. Однако главное событие, сформировавшее меня, произошло значительно раньше – в Милуоки, в марте 1970 года, через несколько дней после того, как мне исполнилось шестнадцать лет.

Многие мои детские воспоминания стерлись и потускнели, как фронтовая кинохроника. Однако событие, о котором я сейчас расскажу, отпечаталось в памяти на всю жизнь.

Это событие произошло на фоне бурлящей жизни: война во Вьетнаме, антивоенные манифестации и движение за гражданские права, беспорядки, растущая популярность хиппи, партия «Черные пантеры» [3] и политический подъем. Все это повлияло на меня и помогло стать тем, кто я есть.

У меня было три сестры, мать, которая в моей жизни появлялась урывками, и отчим. Нам доводилось жить в разных домах и квартирах разной степени «убитости». Мы часто переезжали с места на место; нас с сестрами разлучали, оставляя на попечение разных родственников. Вся моя детская и подростковая «тусня» с переездами происходила на небольшом пятачке земли. Потом мы переехали в более-менее приличный дом в относительно благополучном районе. По крайней мере, по сравнению с прежними квартирами…