Презумпция невиновности (СИ) - Орлова Екатерина Марковна. Страница 31

— Меня зовут Сабина, — представляется девушка.

— Виктор.

Что такое чувство вины? Это, наверное, некое чувство, которое трансформируется из сожаления за совершенный поступок. Сделал что-то, пожалел — встречай чувство вины, если есть, перед кем виниться. Мне тоже это чувство не чуждо. Наверное, поэтому я покупаю букет красных роз и коробку конфет в пошлой коробочке в форме сердца. И плевать, что это какой-то там авторский шоколад ручной работы, коробка перечеркивает все. Тем не менее, я беру ее, потому что девочки же вроде любят такое.

Еду домой, стараясь не пожирать себя за то, что совершил. Две недели… Похоже, это мой лимит верности жене. Чувство удовлетворенности почти перекрывает все остальные. Почти. Я намеренно душу в себе вину и совесть. У меня и так этих чувств осталось совсем немного, а я еще сильнее загоняю их так глубоко, как могу.

В доме тишина и темнота. Мышка, наверное, уже спит, так что я сбрасываю обувь, выпиваю стакан воды, ставлю цветы в вазу и поднимаюсь наверх,чтобы обнаружить… что постель пуста. Что-то неприятное сжимает мои внутренности, а сердце перестает биться нормально. Колотится тихо, словно фоном. Проверяю каждую комнату в доме, а потом и гараж, в который я так и не загнал свою машину, оставив на подъездной дорожке.

Машины Иры нет.

Как-то я пошутил, что, если жена уйдет от меня, я пойму это по тому, что она заберет с собой вышивку. Это Мышкин способ расслабляться, и она часто что-то вышивает. Иногда даже когда мы едем в отпуск, берет с собой материалы, чтобы вышивать. И сейчас я медленно двигаюсь в сторону комода в гостиной, чтобы проверить верхний ящик, в котором жена держит свое рукоделие.

С виной мы разобрались. А вот что такое чувство боли? Душевной боли. Где мы ее ощущаем? Как понимаем, что нам больно?

Сейчас, когда я стою, упершись ладонями в комод и глядя на пустой ящик, мне кажется, я ощущаю эту боль повсюду. В каждой клетке моего гребаного тела. Буквально от макушки и до пят. Голова, грудь, живот, ноги, даже кончики подрагивающих пальцев. И глаза. Странно, правда? Разве глаза должны участвовать в этом процессе? Но им, как ни странно, тоже больно.

— Мышка, — шепчу. — Блядь! — с шумным выдохом.

А потом я начинаю звонить, писать ей сообщения, но она отключила телефон, судя по всему.

Мечусь по гостиной, прикидывая, куда она могла пойти. Я был на квартире, и она туда не приезжала. Вторую квартиру мы сдаем. К родителям она не поедет, иначе отец ей вынесет мозг. К Даше тоже не сунется, чтобы не разрушать картинку внешнего благополучия нашей семьи перед подругой. Настя? Но та бы уже позвонила и устроила мне разнос. Хотя, может, Ира еще не доехала к ней или не все рассказала?

Набираю Влада. С ним сейчас поговорить безопаснее.

— Привет, — отвечает он на звонок. — Что там у вас произошло?

Я выдыхаю и прикрываю глаза. Значит, все-таки у Насти.

— Ира у вас?

— Едет еще.

— Что она сказала?

— Попросилась пожить пару дней, пока найдет квартиру.

— Та пиздец! — не выдерживаю я. Квартиру она найдет при наличии наших двух в городе. Да и вообще не нужна ей квартира! У нее дом есть!

— Вить, что случилось?

— Ира узнала о моих похождениях.

— Словами “Я же говорил” этого не выразить, — вздыхает друг. — Предупреждал же, что рано или поздно это дерьмо всплывет на поверхность. Блядь, и что теперь делать будешь?

— Скоро подъеду.

— У меня дети дома.

— Я не собираюсь устраивать скандал. Заберу Иру.

— Если поедет.

— Поедет, — отвечаю уверенно и кладу трубку.

Снова запрыгиваю в кроссовки и бегу к машине, чтобы во второй раз за сегодня нарушить скоростной режим в поселке. Но время уже такое, что большая часть его жителей наверняка спят, так что вряд ли кто-то выскочит на дорогу.

Я должен вернуть ее. Пока не знаю, как буду делать это. Не понимаю, что вообще дальше делать, и как мы будем исправлять все то, что натворили. Но я уверен в одном: сейчас, когда терпение Мышки лопнуло, я должен сделать все возможное и невозможное, чтобы сохранить наш брак.

Глава 24

К дому Влада я подъезжаю в рекордно короткое время. Секунды, которые я жду, пока поднимется шлагбаум при въезде в закрытый жилой комплекс, кажутся мне вечностью. Еще на подъезде к дому замечаю машину Мышки и ставлю свою так, чтобы заблокировать ей выезд. Мало ли что придет ей в голову.

Влад открывает дверь практически сразу, как только я нажимаю на кнопку звонка.

— Это пиздец, брат, — говорит он, впуская меня. — Они закрылись. Оттуда слышны только всхлипывания и тихие разговоры. Я даже не могу подслушать, потому что поставил во всей квартире шумоизоляцию.

— Я должен поговорить с ней.

— Нет, — Влад качает головой. — Дай ей сначала выплакаться в плечо подруги и успокоиться.

Он кивает на мои кроссовки, которые я тут же сбрасываю и следую за другом в гостиную. Бросаю взгляд на коридор, ведущий к комнатам, и сглатываю горький ком. Мне кажется, я сейчас себя чувствую таким же измотанным и выжатым, как лимон, как было, когда Ира расследовала дело Наумова.

— Пойдем покурим, — предлагает Влад, открывая дверь на балкон.

Плетусь за другом, как потерянный щенок, то и дело прочесывая волосы пальцами и откидывая их назад. Сегодня мне все мешает. Все, блядь! Даже я сам себе мешаю. Ласки Сабины сейчас кажутся грязными пятнами на моем теле. Ее шепот, который до сих пор звучит в моих ушах, кажется, испачкал мою душу еще сильнее. Мне тошно от самого себя.

Со щелчком зажигалки отбрасываю иррациональные чувства. Какой смысл терзаться, если дело уже сделано? И смысла притворяться, что сегодня у меня не было секса, тоже не вижу. Раз уж все обо всем знают, к чему ломать комедию?

Мы с Владом молча курим, выпуская в ночь сизые струи дыма.

— Как дети? — спрашиваю, чтобы зацепиться за что-то нормальное, пока мой мир окончательно не рухнул.

— Нормально. Выздоровели.

— Я думал, только Антоха заболел.

— Они же по цепочке передают друг другу.

Снова замолкаем.

— Как твой проект детского дома?

— Туговато. Все откаты хотят.

— Да уж, — вздыхаю я. — Благотворительность в нашей стране — это слишком дорогое удовольствие.

И опять повисает тишина.

— Симпатичная девочка у Мака, — говорит Влад.

— Красивая, но перепуганная. Думаю, Ильич влюблен в нее.

— Или в саму идею быть в отношениях с невинным цветочком, — хмыкает Влад.

— Или так.

— Думаешь, у них серьезно?

— Он чуть руки мне не откусил, когда я обнимал ее на прощание.

— Зачем ты его драконишь?

— Чтобы не расслаблялся. А то уже, судя по всему, начинает придумывать себе всякую херню про мезальянс.

— Так не лезь, пусть сами строят отношения.

Тушу окурок в пепельнице и тут же прикуриваю следующую сигарету.

— У тебя не бывает такой херни, что ты хочешь осчастливить всех вокруг? — спрашиваю Влада, всматриваясь в очертания детской площадки внизу.

— Только когда сам счастлив, — отвечает он после некоторой паузы.

— А я заметил, что чем несчастливее я сам, тем сильнее хочу, чтобы были счастливы люди вокруг меня.

— Вить, что у вас происходит? — Влад задает вопрос, которого мы старательно избегали эти минут пятнадцать.

Затушив наполовину выкуренную сигарету, упираюсь ладонями в балюстраду и опускаю голову, прикрыв глаза.

— Сам не знаю, — отвечаю покаянно. Ненавижу делиться с людьми своими переживаниями. Ненавижу впускать посторонних в наш с Мышкой мир. Но, может, как раз это и нужно нам сейчас? Взгляд со стороны. — У нас не будет детей. Ире надоели мои измены. Секса нет. И мы никак не можем понять, в какой момент наш брак свернул не туда. Хер его знает, как теперь разгребать все это дерьмо, Влад.

Друг сжимает мое плечо и тоже упирается ладонями в балюстраду. Открываю глаза и смотрю на его профиль.

— Может, для начала стоит поговорить друг с другом?