Презумпция невиновности (СИ) - Орлова Екатерина Марковна. Страница 53

И все. После этих слов меня снова клинит. Это бесит, что я так сильно срастаюсь с какой-то мыслью, что после не могу здраво рассуждать. Нет серого, только черное и белое. Врач сказал повременить с сексом или сделать его менее интенсивным, а я его исключила вовсе. Почти на месяц. Конечно, иногда Витя, завыв от переизбытка тестостерона, уговаривал меня на минет или пользовался моей рукой, но сам факт того, что мы снова вернулись в исходную точку, пугает.

Для любви к себе я, кстати, делаю все. Йога, отдых, питание, встречи с подругами, шопинг, кино и СПА. Все то, что я люблю, легко включаю в расписание.

Но что я заметила, так это то, что чем меньше у нас с Витей секса, тем меньше мне его хочется. Я наслаждаюсь своим состоянием беременности, а все остальное как-то само-собой ушло на второй план. И, когда я уже окончательно расслабилась и перестала бояться, случилось это.

В один из вечеров Богомолов возвращается с работы с немаленьким опозданием. Сначала я нервничала, потом успокоила себя тем, что он мог пересечься с кем-то из парней в городе, а потом снова психовала. Когда хлопает входная дверь, на моем лице появляется улыбка, и я, отложив вышивку, иду в прихожую.

— Мышка, я дома! — выкрикивает Витя за несколько секунд до того, как я выхожу из-за угла и вижу его… с букетом гребаных роз.

Всматриваюсь в его лицо, выискивая на нем признаки удовлетворения, которое обычно бывает у него после секса, но, к счастью, не нахожу. И все же во взгляде сквозит вина. Я разрываюсь между желанием спросить его, откуда взялось это выражение, и желанием ничего не знать. Снова вернуться в свою раковину, чтобы не видеть и не слышать того, что происходит в моей собственной семье.

Витя подходит ближе и вручает мне букет, который хочется разбить о его лицо так, как я сделала с одним из букетов и фарой его машины.

— Спасибо, — произношу тихо и резко разворачиваюсь, чтобы сбежать, потому что в глазах уже стоят непролитые слезы.

Витя перехватывает меня за локоть и аккуратно разворачивает, и я вижу, как стекает улыбка с его лица, когда он всматривается в мое.

— Эй, Ир, ты чего? — спрашивает Витя, слегка присев. Это становится последней каплей, и я начинаю так горько рыдать, как будто у меня кто-то умер. Внутри меня, судя по всему, так и случилось. Потому что меня разрывает на части. В груди так сильно печет, что я не могу сделать ни вдоха. Витя притягивает меня к себе, и мне становится еще хуже, рыдания переходят в какой-то звериный вой, сдержать который я не в силах. — Ну тише-тише. Что случилось, маленькая моя? — Витя гладит меня по спине, но это практически не помогает. Только злит еще сильнее.

Я упираюсь ладонями в его грудь и, оттолкнув, отскакиваю назад. Практически не вижу Богомолова из-за слез, но все равно впиваюсь в него яростным взглядом. Он разводит в стороны руки и вопросительно приподнимает брови, а мне приходится себе напомнить наш недавний разговор о том, что мы должны высказывать все обиды и страхи. Что общение — это ключ к гармонии в семье. Тогда мы пообещали друг другу быть максимально честными и рассказывать обо всем, что беспокоит.

— Ты всегда приносишь цветы, когда облажаешься! — выкрикиваю я. — Когда загуляешь с очередной телкой! Вали к ней! Не хочу тебя видеть!

— Мышка, — Витя делает шаг ко мне, но я качаю головой и отступаю назад, смахивая слезы. – Я ни с кем не был. После работы заскочил на встречу, а потом сразу домой.

— И как встреча? Классно отсасывает? – пытаюсь ядовитым тоном заглушить свою боль.

— Раньше ты не предъявляла мне таких претензий, — внезапно говорит Витя, как будто на самом деле удивлен тем, что я осмелилась практически поймать его на горячем. Ладно, раньше я и правда никогда не говорила ему о том, что измены доставляют мне боль, кроме тех наших крупных разговоров. А так, точечно, сразу после — нет.

— А теперь предъявляю! А ты молодец, хорошо держишься и даже не отрицаешь своего блядства!

— Ир, я не изменял тебе.

— Вообще или только сегодня?

— Сегодня, — отвечает он немного тише, еще сильнее терзая мою грудную клетку своим признанием.

Делаю шаг к нему и смотрю в глаза. Раньше он бы ни за что не показал мне своего сожаления, а сегодня оно там есть, и я не знаю, что хуже: его уверенность в правильности своих поступков или этот щенячий взгляд.

— Сколько их было, Вить? Десятки? Или у тебя была постоянная подстилка?

— Не хочу это обсуждать, — отвечает он резковато. – Самое главное, что с сегодняшнего дня все изменилось. Больше этого не повторится.

— Правда? Что ж ты будешь делать, Витя? Завяжешь член узлом? Ты ж и дня не продержишься без секса.

— Для этого у меня есть ты.

— Нет меня у тебя больше, — отвечаю я и сбегаю в спальню.

Не могу так больше. Не могу. Это выше моих сил. Это какая-то планка, до которой мне не дотянуться. Несмотря на то, какой прогресс в любви к себе я сделала, снова ощущаю себя ущербной, потому что не могу дать своему мужчине то, в чем он нуждается. Мужчина тоже поступает отвратительно, пытаясь искать это в других женщинах, еще и в такой момент, когда я максимально уязвима. Но, видимо, против природы все же не попрешь. Остается открытым вопрос, готова ли я и дальше мириться с таким положением вещей. Нет, не готова. Точно не готова. Я хочу наконец снова начать доверять мужу, не выискивать в себе изъяны, спать спокойно и быть уверенной в том, что домой он возвращается не от очередной любовницы, даже если с опозданием.

Как только я достаю красный чемодан с полки в гардеробной, ко мне подлетает Витя, выхватывает его из моих рук и отшвыривает в сторону. Отломившееся колесико с грохотом откатывается в сторону. Витя хватает меня за плечи и легонько встряхивает.

— Я – мудак! – орет он с таким отчаянием в голосе, и внезапно на меня наваливается такая усталость от этой борьбы, что мне хочется просто прилечь и закрыть глаза. А еще лучше — притвориться, что всего этого сегодня не было. – Я поступал, как подонок, но больше это не повторится. Я обещаю тебе. Клянусь, Ир.

— Я тебе не верю, — выдыхаю, опуская плечи.

— Я знаю. И не жду, что ты вот так с наскока поверишь. Но я действительно думал о многом и понял, что самое страшное, что может со мной случиться – это если я потеряю тебя. Мышка, я хочу снова завоевать твое доверие. Хочу снова стать центром твоей вселенной.

— Ты больше никогда им не будешь, — говорю я, глядя вниз.

Богомолов молчит, а потом кладет руку на мой живот, который вздрагивает от прикосновения.

— Точно. Теперь эта фасолинка станет центром нашей общей вселенной.

Я вздыхаю и, сделав шаг назад, опираюсь спиной о стену. Мне нужно сейчас почувствовать эту опору, потому что я пока не ощущаю ее от своего мужа. Окидываю Витю взглядом и говорю тихо:

— Я ненавижу розы, Богомолов.

— Ир, я забыл, как называются твои любимые, — произносит он виноватым голосом.

— Эустомы, Витя, — отвечаю я и выхожу из гардеробной.

Я тащусь на кухню, чтобы… да, чтобы снова сбежать. В моем представлении Богомолов должен сейчас остаться в комнате переваривать этот скандал-вспышку, но я слышу шаги за своей спиной. Ускоряю шаг, чтобы сбежать от него, хоть и понимаю, что мне вряд ли удастся. Меня начинает забавлять эта ситуация. Я ведь уже простила. Я внутренне радуюсь, что сегодня он мне не изменил. И все же держу марку до последнего. Точнее до расстояния в метр, оставшегося до кухни, как Витя перехватывает меня за талию, разворачивает лицом к себе и поднимает. Мои ноги сами обнимают Витину талию, как уже привыкли за много лет. Богомолов, слегка подбросив меня вверх, спускает ниже так, чтобы наши глаза оказались на одном уровне.

— Я люблю тебя, — говорит он просто, но в этих словах именно сегодня столько смысла. – И я купил тебе булочки с корицей.

Я хмуро изучаю его глаза на предмет неискренности, но там вся его душа наизнанку. Это вызывает улыбку. И все же я считаю нужным его предупредить.

— Вить, я тебе могу пообещать только одно: если ты еще раз изменишь – я уйду. Я не шучу. И чтобы ты понимал, каждый раз, когда ты возвращался от своих блядей, я знала, где ты был. Ты можешь сколько угодно тешить себя иллюзиями, что ты хитер настолько, что мог скрывать от меня факт измены, но это не так. Женщины чувствуют такие вещи и всегда знают, когда муж загулял.